– Зачем? У нее теперь и так – вечная ночь.
Катя посмотрела на нее. Прав, прав Гущин – за такие жертвы легко стоять горой. Жалость… Сердце сжимает жалость и сострадание.
– Надо было мне тоже умереть, – сказала Офелия. – Зачем меня спасли?
– Потому что хотели, чтобы ты жила. И сестра твоя младшая, и бабушка. И Гертруду бы тоже спасли, если бы это было возможно.
– Вы не понимаете. Я не знаю, как мне жить дальше.
– Ты очень любила сестру?
– Вы не понимаете, – повторила Офелия и выключила планшет. – Я любила ее больше всех на свете, а порой ненавидела. За то, что она меня жалеет. Что родители ею всегда восхищались. А меня даже лечить не стали.
– Лечить тебя?
– А, вы про это еще не знаете. Все равно потом узнаете, у меня с рождения, как это называется… «родовая травма», – Офелия дернулась под капельницей. – Я обожала Герку. Я ненавидела все эти ее конкурсы красоты, что она щелкает как орехи всех этих парней, мужиков, которые возле нее… всегда, вечно возле нее. Порой я ненавидела ее так сильно, что хотела… желала, чтобы она умерла. Чтобы ее не существовало вовсе, никогда. А потом…
Катя слушала то, что бормотала эта юная жертва под капельницей. При классическом раскладе чем не мотив для убийства – зависть, ревность. Но это Электрогорск, и, кажется, тут не место классическим схемам.
– И что потом?
– А потом она приходила в мою комнату. Несла какую-то смешную чушь, ерошила мне волосы, затем сама же за расческу бралась. Мы разговаривали обо всем. И она все, все понимала. Она меня понимала. И мы были вместе, двое как одно. У вас есть сестра?
– Нет.
– Тогда вы уж точно это не поймете, – Офелия вздохнула. – Нас было двое. А теперь я совсем одна. Такая тоска.
– У тебя есть еще сестра.
– Эта не в счет.
– Давай поговорим о том празднике. Это важно для нас, для расследования.
– Спрашивайте.
– Вы с сестрами вместе держались или порознь?
– Там столько народу собралось, я даже сначала растерялась. Виола за Павликом все охотилась, а я… а мы…
– За Киселевым, вашим охранником? Как это, охотилась?
– Ну, нравится он ей.
– Понятно. А вы с Гертрудой?
– Гера целый кружок воздыхателей вокруг себя собрала. Мы с Виолой это «могучей кучкой» называли. Но в основном там все папины бывшие знакомые были, женатики, так что ей там никакого особо интереса. И она вернулась к нам, то есть ко мне. И потом Виола подошла с Павликом. Но он все время рвался туда.
– Куда он рвался?
– Туда, где мама, – Офелия посмотрела на Катю. – К столу, где мама с сообщниками заседала. Что-то вроде революционного комитета.
– Объясни, пожалуйста.
– Но опять же это мы так называли – я, Гера… Мамины знакомые по Москве, профсоюзному движению, они там все собрались и гудели, все про политику. Мама речь толкала, она это здорово умеет. А Павлик, хоть к нему Виолка и прицепилась как репей, все рвался туда.
– А с бабушкой вы на юбилее общались?
– Ну это потом, когда поток поздравлявших иссяк. Ей там все подарки дарили и говорили комплименты, как она хорошо сохранилась для своего возраста. И несмотря на постигшую ее утрату – бодра.
– Несмотря на смерть вашего отца?
– Убийство, – Офелия произнесла это спокойно. – Но на юбилее об этом не вспоминали. Не омрачали вечер. И бабушка тоже не омрачала. Ну, когда гости начали налегать на закуски, мы подошли к бабушке.
– Ты с сестрами, все вместе?
– Да, только я не помню, может, это она к нам подошла… Не помню точно. Это важно?
– Важно вот что: вспомни, пожалуйста, что вы ели и пили – ты и сестры.
– Да все ели, все подряд, – Офелия нахмурилась. – Я понимаю, что важно это вспомнить, раз нас отравили. Но мы пробовали все понемногу. Да там столько всего было на столах. Даже Гера… она ведь обычно вообще ничего не ест, не ела, вечно на диете ради фигуры. Мы ели тарталетки с икрой и салат с крабами. Фрукты… Гера ела арбуз, это я помню. И потом пирожные – яблочные меренги.
– А вы с Виолой?
– Ну и мы тоже. Бабушка уговаривала нас съесть что-то горячее, и мы взяли себе зеленое карри на тарелках. Очень острое и вкусное.
– Вы пили алкоголь?
– Да, пили. Нам с Гертрудой мама разрешала пить немного… чуть-чуть – вино или коктейли. А Виолке еще не разрешали, но…
– Но ты ей налила, так?
– Да, это вам свидетели сказали?
– Да, свидетели. Когда вам стало плохо, после того, как вы что-то выпили или съели?
