– Не знаю. Я только думаю, что нужно сообщить обо всем Андрею Андреевичу.
Начальник пристально посмотрел на Ованесова и забарабанил пальцами по столу.
– Даже так? – проговорил он неожиданно севшим голосом. – Но вы же понимаете, беспокоить его…
– Я понимаю, что в противном случае именно нас с вами назначат крайними.
– Хорошо, может быть, вы и правы…
Ованесов покинул кабинет, а начальник немного посидел в тишине, собираясь с силами, а потом снял телефонную трубку и набрал номер, который прекрасно помнил, хотя пользовался им очень редко.
Когда Ледокол садился в поезд в Ченегде, он выглядел как высочайшая особа во время обхода почетного караула. Его провожал до купе начальник вокзала, проводник нес следом кейс из крокодиловой кожи, поезд задержали для него на четыре минуты, рискуя сбить расписание. Сам он хранил величественную невозмутимость, чтобы окружающая мелкота могла оценить разницу: кто такие они и кто – он.
В двухместном купе он расположился один, охранники заняли два соседних. Как только поезд тронулся, проводник заглянул и угодливо спросил, не желает ли Валентин Васильевич чего-нибудь – коньячку или перекусить?
Ледокол отослал проводника величественным жестом и погрузился в изучение финансового журнала. Он мало в этом разбирался по причине недостаточного образования, но пытался наверстать упущенное.
Однако, пока поезд мчался в направлении Санкт-Петербурга, с Ледоколом происходили странные изменения. Он как-то сникал, терял свою значительность и даже как будто становился меньше ростом.
Ведь это у себя в Ченегде он был царь и бог, а в Петербурге… ну, конечно, человек с деньгами и связями, но деньги не такие уж большие, а связи – на провинциальном уровне…
Поэтому, когда поезд прибыл на Московский вокзал Петербурга, из купе вышел на перрон не владетельный князь, а самый обыкновенный человек. Ну, почти обыкновенный. Допустим, как обеспеченный человек из провинции.
На площади перед вокзалом его ждала большая черная машина. Охрану Ледокола в эту машину не пустили, сам Ледокол сел на заднее сиденье. Теперь он еще больше сник, утратил остатки значительности и через полчаса вошел в просторный, строго обставленный кабинет испуганным просителем.
За столом сидел приземистый человек с внешностью обрюзгшего старого бульдога.
– Здрассте, Андрей Андреевич! – проговорил Ледокол со сдержанной почтительностью. – Приглашали?
– Не приглашал, – ответил тот, подчеркивая дистанцию. – Не приглашал, а вызывал.
– Ну, это как бы все равно…
– Тебе, может, и все равно, а мне – нет. Ты должен помнить разницу между нами…
– Я помню, Андрей Андреевич… – промямлил Ледокол, чувствуя, как в душе нарастает страх. – Разве я не помню…
– А вот я не уверен.
– Да в чем дело-то? Что не так?
– Что не так?! – Андрей Андреевич повысил голос. – Ты мне обещал, что все будет чисто, никаких этих твоих прежних штучек…
– Да, конечно… – Ледокол почувствовал, что у него по лбу стекает пот, но не решился достать платок и вытереть его.
– Конечно? А что там творится у тебя с землеотводом? Мне доложили, что у тебя проблемы, твои люди не справились, и сегодня их увезли в наручниках!
– Не волнуйтесь, Андрей Андреевич, я решу все проблемы… все урегулирую…
– Не волноваться? – Голос собеседника загремел. – Да ты понимаешь, какими деньгами я рискую? И не только деньгами! Я не хочу ничего знать о твоих проблемах! Я не хочу ничего знать о твоих людях! Я хочу, чтобы все шло по плану! Без малейших отклонений!
– Все так и будет, Андрей Андреевич! Я вам клянусь!
– Смотри у меня! Я тебя предупреждаю: или все будет как я сказал, или тебя самого не будет! Все! Свободен!
Ледокол вылетел из кабинета, как пробка из бутылки шампанского, спустился по лестнице, вышел на улицу и только тогда решился вытереть пот.
Через минуту к нему подъехала машина с его охраной.
Вернув себе часть прежнего достоинства, Ледокол накричал на шофера, что тот опоздал на целую минуту, и велел ехать обратно на вокзал.
В Ченегде Ледокол первым делом позвонил в редакцию местного телевидения и приказал не терпящим возражений голосом, чтобы в вечернем выпуске новостей сообщили, что потерян кот ангорской породы и нашедшему гарантируется крупное вознаграждение.
Девушка, которая говорила с ним по телефону, удивилась и начала задавать вопросы, но дежурный редактор тотчас вырвал у нее трубку и испуганным голосом проговорил:
– Да, Валентин Васильевич! Конечно, Валентин Васильевич! Я все понял, Валентин Васильевич!
Как только вечерний выпуск новостей закончился, Ледокол вышел из своего офиса, отпустил охрану и пешком отправился к Сретенскому монастырю.
Вечерело, на город медленно опускались осенние сумерки. На фоне сиреневого вечернего неба четко вырисовывались главы церквей, силуэты деревьев городского сквера. Вокруг не было ни души. Ледокол сел на скамью, огляделся.
Вдруг из сгущающегося сумеречного воздуха бесшумно появилась сутулая фигура. Человек подошел к скамье, сел рядом с Ледоколом и оказался невзрачным мужчиной средних лет, больше всего похожим на бухгалтера на пенсии. Землистая кожа, лысина, очки с толстыми стеклами – совершенно безобидная, непритязательная внешность.
– Здравствуй, Бухгалтер! – проговорил Ледокол негромко.
– Ну, здравствуй! – отозвался тот. – Зачем пригласил?
– Я тебя не пригласил, – сухо возразил Ледокол. – Я тебя вызвал!
– А вот и нет. – Бухгалтер улыбнулся одними губами, глаза за стеклами очков были не видны. – Я тебе не девочка по вызову. Ты меня пригласил, потому что я тебе зачем-то нужен. И я пришел, потому что хочу послушать, чего ты от меня хочешь.
– Ладно, Бухгалтер, не будем заедаться! – Ледокол пошел на попятный. – Но вообще-то ты последний раз схалтурил. Когда я поручил тебе убрать ту бабу, Ирину Чумакову, у нас с тобой была четкая договоренность подставить ее мужа, списать все на него, а он сумел сбежать, и теперь пошли круги по воде… большие круги…
– Нет, Ледокол, не надо! – перебил его собеседник. – Не надо переводить на меня стрелки! Ты сказал – убить жену и подставить мужа под убийство из ревности. Ну, там поругались, он ее и порешил в аффекте. Дело, как говорится, житейское, полиция и сомневаться не станет. Тем более что скандал был, соседка слышала. Я все так и сделал: пришел тихонько, ножом ее ткнул вроде бы неумело, но сильно, причем нож взял у них же в кухне. Затем вышел аккуратно, нигде не наследил, подождал немножко, а когда этот Чумаков домой явился, вызвал полицию. Дело было сделано чисто – комар носу не подточит. Этот придурок еще сунулся в спальню, весь в крови вымазался – бери его тепленького! И что? Пока менты валандались – он сбежал. Толковый мужик оказался, умный. Всех сумел вокруг пальца обвести – и полицию, и твоих уродов. А вот твои недоноски ушами прохлопали, да и полиция дурака сваляла. Но с этим – не ко мне, я свою задачу выполнил, за что брался – то и сделал. Никакой халтуры.
После этих слов собеседник Ледокола снял очки и посмотрел на него прямо, пристально. От этого взгляда Ледоколу стало не по себе. Многое он повидал в жизни, многое пришлось сделать, чтобы достигнуть своего нынешнего положения. Бывал он в ситуациях, прямо скажем, жутких – в общем, за беспокойную свою жизнь вынес многое. Но вот этого взгляда наемного киллера по прозвищу Бухгалтер Ледокол вынести не мог – у него начинали дрожать руки и на душе становилось муторно и тошно, как перед смертью.
– Ну, хорошо… – он собрал всю свою волю и постарался, чтобы голос звучал твердо, без проявлений слабости, – нужно решить этот вопрос. И как можно быстрее. Теперь с полицией заморачиваться не стоит, лучше этого Чумакова убить.
– Чтобы опять не убежал, – усмехнулся киллер.
– Угу. – Киллер надел очки, и Ледокол взял себя в руки. – Предпочтительна случайная смерть. Несчастный случай с летальным исходом. И девку эту, что в деле крутится, тоже нейтрализовать. Чтобы не болтала.
– Какие наводки? – деловито спросил Бухгалтер.
– Мало их, – вздохнул Ледокол, – вот адрес тетки этого Чумакова, мои люди там девицу видели пару раз.
– И упустили, – снова усмехнулся киллер. – Да еще и старуху в больницу уложили, теперь ее не допросишь. Везде, в общем, напортачили.
Ледокол только рукой махнул. О цене договорились быстро, Ледокол решил, что деньги в данном случае не главное, и торговаться не стал.
Во двор дома на Литейном проспекте, где проживала тетка Ивана Олимпиада Гавриловна, в настоящий момент находившаяся в больнице, вошел худенький, неприметный с виду мужчина. Был он щупловат, ходил неуверенно, подволакивая правую ногу и опираясь на простую деревянную трость с надетой снизу потертой резиновой галошкой. Одет мужчина был непритязательно: скромная зеленовато-серая курточка, серые же брюки-дудочки, ботиночки на шнуровке. На голове у мужчины была темненькая плоская кепочка, именуемая в народе плевок, на носу – очки в дешевой старомодной оправе.
