— Я достал его, — проговорил Зак, сделав неимоверное усилие.
— Да, дружище, ты сделал это.
Я глянула на кровь на его рубашке: брызги от выстрела в Линча смешались с кровью из раны на его голове. А еще на рубашке оставались складки от упаковки. Он надел новую рубашку, чтобы убить Линча.
Зак провел языком внутри рта, смачивая его, чтобы выдавить:
— Жизни не будет.
Я решила, что Зак имеет в виду приговор Линча, но он, возможно, имел в виду себя, что его собственная жизнь больше не имела никакого смысла. Я взяла его руку в свою, погладила:
— Зак, милый, поговори со мной, а?
Он начал было поднимать глаза, но не смог и опустил их. Он поморщился от внезапной боли.
— Готов? — спросил он.
Я точно не знала.
— Да, Зак, он умер.
На этот раз ворочать языком ему было заметно труднее, но он смог произнести:
— Ра?..
— Рада, очень рада, — кивнула я, очередной раз солгав, поскольку я теперь никогда не узнаю, кто убил Джессику. — Зак… Зак? Не уходи, Зак.
Зак умер.
Я откинулась назад, чтобы не мешать парамедикам делать свою работу, но понимала: их усилия напрасны. Если Зак принимал решение, ничто не могло заставить его передумать. Я заметила торчавший у него из нагрудного кармана кусочек пластика и вытянула фотографию Джессики. Поплевав на нее, я потерла о свою рубашку, счищая кровь. Затем поехала в больницу и помогла с оформлением бумаг. Подсказала, как связаться с его ближайшим родственником — живущим отдельно сыном, который, как мне представлялось, позаботится о теле отца. И о теле Джессики — тоже.
В туалете реанимационного отделения я смыла кровь с рук, а к своей машине у здания суда добралась на попутке. По дороге назад к Каталине я спрашивала себя, как бы выглядел мой разговор с Карло обо всем этом. Спустя сорок пять минут я поставила машину в гараж и вошла в дом, чтобы получить новый удар.
Я не обратила внимания на то, что Карло не так безмятежен, как обычно. Отодвинув от себя мопсов и бросив невнятное «привет» в сторону стола, за которым он сидел, я торопливо прошла в спальню переодеться, чтобы муж не увидел на мне кровь Зака. Я не заметила, как он сидел — охватив руками голову: так он делал, лишь когда не мог свести баланс своей чековой книжки.
Атласное постельное покрывало Джейн лежало комом в кресле в углу спальни, а с кровати было снято белье.
Кровать была голой, и нигде не было видно простыней.
Значит, постельное белье, наверное, в прачечной.
Уже не пытаясь делать вид, что все нормально, я кинулась в прачечную, где увидела белье, грудой сваленное на полу. Я открыла стиральную машину и увидела одежду, которую носила и о которой забыла в день убийства Песила. Вещи не были расплющены по стенкам барабана, как это происходит с бельем после отжима: их вынимали. Чтобы рассмотреть.
Я почувствовала, что за спиной стоит Карло.
Хотелось рассказать ему все, начиная от… ох, лет за тридцать до сегодняшнего дня и заканчивая самоубийством отца моего «новобранца», но вместо этого ляпнула глупость, не сводя глаз с пятна на джинсовой рубашке все-еще-бледно-бордового-цвета, которое не смог вывести отбеливатель:
— Не надо бы тебе заниматься стиркой.
— Думал помочь… — проговорил он. Голос звучал расстроенно. — Эти дни ты сама не своя после твоего… падения.
Я повернулась и встретилась с ним взглядом, больше не печалясь о свежей крови на рубашке. В сравнении с тем, что он знал сейчас, это был пустяк. Карло, похоже, не заметил крови. Я жаждала поднять руку и коснуться его лица в утешении или просьбе, но чувствовала себя настолько опустошенной, что не могла найти для этого сил. Мне не надо было спрашивать его, что он знал. Он всего лишь думал помочь и показал на стиральную машину:
— Я собирался переложить одежду в сушилку, но она сама по себе высохла после стольких дней. А еще там были… пятна. Я не знаю, будешь ты их выводить или нет.
Карло говорил о таких будничных, домашних делах, но его глаза умоляли о чем-то меня, о чем-то более значительном: например, объяснении, которое стерло бы то, о чем он на самом деле думал.
— Он… — начала я, возможно собираясь поведать, как на меня напали и как я, защищаясь, убила жуткого человека.
Но что-то подсказало мне, что все не важно. А важно то, что я совершила убийство и скрыла это от Карло, и я не могу отрицать, что это ужасно.
