Каждый день — подарок, твердила она себе; что в жизни стоящего, так это настоящее. Они потеряют дом. Его затянет в этот устроенный Грэмом прискорбный кавардак, конфискуют по закону о доходах от преступной деятельности (она вычитала об этом в интернете), чтобы хоть отчасти возместить причиненный Грэмом за все эти годы ущерб. Карточный домик — вот что он создал. Иллюзию. Смерть или отдел по борьбе с мошенничеством, кто бы из них ни оказался проворнее, раскроет все его секреты, раздернут шторы и поднимут жалюзи, осветят каждый грязный угол.
Глория открыла доходящие до пола окна в гостиной и постояла несколько минут, вдыхая свежий утренний воздух, наблюдая, как осторожно прыгает по забору воробей. Комок коричневых перьев в черном нагрудничке. Хорошо бы Бог присматривал за каждой тварью, но раз уж нет, последят Глория и камеры наблюдения.
Дом в Грейндже («Провидение» — такое имя он получил задолго до того, как его купили Глория с Грэмом) не имел ничего общего со сколоченными на скорую руку хибарками, на которых разбогател Грэм. Грэмовы дома — это мебель с перекошенными дверцами, камины, облицованные бетонной плиткой под камень, и дешевый офисный ковролин. В этих домах стоял такой запах, будто их сделали из пластика и химикатов. В прошлом году Грэм завел разговор о переезде, мол, они «слишком богаты», чтобы жить в Грейндже, и он-де уже «положил глаз» на один необъятный участок на севере, где он мог бы удить форель и постреливать беспечных птиц. За годы дом в Грейндже подстроился под Глорию, принял удобную ей форму, и было бы жестоко так вдруг избавиться от него ради какой-то пещероподобной громадины у черта на куличках.
Глория возразила, что «слишком богатым» быть нельзя. Если ты слишком богат — раздавай деньги, пока не станешь просто богат. Или отдай все и стань бедным. И потом, на самом деле они не богаты, все это фикция, их жизнь построена на грязных деньгах.
На кухне Глория залила воду в кофеварку и, вдохнув аромат зерен, смолола первую утреннюю порцию кофе. Итальянская мраморная плитка на полу была холодной и безжизненной — все равно что ходить по могильным плитам. Стоила она баснословно дорого, но Грэму (естественно) обошлась баснословно дешево. В прошлом году в доме сделали ремонт. Грэм позвал самых квалифицированных своих рабочих. Помимо всего прочего, они пробили стену и установили огромную американскую кухню. «Мне для жены ничего не жалко, — с жаром заявил он архитектору. — Однокамерный холодильник и плита „Гаггенау“, которая со встроенной фритюрницей. Как тебе, Глория?» Глория сказала, что хочет розовую раковину, потому что недавно видела такую в передаче про обновление интерьеров, а Грэм ответил: «Розовую раковину? Только через мой труп». То-то и оно.
Глории нравилось ездить по новостройкам «Жилья от Хэттера». Чем дальше находился микрорайон, тем больше эти поездки напоминали загородную прогулку, иногда она даже брала с собой корзину для пикника или узнавала, где в тех краях можно выпить чаю. Она бродила по выставочным образцам домов под трескотню риелторов («Эта комната — просто сказка, настоящая семейная гостиная»). Грэм про эти маленькие экскурсии ничего не знал.
Иногда Глория притворялась потенциальной покупательницей — свежеразведенной дамочкой с ошалевшим взглядом или новоиспеченной вдовой, которая, лишившись мужа, подыскивает жилье поскромнее. Или она присматривала «семейное гнездышко» по поручению дочери или «первый дом» по поручению сына, работающего за границей. Вреда от этого никому не было, и Глория не торопясь открывала и закрывала шкафчики и заглядывала в крошечные ванные, где мог поместиться только дистрофик. Все в этих домах делалось впритык: сад меньше некуда, в ванную не протиснуться — как будто их строил очень скупой человек.
Перед Пасхой она наведалась в новый микрорайон в Файфе. Строители наконец-то уехали, и въезжали последние жильцы, хотя по соседству еще стоял выставочный образец и вагончик риелторов, а на флагштоке реял стяг с надписью «„Жилье от Хэттера“. Реальные дома для реальных людей». Знамя наживы.
Перед новоселами этого микрорайона Глории было особенно неловко, потому что его построили на бывшей свалке и сады разбили на слое грунта толщиной всего в несколько дюймов. («Но это ведь незаконно?» — спросила она у Грэма. «Caveat emptor,[66] Глория, — ответил он. — Все, что мне нужно знать из латыни».)
