А источников света было несколько: лампа «летучая мышь» (она стояла в правой части стола, рядом со стопкой книг) и — свечи. Толстые витые свечи, способные гореть сутки напролет, а то и дольше. Алекс насчитал целый десяток таких свечей, расположенных в разных углах мансарды. Поначалу ему показалось, что в помещении никого нет, и, прежде чем приблизиться к застекольной снежной буре, он осторожно заглянул за ширму. Там обнаружилась неубранная кровать, стул и небольшая этажерка с двумя полками. Обе они были заставлены какими-то пузырьками, стопками хлопчатобумажных полотенец и салфетками в одинаковых картонных коробках.
А в воздухе ощутимо пахло камфарой.
Пейзаж за ширмой показался Алексу знакомым. Что-то похожее он уже видел, много лет назад. Кажется, это было связано с покойным мужем покойной тети Паолы. За несколько лет до смерти он перенес инсульт и так и остался парализованным. Когда Алекс впервые приехал в Виареджо вместе с родителями, синьора Марчелло (так звали мужа тети Паолы) уже сразил недуг. Алекс оказался возле двери комнаты, где лежал синьор Марчелло, совершенно случайно. И воспользовался моментом, чтобы заглянуть в щелку: как и все дети, он был чрезмерно любопытен. Щелка не оставляла пространства для маневра, а пошире распахнуть дверь Алекс не решился. Но и того, что открылось ему, было вполне достаточно: угол кровати, тумбочка с массой разнокалиберных пузырьков, салфетки, полотенца…
Радио.
На тумбочке у кровати синьора Марчелло стоял маленький радиоприемник, а здесь, в белоснежном углу мансарды, никакого приемника не было, вот и вся разница. Несущественная.
Существенная разница заключалась в том, что синьор Марчелло никогда не покидал постель, а постель за ширмой была пустой. Но ощущение близкого недуга все равно витало в воздухе. Вряд ли это связано с Лео: Лео — человек с отменным здоровьем, многомесячное пребывание на вершине, с бесконечными тренировочными подъемами и спусками, могло его только укрепить. При условии, что с ним не произошел несчастный случай вроде падения с высоты. Но если бы такой несчастный случай имел место, Алекс обязательно узнал бы об этом, ведь Лео — всегда на связи со всеми желающими получить точный прогноз погоды. Большинство желающих проживает в К. и его окрестностях, так что информация распространилась бы мгновенно.
А ее нет.
С Лео все в порядке, во всяком случае — было в порядке до того момента, как он вышел в эфир. А кровать стоит здесь уж точно не со вчерашнего вечера, она появилась гораздо раньше. Когда? И — чья она?..
От смятых простыней не дождешься ответа, и от полотенец — тоже. И от пузырьков.
Оторвавшись наконец от созерцания мини-лазарета, Алекс двинулся в глубь мансарды, к рабочему столу. Кресло перед ним казалось пустым — но только до того момента, пока молодой человек не приблизился к нему. А приблизившись, испытал шок.
В кресле, с пледом на коленях, сидел… Лео.
Поначалу он показался Алексу мертвым, и вся мизансцена — с креслом и сидящим в нем человеком — снова что-то живо напомнила ему. Синьор Тавиани, ну конечно же! Лео был так же неподвижен, как и старик-сторож, и так же смотрел вперед невидящими глазами. Недоставало только красной полосы на шее, но и без нее картина была удручающей. Даже более удручающей, чем та, с которой продавец рубашек и похититель запонок столкнулся когда-то. Хотя бы потому, что синьор Тавиани умер летом, в городе полном людей. И Алекс мог свободно покинуть дом, выйти на улицу и позвать на помощь любого. Сейчас же никого на помощь не позовешь, хотя пути для отхода остаются. Но только сумасшедший решится на спуск в разгар снежной бури. А Алекс — не сумасшедший.
— Лео! — он осторожно потряс сидящего за плечо. — Ты меня слышишь, Лео?
Лео был жив. Он никак не отреагировал на жест Алекса, но все же был жив. Это стало ясно по глазам, полным влаги, по сузившемуся и вновь расширившемуся зрачку.
— Что произошло, Лео? Что здесь вообще происходит? Ты можешь говорить?!..
Взывать к камню бесполезно, а лицо владельца «Левиафана» было именно каменным. И чем больше вглядывался в него Алекс, тем меньше сходства с прежним Лео находил. В конце концов, ему пришла и вовсе вздорная мысль: это не Лео.
Не совсем Лео.
Если бы Лео провел годы заключения в какой-нибудь дикой африканской тюрьме, на хлебе и воде, возможно, тогда бы он выглядел именно так. Есть и еще одно сравнение — концентрационный лагерь, но о нем Алекс предпочитает не думать. Он и раньше ничего не хотел знать о чудовищных методах расправы с людьми, слава богу, они навсегда ушли в прошлое. Отгорожены толстой временной стеной от относительно беспечного и сытого существования Алекса, и не только Алекса — миллионов и миллионов других людей. Он ни за что не будет искать пролом в стене, чтобы заглянуть туда, отвернется даже от маленькой, забитой цементом щели, — слишком уж невыносимым может быть увиденное. Отгородить себя от ненужных страданий, от всего, что может нарушить сердечный ритм, — разве это не естественно? Алексу всего лишь хочется, чтобы жизнь оставалась приятной. Комфортной. А мысли о чужих страданиях, об адских муках неизвестных ему людей комфорту не способствуют…
Это не Лео.
Он не мог так измениться за то время, что они с Алексом не виделись. Лео полон жизни, а обтянутые пергаментной кожей щеки этой тени Лео ничего общего с жизнью не имеют. Лео — спортивен, мускулист, широкоплеч, хорошо сложен. У мумии в кресле — узкие плечи, да и кости, судя по всему, совсем птичьи — тонкие и легкие. Алекс как будто видит эти кости, хотя видеть не может: на мумии — вязаный красный свитер без ворота, из которого торчит тонкая шея, а нижняя часть тела скрыта спадающим на пол пледом. Волосы на голове — не такие густые, как у Лео, и вовсе не темные, скорее — пегие, точнее определить цвет невозможно.
Этот человек болен, и болен давно, неизлечимо. Возможно, его настиг тот же недуг, что и покойного мужа тети Паолы. Паралич — полный или частичный, об этом свидетельствует поза, в которой он сидит. За те несколько минут, что Алекс топчется у кресла, мумия даже не пошевелилась, она все так же, не моргая, пялится в окна с бураном.
— Вы меня слышите?
Ответа нет, но Алекс не оставляет попыток наладить хоть какое-то подобие диалога:
— Если слышите… Если понимаете, что я говорю, — моргните.
Авторство последней фразы не принадлежит Алексу: он слышал ее в одной из серий «Комиссара Рекса»; фраза сопутствует массе других сериалов и фильмов, где герои-полицейские берут таким затейливым образом показания у жертв преступлений, чудом оставшихся в живых. Очевидно, все на свете фильмы, все сериалы прошли мимо мумии, и она не знает, как поступить. А может, вообще не слышит обращенных к ней слов.
Не понимает.
Алекс подносит растопыренные пальцы к глазам мумии и легонько трясет ими в воздухе — уж теперь-то она не отвертится! Она просто обязана отреагировать на внешний раздражитель!
Напрасный труд, веки бедняги в красном так и остались бестрепетными. Что, если он умер — как раз в ту секунду, когда Алекс размахивал руками?
Опершись ладонью на подлокотник, он приблизил ухо к груди сидельца: где-то там, под толщью красных вязаных волн, с перебоями пульсировало сердце. Удары были слабыми и редкими, как если бы мумия пребывала в анабиозе. Осмелев и немного успокоившись, Алекс осторожно стянул край пледа: под ним скрывались худые скрюченные руки. Нужно очень постараться, чтобы завернуть пальцы именно так, — здоровому человеку это не под силу.
Алекс имеет дело с паралитиком, вот оно что!
Бледные, с синевой ногти паралитика были тем не менее аккуратно пострижены, да и выглядел он довольно опрятно. И никаких неприятных запахов от него не исходило, кроме довольно крепкого запаха камфары. Кто этот человек? Не Лео, но очень похожий на Лео.
Это сходство смущает Алекса, делает и без того непростую личность нештатного метеоролога еще более загадочной. Как давно мумия поселилась на вершине? Каким образом удалось втянуть сюда паралитика и зачем нужно было это делать? Здесь и здоровому человеку не всегда бывает уютно, что уж говорить о больном?.. Лео похож на пилота спортивного самолета, на плейбоя, на альпиниста, на карточного шулера, на «черта в ступе», как привыкли думать жители К. Любая профессия, требующая риска, легко вписывается в параметры Лео. Но представить его сиделкой… Подсушенной, как вобла, сестрой милосердия, Алекс не в состоянии.
Кто этот человек?
Учитывая сходство, он может быть братом Лео. Жаль, что Лео ничего не рассказывал Алексу о своей семье, вот и приходится блуждать в потемках, сочинять версии на ходу. И прогулки по каминной полке ничего не дадут — Лео не сторонник вываливать жизнь своей семьи на всеобщее обозрение, отделываясь малоинформативными фотографиями в стиле «National Geographic».