Я отвернулась, открыла шкаф и взяла рулон мешков для мусора. Оторвала один, вытащила из стиральной машины все, включая шляпу, перчатки и брюки, и затолкала в мешок. Затем включила стиральную машину, подлила немного отбеливателя, чтобы вывести последние остатки Песила, и захлопнула люк. Затем отнесла мешок в спальню, где добавила в него несколько пар джинсов, полдюжины футболок и все содержимое ящика с моим нижним бельем. Спокойно и методично я открыла свою прикроватную тумбочку, где держала прописанные мне лекарства. Взяла пузырек из-под тайленола, в котором хранила таблетки снотворного. Карло не пошел за мной в спальню. Как я и ожидала.
Я вернулась из спальни, подхватила ключи от машины и сумку, действуя как можно быстрее в интересах нас обоих. Карло лежал в кресле-релакс, в котором он обычно читает, продолжая взглядом умолять меня о том, что я не могла дать.
— Прошу тебя, расскажи, — наконец взмолился он.
— Знаешь что… — начала я так резко, как только могла, а сердце в этот миг вновь болезненно сжалось, и я задохнулась. Это смягчило резкость слов, которые выплюнула следом: — Со мной это не пройдет.
Я двинулась к двери, несмотря не жалкий звук его шепота, — он, кажется, просил:
— Не уходи, пожалуйста…
А я ушла. Я ушла.
Рано или поздно я точно поняла бы, что так случится, но до сих пор удивляюсь, насколько быстро все обрушилось. Вы тратите больше года на то, чтобы узнать друг друга, строя и укрепляя доверие, и в три минуты все обрывается. Могу сказать в свое оправдание: я соображала бы яснее, не умри только что на моих руках Зак. Стоя в прачечной, я чувствовала себя как боксер, который, не успев опомниться от удара по корпусу, тотчас получает сильный хук справа в челюсть: эта серия коротких ударов пришибла меня. Мой рассудок как бы раз за разом ускользал, отстраненно наблюдая за всем, что бы я ни делала, и возвращался, когда все было готово и изменить невозможно, оставляя лишь чувство опустошения.
Я не вполне осознавала свое состояние до тех пор, пока, покинув дом, не поехала на юг, в левом ряду, превышая дозволенную скорость миль на десять. Безбортовый «шеви», красный и весь в обвесах и мулечках, висел на хвосте. Причем, может, уже и давно — я не заметила. Когда ему не стало от этого лучше, он выразил свою озабоченность гудком. Я бросила взгляд на сумку на соседнем сиденье. Мелькнула мысль: может, всадить ему пулю в передний скат, — но решила все же проявить сдержанность: не исключено, есть свидетели. Подъехав к светофору на Танжерин-роуд, я поставила машину на ручник, вылезла из нее и подошла к водительскому окну грузовика. Оно было закрыто: в такой жаре окна всегда закрыты и кондиционер включен на полную мощность. Я шлепнула ладонью по стеклу.
Оно медленно сползло вниз, явив аккуратно одетого мужчину, которому не следовало почем зря оглашать окрестности гудком. Он уставился на меня с нескрываемой тревогой.
Уверена, на его бибиканье женщина никогда не отвечала ему так, как это сделала я.
— Ну вот, ты добился: я обратила на тебя внимание. Какого черта тебе от меня надо?
Он взглянула на мою грудь, невольно поднял руки, словно защищаясь. В этот момент я увидела в его глазах то, что, наверное, увидел он: обезумевшая тетка в окровавленной рубашке. Молча он поднял стекло, сдал назад и объехал меня. Даже колеса его не визжали.
Провожая взглядом тягач, я чувствовала, как бьется в ушах пульс и хрипит дыхание. Это называется «агрессивное поведение на дороге», идиот.
Я вернулась в свою машину, съехала к обочине, чтобы пропустить скопившиеся машины, и, достав из пластикового пакета причудливую блузку с танцующими пекарями, быстренько переоделась. Скомкала окровавленную рубашку и сунула себе под сиденье. Затем снова влилась в автомобильный поток и, смутно сознавая, где я и как сюда попала, очутилась в деловой части у «Шератона». Может, меня влекло в направлении моей последней встречи с кем-то, кто знал меня настоящую. Подсознательно я искала это место, чтобы спрятаться. Подойдя к стойке регистрации, спросила, не занят ли номер 174 — номер Зака.
Поглядывая на мусорный мешок у меня в руках, девушка за стойкой сказала: свободен. Радуясь, что у меня хватило хладнокровия хотя бы переодеть рубашку, я дала девушке кредитную карту, получила магнитную карту-ключ и поспешно понесла свой мешок в номер 174, пока кто-нибудь не заметил меня. Мне надо остановить свой бег и спрятаться. Если продолжу мчаться на машине, рискую убить себя и кого-нибудь еще.