В риелторском вагончике сидела Мэгги Лауден, визит Глории ее встревожил.
— Миссис Хэттер? Чем могу помочь?
Без коктейльного платья она смотрелась совсем по-другому, старомоднее и определенно не так нарядно.
— Да я просто гуляю, — с напускной беспечностью ответила Глория. — Люблю быть в курсе.
Но прогулка уже была испорчена. Глория собиралась представиться любовницей богача, который хочет подарить ей дом. Теперь-то она поняла иронию ситуации.
Ночью Глория тайком, словно террорист, — вернулась обратно и поставила на каждый порог горшок с комнатным растением. Сад не заменит, но уже кое-что.
Иногда она спрашивала себя, не занялся ли Грэм строительством семейных коттеджей, потому что собственная семья его не устраивала. Они как-то ходили на постановку «Строителя Сольнеса»[67] в Лицейском театре — «Жилье от Хэттера» выступало одним из спонсоров, — и Глория не могла не провести аналогий. Она подумала, не свалится ли и Грэм когда-нибудь с башни, хотя бы и метафорической. И он свалился. То-то и оно.
Кофеварка зашипела, заплевалась и, как водится, достигла яростного оргазма. Глория налила себе кофе и устроилась с ним на диване в персиковой гостиной. На завтрак — остатки шоколадного печенья. Когда здесь был Грэм, они всегда ели за столом на кухне. Он предпочитал горячий завтрак — омлет, арбротскую копченую пикшу, бекон, сосиски, иногда даже почки. За едой они слушали по радио «Доброе утро, Шотландия» — бесконечную пустую болтовню о политике и катастрофах, которую Грэм считал очень важной и нужной, но которая никак не влияла на их жизнь. Наблюдать за парочкой лазоревок, клюющих арахис из кормушки, было бы куда полезнее, чем за тарелкой овсянки проклинать шотландский парламент.
Она переключила радио на Терри Вогана.[68] Воган ей нравился. Зазвонил телефон. Он не переставал верещать с пяти утра, когда Глория только проснулась. Она уже позвонила в больницу и убедилась, что состояние Грэма не изменилось, а со всеми этими людьми, жаждущими узнать, почему Грэм исчез с лица земли посреди рабочего дня и не берет трубку, ей категорически не хотелось разговаривать. Она предоставила им общаться с автоответчиком, это проще, чем врать.
Пока Глория стояла в коридоре, слушая очередное сообщение («Грэм, где тебя черти носят? Я думал, мы сегодня играем в гольф»), в почтовый ящик протиснулись утренние газеты.
Что за человеком надо быть, чтобы откусить голову котенку? Что за человеком надо быть, чтобы зайти в сад за домом совершенно незнакомых людей, взять трехнедельного котенка и откусить ему голову? И не отправиться за это под суд! Глория с отвращением бросила газету на пол.
Какое наказание подошло бы тому (мужчине, естественно), кто откусывает головы трехнедельным котятам? Конечно же, смерть, но ведь не быстрая же и безболезненная? Такого подарка он не заслужил. Глория считала, что наказание должно быть под стать преступлению, око за око, зуб за зуб. Голова за голову. И как же откусить человеку голову? Если не удастся поручить это дело акуле или крокодилу, придется довольствоваться обычным отсечением.
В газете писали, что человек, откусивший голову котенку, находился в состоянии наркотического опьянения. Но это же его не оправдывает! За свою недолгую бытность студенткой Глория однажды выкурила косячок (больше из вежливости, чем из интереса) и в свое время употребила достаточно алкоголя, но она была твердо уверена, что, сколько бы запрещенных веществ ни приняла, ей никогда не захотелось бы откусить голову невинному домашнему питомцу. Корзинка с котятами — Глория представила пушистые комочки с бантиками на шейках, таких раньше изображали на коробках с конфетами. Крошечные, беспомощные. Невинные. Интересно, делают ли еще такие конфеты? Она купила на «Ибэе» чудесную картину — два котенка, корзина, клубки шерсти, бантики — все как положено, — но пока не придумала, куда ее повесить. И конечно же, Грэм обозвал ее «приторной», он больше разбирался в загнанных оленях.
Тот тип ни с того ни с сего завалился без приглашения на барбекю, «семейное барбекю», взял из корзины котенка и откусил ему голову, словно это был леденец на палочке. Неужели съел? Или просто откусил и выплюнул?
Того, кто откусил голову котенку, можно было бы посадить в клетку с тиграми и сказать: «Давай, вперед, откуси-ка вот им головы». Но сажать тигров в клетку — неправильно. У Блейка вроде было про тигров… Или про малиновок?[69]
