— Я — друг Лео, — громко и отчетливо произнес Алекс. — Я пришел сюда, чтобы помочь. Вы можете довериться мне.
Он еще не успел закончить фразу, когда раздался тихий треск. Лишь мгновение спустя молодой человек сообразил, что потрескивает фитиль одной из свечей, самой ближней к нему. Ближней из трех, стоявших на низкой длинной консоли; консоль удачно вписалась в пространство между двумя книжными шкафами, ее нижняя часть была застеклена и тоже набита книгами. Над консолью висела картина довольно внушительных размеров, но не размеры поразили Алекса — изображенное на ней.
Одного взгляда было достаточно, чтобы волосы зашевелились на голове, по спине потекли струйки пота, а в горле — наоборот — пересохло. При этом картина вовсе не живописала рабочие будни в аду и не воссоздавала в анатомических подробностях сцены массового убийства, — она вообще не была такой уж густонаселенной.
Четыре фигуры.
Четыре фигуры насчитал Алекс — три мужских и одну женскую. Условно женскую — русалочью. Трое рыбаков и русалка, попавшая в сеть во время ночного лова. Ничего более банального и придумать невозможно. Банальными были рыбаки — все, как один, бородачи, одетые в морские робы, свитера и традиционные шляпы. Банальна палуба, банален такелаж. И крепкогрудая русалка…
Русалка была отвратительна, именно она до смерти испугала Алекса. Ее перетянутый канатом и подвешенный за крюк хвост не имел ничего общего с обычными, нежно-чешуйчатыми русалочьими хвостами. Алекс без труда классифицировал его как акулий: тот же хищный размах, те же острые, плотные, как будто прорезиненные плавники. Сам же силуэт русалки (если отбросить хвост) казался безупречным — плоский живот, тонкая талия, почти идеальная линия плеч и груди. Но при одном взгляде на лицо идиллия заканчивалась. Женщина и акула соединились в нем в каком-то кошмарном симбиозе, точеный носик соседствовал с круглыми рыбьими глазами, где не прочитывалось ни одной мысли — только злость.
Но самое ужасающее зрелище представлял рот, вернее, пасть. Потому что язык не поворачивался назвать ртом длинную — от уха до уха — прорезь. Прорезь была утыкана тремя рядами острых треугольных зубов и густо измазана кровью. С шеей русалки дела обстояли не лучше: исполосованная вздувшимися жабрами, она вызывала омерзение, как и руки с перепонками между пальцев.
Все попытки Алекса отвязаться от картины потерпели фиаско, он снова и снова возвращался к ней, все больше погружаясь в призрачный мир угрюмого ночного моря. Протоморя, соединяющегося с протонебом, где кружили существа, отдаленно напоминающие чаек или альбатросов. И лишь вспышки молний напоминали вспышки молний, ничего больше.
Вся картина была выполнена в реалистической манере, вся — вплоть до последней, самой несущественной детали вроде болта на деревянном блоке, сквозь который был продернут канат. Реалистичность пугала, отталкивала и притягивала одновременно. А колеблющийся огонь свечей заставлял полотно двигаться.
Дышать.
Именно эта чертова mermaid[13] из семейства акульих могла служить самой яркой иллюстрацией психоделического тезиса Лео о человеке и его демонах. Именно она, а не безобидный Левиафан, облюбовавший стену на площадке между первым и вторым этажами. Какие нервы нужно иметь, чтобы сталкиваться с этим оскалом ежедневно, ежеминутно? Какое нутро? Алекс не может представить, чтобы такая картина вдруг появилась в жилище обычного человека: в его собственной квартире, в квартире Джан-Франко и Ольги, в доме герра Людтке, в шале синьора Моретти, во всех других домах, квартирах и шале.
Никто из жителей К. не похож на Лео. Он так и остался чужаком, несмотря на то что живет здесь почти два года. Несмотря на то что с появлением метеостанции жизнь города существенно облегчилась, хотя с погодой все обстоит так же, как обстояло и пять, и десять, и пятнадцать лет назад. Вязкие туманы и долгие дожди никуда не делись, а снегопадов, которые не прекращаются сутками, и снежных бурь стало даже больше.
Больше, больше, скалит окровавленную пасть женщина-акула, как будто знает, что такое снежная буря. Что такое снегопад. Как будто между ее сатанинской улыбкой и вакханалией ветра за окнами существует прямая связь.
Теперь мансарда «Левиафана» вовсе не кажется Алексу симпатичным местом. А ведь ничего неприятного, кроме картины на стене, здесь нет. Здесь полно книг, дорогой мебели и симпатичных маленьких вещиц, которые характеризуют хозяина как путешественника, исследователя и, возможно, даже ученого.
