— А… тот, второй? Ребенок?
— А… Ребенок… Мальчик… Заказали маленький гробик. Отнесли на кладбище. Я поплакала, конечно. Похоронили.
— И я, услышав эту историю, попросил у тебя разрешение на эксгумацию?
— Согласие.
— Согласие, да. Согласие.
— Попросил, — как-то вяло согласилась Инна Александров на. — Но я тебе клянусь, что своими руками…
Раздался звонок в дверь.
— Коля! — вздрогнула Инна Александровна. И ему торопливо: — Я тебя прошу. Прошу. Не надо об этом при Коле. Умоляю. Не надо больше.
— Ты подпишешь бумагу? — только спросил он.
— Подпишу, подпишу. Хочешь убедиться — убедись сам. Глупости какие-то, право.
Она менялась на глазах, становилась какой-то томной, жеманной. И, приложив палец к губам:
— При Коле ни-ни. Не вздумай.
Он со вздохом подошел к плите, перевернул котлеты. К Зое бы ее, на курсы кулинаров. Снова взял нож, стал резать помидоры в салат. Мужчина, вошедший в прихожую, говорил раскатисто и слишком уж громко. Нет, Коля не был пьян в стельку. Так, чутьчуть. Для храбрости, наверное, принял. Красивая ведь женщина -Колина жена — и неглупая. Должность опять же неплохую занимает. Такой надо уметь соответствовать. Или выпивать понемногу до иллюзии, что соответствуешь.
— О! Да у нас гости! А что ж один, Иван?
— Дети в деревни у бабушки с дедушкой. — Уловил, что мать едва заметно поморщилась. Бабушка!
— Инночка, ну, с гостем надо бы принять. Святое.
— Сейчас, сейчас, — тут же засуетилась мать.
— Спасибо, я не пью. И жарко.
— Ну! Жарко!
Отчим все время подмигивал и был неестественно оживлен. Он понял вдруг: ведь пасынок тоже при должности, следователем в прокуратуре.
— А вы где работаете? — спросил.
— Ваня! — тут же одернула мать. А что он такого сказал? Ах, да! Должен был помнить. Но — не помнит.
— В ПАХе мы, — кашлянул отчим. — Гайки крутим.
— Что ж. Всякий труд… То есть я хотел сказать, как там с зарплатой? Нормально?
— Ваня! — снова жалобно вскрикнула мать.
— Извините. Бога ради, извините. Я, пожалуй, пойду. Зоя ждет. Пойду. Я зайду к тебе завтра на работу, мама. По нашему делу.
Удерживать его никто не стал. Странная это вещь: женское счастье. Застит глаза, да так, что не сморгнешь. Вот ведь криво все через него, неправильно. И люди другие, и жизнь. Неужели она не видит, какой на самом деле этот ее Коля? Не видит.
Он понял, почему бывал здесь так редко. Если вообще бывал. Не оттого, что не хотел делить мать с другим мужчиной. Просто очень хорошо понимал отчима Колю, ведь сам охотно пользовался женской любовью. А подобное себе наблюдать не слишком приятно. Дать бы Коле в морду, по-прежнему, по-мукаевски, да…
Не о том надо думать. Завтра оформит все бумаги и пойдет на кладбище. Гнусность какая! Но пойдет. Зачем-то ему это было надо. И сейчас надо.
Ближе к полудню
Да, именно к полудню он уладил все необходимые формальности. Зоя, услышав об эксгумации, только руками всплеснула:
— Ой, Ванечка, да зачем?
— Затем, что я не верю своей матери, — отрезал он.
— Как это не веришь?
— Она сама сказала, что если бы оба близнеца остались живы, от одного отказалась бы. Я не уверен, что тот, второй, умер.
— Куда ж она его дела?
— Выясню, — снова коротко ответил он. Зоя поджала губы.
Он позвонил в больницу, там сказали, что Цыпин еще в реанимации. Не стал старика беспокоить, справился и без Вэри Вэла. Заместитель Цыпина очень удивился, увидев заполненный бланк, потому что никакого дела из-за срока давности не могло быть возбуждено. В принципе, кроме него, следователя Мукаева, никому это и не было нужно. Но он был любимчик прокурора, ценный работник. Заместитель только плечами пожал и махнул подпись: пожалуйста! Ссориться не резон: все уже решено, переводят в областную прокуратуру на другую должность. А кто преемник? Да вот же он самый и есть, Иван Мукаев, бумаги на повышение почти уже готовы. Может, и в прокуроры сразу махнет, раз с Цыпиным беда приключилась. Так пусть делает что хочет, ему же и отвечать.
Позвонил Свистунову, пригласил присутствовать.
— Где? — удивился тот.
— На кладбище.
— Значит, опять снова-здорово? Гробики, трупики… Ну-ну. Не надоело? — И после паузы: — А это интересно.