– Но это уже случилось потом, под конец, вечером. Все были в стельку и ждали фейерверк в честь бабушки. Мы уже так наелись, что ничего не хотели. Затем выпили по коктейлю.
– Какому?
– С водкой, – Офелия вздохнула. – И прошло сколько-то времени, и у меня вдруг все перед глазами поплыло. И я почувствовала, как меня всю сводит, точно наизнанку выворачивает.
– Кто приготовил коктейли для вас?
– Бармен. Это же «белый русский», его только в баре делают правильно.
– А что за коктейль принес вам Киселев?
– Не помню, – Офелия пожала плечами. – Он разве нам что-то давал?
Катя оперлась о спинку кровати. Немного информации, и опять все путано, путано, даже того, что вроде казалось очевидным, девушка не помнит. Но в ее состоянии это и понятно.
– Так вы все время, весь банкет держались с сестрами вместе, так?
– Ну не все время, но, в общем-то, да. Павлик потом отвязался от Виолки, и она так загрустила… а мы над ней потешались с Герой. Первая любовь, как не поиздеваться.
– Ты любила… любишь своих сестер? – спросила Катя прямо.
– Да. Очень.
– Но…
– Но Гертруду больше. Нам суждено было умереть вместе, – Офелия снова сказала просто и спокойно, как само собой разумеющееся. – А теперь такая тоска одной.
«Вот и поди разберись в подростково-юношеских отношениях. Пять минут назад утверждала, что ненавидела сестру. Потом – что обожала, теперь вот тоскует и хочет умереть. – Катя мысленно приказала: – А ты вспомни себя в шестнадцать лет. Нет, у меня… у нас все тоже, конечно, клубилось, клубилось, но все как-то проще, светлее… Не ври, тогда все казалось ужас как сложным».
– Среди ваших гостей много было тебе незнакомых, так? А знакомых?
– Полгорода, все, кто у папы деньги клянчил, все явились.
– А кто-то из семьи Пархоменко был?
– Нет. Странно, если они явились бы – тетя Роза и тетя Наташа.
Катя отметила, что Офелия назвала заклятых врагов своей семьи так по-домашнему.
– Может, кто-то из гостей показался тебе подозрительным?
– С какой стати? Так все напились, мы с сестрами над всеми потешались.
– И все же, Офелия, вспомни, может, что-то показалось тебе подозрительным. Или даже нет – просто встревожило, насторожило. Ты же умная, – Катя беззастенчиво прибегла к лести. – Подростки порой видят гораздо больше, чем взрослые, и все замечают.
– Ну, бабушка наша говорит, что здесь, в Электрогорске дети взрослеют рано.
– Почему?
– Наверное, воздух такой, атмосфера, – Офелия пожала плечами. – Если я скажу вам одну вещь, вы никому не расскажете?
– Офелия, я не могу тебе обещать, если это окажется важным для следствия, об этом должны узнать мои коллеги – оперативники, следователь прокуратуры.
– Я имею в виду: вы не расскажете об этом моим – маме и бабушке?
– Это я тебе обещаю.
– Гертруда встречалась с ним.
– С кем?
– С тем, конечно, кого вы имели в виду, когда спросили, был ли кто-то из Пархоменок у нас тогда.
Стоп. Катя заморозила глупый вопрос «Ты кого имеешь в виду?», уже готовый сорваться с ее губ. Если и это подростковый тест, как песня «Abney park», так надо не облажаться. Кто же этот «он» из семьи Пархоменко, где после убийства главы семьи остались лишь мать, вдова да… младший брат…
– Гертруда встречалась с братом Александра Пархоменко?
– С Мишелем. Вы не скажете бабушке и маме?
– Нет, конечно, но как же так, ведь он же… ведь их… то есть его брата подозревали…
– В убийстве папы? Я ей это говорила тысячу раз. Но он… Мишель влюбился в нее. Вешал ей лапшу на уши, твердил, что любит без памяти много лет, с тех пор, как увидел на том дне рождения, когда ей исполнилось пятнадцать. И она ему поверила, дурочка, влюбилась в него тоже.
– Подожди, постой… Михаил Пархоменко был влюблен в Гертруду в течение нескольких лет?
– Ну да, он ей так говорил.
– До гибели вашего отца ваши семьи, выходит, общались?
Офелия кивнула.
– Но он взрослый мужчина, намного старше твоей сестры. В отцы ей годится.
– Это его только распаляло. И ее тоже.
– Как, когда они стали встречаться, где?
– Тайком. Они столкнулись в ночном клубе, в Москве, кажется, в мае, устроители конкурса красоты там давали что-то вроде презентации. А Гера ведь стала королевой красоты. Ну и он там появился, вроде бы случайно. С того вечера майского у них все и началось. Весь этот роман. Точно наваждение какое-то. Она спала с ним.
– Все в городе твердят, что Пархоменко враги вашей семьи. И в смерти его брата на Кипре подозревают…
