Я полчаса листаю «Желтые страницы» и обзваниваю стоматологов, пытаясь найти поблизости хоть кого-нибудь, кто работает по субботам.
В итоге я вызываю такси и еду в Сан-Хосе к дантисту со странной фамилией и подозрительно малым количеством пациентов.
Но доктор Чатчадабенджакалани — если он и вправду доктор — оказался приятным и знающим свое дело человеком. В его кабинете — расположенном на втором этаже, прямо над вьетнамским ресторанчиком — чисто и опрятно, хотя и чувствуется легкий запах тайского рыбного соуса «нам пла». Прежде чем усесться в кресло, я достаю из кармана свои зубы, которые весь день с собой носил, как амулетики на счастье. У корня они уже успели почернеть.
Доктор Чатчадабенджакалани протягивает руку и с любезной улыбкой забирает мои зубы. Он приподнимает очки и принимается рассматривать мои резцы с тщательностью амстердамского скупщика бриллиантов. В итоге он оглашает свой вердикт:
— Эти зубы никуда не годятся. — И протягивает их мне на случай, если я захочу оставить зубы себе.
— Ладно, — отвечаю я. — Пусть они у вас останутся.
Спустя два часа я снова в Пало-Альто, во рту у меня блестят два новых зуба. Меня даже не беспокоит счет на пятьсот долларов, который мне вручил доктор. Я склонен считать это представительскими расходами, как затраты на юристов или ксерокс у обычных деловых людей. Бывает, приходится вставлять зубы, которые тебе выбили головорезы твоей жертвы. Обычное дело.
* * *
Вернувшись домой, я застаю там Тоби. Он сидит на диване, разговаривая с кем-то по мобильному. Как только я вхожу, он говорит в трубку:
— Мне пора. Отец пришел.
Я закрываю дверь. Он прощается со своим собеседником и бросает телефон на диван.
— С кем ты разговаривал? — интересуюсь я.
— С мамой.
— И чего она хотела?
— Просто звонила узнать, как я. Убедиться, что я жив.
Я кладу ключи на столик в прихожей и захожу в комнату. Тоби удивленно смотрит на мои зубы.
— Выглядит неплохо, — удивляется он.
— Спасибо доктору Чатчадабенджакалани.
— Чего?
— Он из Таиланда.
— Так вот почему они до сих пор едят палочками. Они все время тратят на то, чтобы выговорить имена друг друга, а на изобретение таких полезных предметов, как вилка, времени не остается.
Я сажусь рядом с сыном.
— Ты говоришь, как расист.
— Но ведь правду говорю, тебе не кажется?
— Возможно.
— Можно задать тебе один вопрос?
Я пожимаю плечами.
— Ты хотел, чтобы Напье обо всем догадался, так? Ты позволил ему раскусить себя. Получается, это часть плана?
— А ты не оставляешь попыток научиться мастерству афериста.
— Разве ты не хочешь меня научить?
— Я не хочу, чтобы ты занимался этим. Хочу, чтобы ты стал доктором. Или инженером. Или стоматологом. Я сегодня выяснил, что они неплохо живут.
— Поздновато уже мне меняться, — отвечает Тоби. — Что выросло, то выросло.
Меня подмывает спросить: «И что же выросло?» Но в кои-то веки мне удается сдержаться от оскорблений в адрес сына.
— Меняться никогда не поздно, — уверяю его я.
— Это ты по себе судишь? — ухмыляется он.
Я вздыхаю. Иногда Тоби бывает жесток. Интересно, в кого он такой? В меня или в Селию? Потом догадываюсь — в моего отца. В этого старого засранца.
Я решаю сменить тему.
— Да, я позволил Напье раскусить меня. Другого выхода не было. Он должен верить, что делает нечто противозаконное.
Тоби кивает.
— Чтобы потом мы смогли сбить его со следа? Устроить все так, как будто нас арестовали? Я прав?
Я не отвечаю.
— Я умираю с голода, — говорю я, вставая с дивана. — Не хочешь перекусить?
— Я только что ел.
— Ладно. Я ненадолго.
* * *
Я ухожу.
На дворе конце августа, и у стенфордских студентов летняя сессия. На улице перед университетом — обычно забитой студентами и скейтбордистами — никого нет. Весь город опустел, словно я гуляю по декорациям к фильму, которые скоро снесут. Я достаю мобильный телефон и набираю номер Селии.
После двух гудков она берет трубку:
— Алло.
— Привет. Это Кип.
— Привет, Кип.
Кажется, в комнате есть кто-то еще. Я слышу, как она что-то говорит — кажется, «мой муж». Затем слышу мужской голос и шорох простыней. Наконец она возвращается к нашему разговору:
— Что ты хотел сказать, Кип?