Руслан пришел на кладбище, молча стоял, смотрел, как могильщики отбрасывают прочь сухую, крошащуюся землю. А у него, следователя Мукаева, нижняя челюсть ходуном ходила. Судмедэксперт переминался рядом с ноги на ногу, понятые посматривали друг на друга в недоумении. Случайные люди, пришли на кладбище проведать усопших родственников, цветочки принесли, и на тебе. Никто толком не понимал, что они все здесь делают и какой петух клюнул следователя Мукаева в мягкое место. Тридцать пять лет прошло, тридцать пять лет…
Даже имени не дали новорожденному. Простой металлический крест, краска давно облупилась. Нет, никто не скорбел. Надпись, приличествующую случаю, сочинять не стали, только дата рождения, дата смерти: тот же день. Рядом два памятника: Мукаева Алевтина Васильевна и Мукаев Александр Федорович. Семейная могилка: стол, лавочка, три холмика, на которых искусственные цветы, принесенные на Пасху. Выгорели уже на солнце: с мая месяца стоит жара. Маленький холмик с металлическим крестом с краю, возле самой ограды. Представил себе, что все они думали, приходя сюда: Алевтина Васильевна, Александр Федорович, Инна Александровна:
— Слава Богу.
Что ж жалеть того, кого и полюбить не успели?
Стук лопаты о дерево. Доски почти сгнили, маленький гробик развалился. Тридцать пять лет. Свистунов поворачивается к судмедэксперту:
— Сергей Валентинович, глянь, что там.
Тот подходит к самому краю ямы, садится на корточки. Ему, следователю Мукаеву, дурно. Руслан хватает за плечо, разворачивает лицом к разрытой могиле:
— Нет, ты смотри, Ваня, смотри!
— Ну, что я могу сказать, — раздается покашливание судмедэксперта. — Ребенок здесь похоронен. Судя по размерам и строению скелета, новорожденный.
— Как ребенок? — Он в недоумении. — Так там что, есть что-нибудь?
— А вы что хотели? — удивляется судмедэксперт.
— Ну, я думал…
— Чтобы сделать подробное заключение, надо бы в лабораторию, — вздыхает Сергей Валентинович, — да и там не боги. Лет-то сколько прошло! Нужна современная аппаратура, средства нужны. А на предмет чего вы, простите, хотели бы получить заключение? Какой здесь криминал?
— Да вот причину смерти хотелось бы установить, — бормочет Руслан за него, следователя Мукаева.
— Причину смерти? — еще больше удивляется судмедэксперт. — Насильственной она была или естественной, что ли? Так ведь и срок давности давно уже вышел! Удивляюсь, как вам дали разрешение на эксгумацию! Да, впрочем, что там говорить: сам Мукаев!
Что бы они все понимали! Наконец-то он решается подойти к разрытой могиле. Рядом его предки: Алевтина Васильевна, Александр Федорович… Нагибается вниз, смотрит в яму. Да, там маленькие косточки, череп размером чуть больше его сжатого кулака. Причина смерти? Да какая бы ни была! Он здесь, новорожденный младенец. Не где-нибудь, а в этой яме, в маленьком сгнившем гробике. И вновь что-то лопается внутри. Захлестывает до горла густой кровавой волной, и он шепчет глухо, сдавленно:
— Это я-а-а… Я… Я умер…
В двенадцать тридцать:
— Зарывайте! — приказывает Руслан.
— Как же так? — сопротивляется эксперт. — Зря мы, что ли, все это делали? А заключение?
— Я сказал — зарывайте! — кричит капитан Свистунов. — Понятые подписывают протокол и свободны. И вы, Сергей Валентинович. И, вообще: молчите обо всем этом.
— То есть как это? — обижается судмедэксперт. — Меня с. работы сорвали, притащили на кладбище. Думаете, мне делать нечего? Думаете, у меня работы…
— Да помолчите вы, наконец!
— Что это вы себе позволяете?
— Заткнись! — рявкает капитан Свистунов.
— Ну, знаете! Я на вас докладную…
Сергей Валентинович, надувшись, поворачивается спиной, уходит с кладбища.
— Хоть две! — кричит вслед тому Руслан. — Хоть три! Крохобор! Зануда.
И к нему:
— Ваня, ты как?
— Плохо.
— Да. А это в самом деле сюрприз. — Руслан кивает в сторону разрытой ямы, куда недоумевающие могильщики кое-как набрасывают обратно сухую землю.
Семейная могила истоптана, цветы поломаны, лавочку и одноногий столик своротили напрочь.
— Как же так? — спрашивает он у Руслана. — Выходит, мама меня не обманывала?
— Ну, она мать, — уклончиво говорит друг детства. — В самом деле: странная история. Что дальше?
— Не знаю. Больше у меня нет никаких версий.
— Я думаю, что нам надо наконец-то поговорить, — решается друг детства.
