— Шестьдесят с хвостиком.
— Это еще не старость.
— Для кого как. Дураки говорят: год за два. Бывает и день за полжизни. Смотря, как его прожить, этот день. Да-а. Когда брал я эти деньги, думал о второй мечте: о домике в деревне. Когда ты мне сказал, что нашел подпольный водочный завод, у меня словно камень с души свалился. Пора и мне расплатиться. Да… Пора… А о сыне я думал, когда постановление подписывал. Об освобождении из-под стражи гражданина Сидорчука под подписку о невыезде.
— Я не ваш сын.
— Не мой. Так мне и зятя Бог не послал, который был бы за место сына. И внука не послал. А все из-за кого, Ваня? Чем же ты так девчонок моих приворожил? А кофе я сам себя сварю. Если не жалеешь старика, то самому придется.
— Хорошо. — Он достал турку, всыпал ложку молотого кофе.
— Не жалей. Ты покрепче, покрепче. Впрочем, сам я виноват. Иван Мукаев то, Иван Мукаев се. Дурак. Сам же тебя и возвысил в их глазах. Уж очень сына хотел. Такого сына. Чтоб сильный, смелый, чтоб никого не боялся, для женского полу был бы неотразим. А ты с Валентиной моей за что так? А? За что?
— Так вы все знали?
— Не дурак.
— А почему тогда…?
— Ну, что мне было карьеру твою загубить? Да черт с ней, с карьерой! Я уже тогда понял, что ничего в этом нет, в карьере-то. Ну, достиг высот. Ну, деньги стал большие иметь. Так ведь это не те деньги. Те — это когда спокойно можешь послать всех, куда Макар телят не гонял. Спать спокойно можешь. А ты, выходит, по-прежнему зависим. С деньгами ли, без них. Надо мной, прокурором района, тоже начальников хватает… Я тебя на Зое женил и считал, что сквитался. Думал, у старшей моей поболит, да пройдет. Все проходит. И это тоже должно было пройти. А она, Валентина, до сей поры в девках. Что ж, бывают на белом свете и люди-лебеди.
Кофе, сигарета. Лицо Цыпина все больше серело.
— Значит вы, Владлен Илларионович, знали, что это в нашем городе делают подпольную водку?
— Знал.
— Ну, конечно! Столько машин из дома Сидорчука выезжало! Вам же, наверное, докладывали неоднократно!
— Так у него ж стройка. Материала много возят: песок, щебенку, бетон. Это дело такое — строительство. Хлопотное.
— Сами тоже хватили? Как он там, домик в деревне?
— Три этажа, — с неподдельной гордостью сказал Цыпин. — Хоромы.
— Ну а я тут при чем?
— В каком это смысле?
— Моя роль в этом деле?
— Ро-оль? Какая роль? — искренне удивился Цыпин.
— За что мне давали деньги?
— Тебе? Да Бог с тобой, Ваня! Тебе-то за что?
Тридцать тысяч долларов! А прокурор еще спрашивает: за что?!
— Кто к вам приезжал? Ладошкин?
— Ну и Сидорчук! Ну и трепло! Ай-яй-яй! — покачал головой Цыпин. — До такой степени напиться! Тягаться с Ваней Мукаевым! Ну и глупец! Но фамилию-то? Фамилию откуда ты знаешь? Ее и Сидорчук не знает.
— Я был в фирме «АРА».
— Ну, Пинкертон! Ну, молодец! Ну, умница! Гений. Как вышел-то на нее?
Рассказать? Да, надо бы все рассказать. Цыпину можно.
— Я многое еще не помню. И почему оказался в тот вечер с Сидорчуком в ресторане «Девятый вал» не помню тоже. С чего-то это все ведь началось.
— А началось это, Ваня, когда ты вдруг пришел и потребовал У меня разрешение на эксгумацию.
— На эксгумацию?! Да кого?!
— Этого не знаю. Был весь какой-то взвинченный. Я принюхиваться не стал, но догадался — выпил ты. И разговаривать с тобой не стал. А ходил ты перед тем к своей матери, к Инне Александровне. И как услышал от нее историю своего рождения, так и завелся. Теперь-то я понимаю, отчего ты так…
Цыпин вдруг тяжело и часто задышал.
— Владлен Илларионович, вам плохо?
— В больницу хотели положить… Ты думал небось, что с больничным я придумал… Нет, Ваня… Не придумал… Плохо мне…
— Почему же не легли? Почему?!
— С тобой… С тобой хотел поговорить… Знал, что придешь… Правды искать…
— Я звоню в «скорую».
— Погоди… Сейчас Анечка придет… Погоди… Думал: в деревню, в домик… Не в больницу — туда. Не напрасно же все… Не верю я в эту историю…
— В какую историю, Владлен Илларионович?
— Сидорчук… Кассета… Зачем?… Глупость… какая… Ты с ма терью, Ваня, с матерью поговори… узнает ведь, сума сойдет… Ка оно все…
Он кинулся к телефону, вызвал «скорую». Потом осторожно повел Цыпина в комнату, на диван.
— Рука, Ваня… Левая рука немеет. И тут, — Цыпин провел рукой по левой стороне груди, — жжет все… Огнем…
— Черт, похоже, что инфаркт!
Понял, что «скорая» может и не доехать. На дачу прокурор со брался, глупец! Может, был микроинфаркт, да перенервничал, да кофе крепкий, да сигареты. Это вместо лекарств!
— Где? Владлен Илларионович, лекарства где?!
Прокурор кивнул на сервант. Кинулся туда, открыл, лихорадочно стал рыться в упаковках. Чего только нет! Да, сразу видно: в доме сердечник. Валокордин, нитроглицерин, корвалол… Нашел коробочку с ампулами, название показалось знакомым. Здесь же лежали одноразовые шприцы, стояла бутылочка с чем-то прозрачным. Понюхал: вроде спирт. Схватил резиновый жгут, кинулся к Цыпину. Сообразил: в вену надо колоть. Иначе конец. Туго перетянул прокурору жгутом плечо.
— Ты что, Ваня? — В глазах Цыпина испуг. А умирать не хочет. Это уже не душевные терзания — инстинкт. На словах мы все готовы, а как дойдет до дела, так… — Жи-и-ить… Жи-и-ить…
— Рукой поработайте, Владлен Илларионович. Кулак сжать — разжать, сжать — разжать. И спокойнее, спокойнее.
— А-а-а-а…
Вена в сгибе локтя набухла. Протер ваткой место укола, уверенным движением разорвал пакетик, вытащил одноразовый шприц, отломил головку ампулы, набрал лекарство. В глазах у Цыпина не только страх — удивление. Что ж, сам от себя не ожидал. Колоть?
— Убить меня хочешь… Ва-а-ня!
Если б хотел, вообще бы ничего не делал. А «скорая» могла бы и не успеть. Очень спокойно ввел в вену иглу, почувствовал, что попал. Шприц опустел, лекарство по сосудам побежало вместе с кровью к прокурорскому сердцу. Цыпин дышал так же прерывисто, но дышал.
— Все будет в порядке, Владлен Илларионович.
— Верю… — вдруг прохрипел прокурор. — Теперь верю…
— Во что?
— Сидорчук… рассказал… Ошибся… Где… Где он?… Где?
— Сидорчук? Вы же сами его выпустили!
— Найди… Ты…
И вдруг такой ужас в глазах. Что он вдруг понял, Цыпин?
— Ты… Не-е-ет! Отойди! Отойди!
В дверном замке скрежет ключа. Цыпин еще больше сереет:
— Анечка… Не смей… Анечка…
— Папа! Иван… Александрович. Что с папой?
— Отойди от него. — Цыпин сипит, но кажется, была бы у прокурора возможность, кричал бы сейчас изо всех сил. — Отойди… Он…
Теряет сознание. Нельзя так себя вести в подобной ситуации. О себе надо думать, о своем здоровье. Нельзя Цыпину нервничать, только усугубляет. Сколько же прокурору в реанимации лежать? Хорошо, что городок маленький, «скорая» приезжает быстро. Молодая докторша смотрит подозрительно:
— Кто делал укол в вену?
— Я.
— Вы?! Вы что, врач?!
— Следователь прокуратуры Мукаев.
Докторша удивлена, но выяснять некогда. Цыпина быстро подключают к аппаратуре. Он, следователь Мукаев, смотрит очень внимательно:
— Инфаркт? Правильно?
— Да. Вы здорово ему помогли.
— Выживет?
— Должен. Укольчик ваш стимулировал сердечную деятельность. И хорошо, что в вену. Следователь, говорите?
— Да.
— Ничего удивительнее не слышал. Следователь — и так профессионально и грамотно в вену попасть. Между прочим, опасная вещь — укол в вену. Могла быть воздушная эмболия.
— Я знаю.
Докторша вновь удивленно качает головой. И санитарам:
— В машину прокурора. И — осторожно. Осторожно!
Анечка выбегает на улицу следом за носилками:
— Я с папой поеду! С папой!
— Конечно, конечно. Полезайте.
«Скорая» уезжает, он стоит перед домом Цыпина, улица Лесная, девять. В голове уже не пустота: надоедливый и все усиливающийся звон. Интересно, а после инфаркта бывает амнезия? Вот для Цыпина хорошо было бы все забыть. Как прокурор, однако, разволновался! И что Цыпину рассказал Сидорчук? И ведь выпустил того. Надо срочно бежать в Нахаловку. Срочно.
…По улице, вдоль крашеных деревянных, вычурных чугунных и глухих кирпичных заборов шагает стремительно. Последний дом, последний… Двухэтажный особняк частного предпринимателя Бушуева кажется вымершим. Занавески на окне второго этажа плотно задернуты. Лора, должно быть, в спальне, лежит, листает красочный модный журнал.
— Эй, мужик!
На крыльцо вываливается Славик. Жирные рыбки на животе замерли в сонной одури. Частный предприниматель Бушуев, кажется, здорово пьян. В такую-то жару! Лицо у Славика красное, жирное тело лоснится от пота. Зрелище мерзкое. Он, следователь Мукаев, морщится: бегать надо по утрам. Бегать. Нельзя в таком возрасте так себя…