Лео и есть ученый. Метеоролог.
Но вряд ли в его метеорологических наблюдениях так уж необходимы секстант и астролябия, а именно эти приборы Алекс заметил на одной из полок. И секстант, и астролябия выглядят очень старыми, им не одна сотня лет. Другие приборы еще старше, но их названий Алекс не знает. И… он ничего не знает о мумии в кресле. За то время, что молодой человек пялился в картину, никаких подвижек не произошло: край пледа по-прежнему откинут, скрюченные пальцы так и остались скрюченными, мумия не в состоянии даже голову повернуть.
Зачем Лео притащил немощного паралитика на вершину горы — это же форменное издевательство! Ему лучше было бы оставаться внизу, где исправно функционируют больницы и реабилитационные центры и где за ним смогли бы квалифицированно ухаживать самые настоящие сиделки и сестры милосердия.
Только Лео смог бы ответить на вопросы, которые толпятся в голове у Алекса. Но Лео здесь нет. Остается, правда, еще не исследованный второй этаж: там царили мрак и безмолвие, хотя для чистоты эксперимента имеет смысл заглянуть и туда.
Алекс покинул мансарду с видимым облегчением, что было совсем неудивительно, учитывая картину на стене и бледную копию Лео в кресле. Картина пугает его, как и близкие контакты с неизлечимой болезнью, ведь сам Алекс — здоровый и крепкий, в меру эгоистичный молодой человек. И в его систему координат не очень вписываются боль и страдания.
Впрочем, совсем уж бездушным его не назовешь. Прежде чем убраться из русалочьей купели, он все же обращается к мумии с вопросом, совершенно формальным:
— Вам не нужна помощь? Я мог бы…
По здравом размышлении ничего он не может. Алекс понятия не имеет, как обращаться с людьми, разбитыми параличом, а единственный знакомый ему спец в этом деле — тетя Паола — давно умерла. Но даже если бы она была жива и здорова, между «Левиафаном» и Виареджо не существует связи: ни телефонной, ни телеграфной. Ни один из интернет-провайдеров не добрался сюда, и даже голубя с письмом не отправить — по причине отсутствия всякой живности на обледенелом плато. Не лучше обстоят дела и с К., хотя он находится на несколько порядков ближе. Совсем рядом. Так что мумии, как, впрочем, и Алексу, придется надеяться только на себя. И молиться о возвращении Лео — вдруг он волшебным образом появится?..
А он должен появиться, учитывая, что на его попечении находится немощный и полностью обездвиженный родственник. До сих пор у Алекса не было повода заподозрить Лео в черствости и непорядочности, напротив — он казался парнем без мутного осадка в душе. Его метеорологическую деятельность иначе как альтруистичной не назовешь. Может ли человек, так много делающий для других, быть равнодушным к чужой… вернее, не совсем чужой беде?
Определенно, нет.
— Когда вернется Лео? Он ведь должен вернуться, не так ли?
Говоря это, Алекс испытывает странное чувство — и вовсе не потому, что расспрашивает о Лео самого Лео, ну, почти Лео.
Глаза мумии.
До сих пор они казались молодому человеку условно живыми. Условно — по контрасту с мертвым, неподвижным лицом. Но теперь, когда Алекс вгляделся чуть пристальнее, оказалось, что в глубине этих глаз разворачивается совсем нешуточная драматургия. Глаза полутрупа притягивают Алекса почище, чем акулий шабаш на стене. Как будто он стоит на пороге обветшалого дома в глухой местности. До ближайшей трассы — не меньше десяти километров, и все эти десять километров он прошел пешком, продираясь сквозь заброшенные поля, рощицы с недружелюбным колючим подлеском, овраги и пустоши. И — страшно устал в пути, так что нарисовавшийся на горизонте дом кажется едва ли не избавлением, несмотря на заброшенность. Двери его заперты, но стучать бесполезно, никто не откликается на стук. Это вовсе не означает, что в доме никого нет.
Дом жив.
За пыльными окнами можно заметить силуэт, он перемещается вслед за Алексом. Но стоит тому приблизиться к стеклу — живущий в доме мгновенно скрывается. Отступает в тень, продолжая наблюдать. Разглядеть живущего в доме не удается, и неясно — человек это или дух, порождение ночных кошмаров. Жаль, что Алекса не сопровождает комиссар Рекс; умный пес наверняка нашел бы лазейку с тыльной стороны здания. Крошечную дверцу, предназначенную для визитов кошек, хорьков и енотов-полоскунов, хотя присутствие последних нежелательно. Но комиссар Рекс принципиально не снимается в мистических триллерах, предпочитая им крепкий, без всяких примесей детектив.