— Тоби просил позвонить тебе и извиниться. Он повесил трубку, даже не договорив с тобой.
— В смысле?
— Когда вы с ним разговаривали. Ему стыдно за то, что он так внезапно повесил трубку. И попросил меня извиниться за него.
— Но я… Я не разговаривала с Тоби, — удивленно отвечает Селия.
— Забавно. Наверное, мы с ним друг друга неправильно поняли. Ну да ладно, как у тебя дела?
— Ты просто так звонишь?
— Да, — уверяю ее я. — Как Карл? Все в порядке?
— Все хорошо.
Тон у нее ледяной. Ну и ладно.
— Похоже, я не вовремя позвонил.
— Нет, просто…
— Я все понимаю. Я еще позвоню. Пока, Селия.
— Пока.
Я отсоединяюсь и кладу мобильник в карман.
Оказывается, Тоби неплохо умеет врать. По телефону он вовсе не с матерью разговаривал. Быть может, я ошибался в своих предположениях насчет того, в кого он пошел. Быть может, все же в меня?
* * *
Я решаю обойтись без завтрака и сразу приступить к обеду.
По пути в кафе я останавливаюсь у газетного автомата и, бросив в него два четвертака, беру «Сан-Хосе мерк». Добравшись до «Эль Полло Локо», я заказываю тако с рыбой и колу. Мальчик за стойкой протягивает мне чек.
— У вас номер тринадцать, — говорит он. — Когда ваш заказ будет готов, мы вас позовем.
Я сажусь за столик и раскрываю газету. И сразу же натыкаюсь на раздел новостей бизнеса, а там красуется фотография Эда Напье в смокинге за рулеточным столом. Похоже, это какая-то вселенская кармическая шутка — я не могу избежать встречи с Эдом Напье, даже когда все мои мысли занимает тако с рыбой. В статье написано про то, как Напье старается стать хозяином старого «Трокадеро». Изначально вся эта история была интересна узкому кругу специалистов по коммерческой недвижимости, теперь же она стала настоящей мыльной оперой для всей страны. В общих чертах дело обстоит так: старое «Трокадеро» прогорает. Потом появляется Напье, рыцарь на белом коне. Он хочет купить «Трокадеро» и снести его. На этом месте он готов построить крупнейшее казино в Лас-Вегасе — казино, которое будет в четыре раза больше, чем «Облака»! (Именно так газетчики цитируют Напье — добавляя восклицательные знаки после каждого его заявления! Отель будет огромный! Самый большой в Лас-Вегасе!) Держатели облигаций старого «Трокадеро», уже смирившиеся было с тем, что с каждого вложенного доллара они получат всего несколько центов, соглашаются на предложение Напье. На его беду, в последний момент на сцене появляется другая инвестиционная компания и тоже изъявляет желание купить «Трокадеро». Соперником Напье оказывается малоизвестный консорциум европейских и японских инвесторов. Напье делает еще более щедрое предложение, теперь держатели облигаций могут продать их по цене, превышающей номинальную. Они соглашаются на новое предложение Напье. Но затем европейцы с японцами поднимают цену еще выше. Напье отвечает. Это переросло в настоящие торги, и газетчики чуют историю для передовиц. Некоторые утверждают, что у Напье может и не оказаться тех денег, которые он предлагает за казино. Компания у него частная, свои финансовые отчеты не делает достоянием публики, но все же упорно ходят слухи, а дыма без огня не бывает. Поговаривали, строительство «Облаков» чуть не оставило Напье банкротом. Некоторые политики заговорили о связях Напье с криминальным миром. Другие политики заявляли, что район вокруг «Трокадеро» — это последнее место на главной улице Лас-Вегаса, где еще возможно строительство, и оно не должно достаться иностранцам.
Если отбросить всю шумиху, проплаченные статьи и заявления политиков, останутся две компании, погрязшие в битве за казино, за которое в один прекрасный день придется выложить баснословные деньги. У Напье кончаются средства, ему нужно заработать, причем быстро, чтобы заполучить «Трокадеро».
Естественно, именно в этот момент появляюсь я.
Занятый этими мыслями, я вдруг замечаю, как кто-то присаживается за мой столик. Я откладываю газету. Напротив меня сидит Дима, человек профессора Сустевича.
— Привет, Дима, — здороваюсь я. — Как дела на бандитском фронте?
— Пройдемте со мной, — отвечает он.
— Прости, Дима, но у меня номер тринадцать, — объясняю я, доставая из кармана чек. — Я жду тако с рыбой.
— Профессор Сустевич хочет вас видеть.
В этот момент по громкоговорителю объявляют:
