– Мой сын плакал, когда я держала его на руках, плакал, когда я его кормила. С Берти он никогда не плакал. Однажды Саймон нашел в саду умирающую птицу. Думаю, ее покалечила соседская кошка. Я увидела, как сын присел около нее на корточки. Ему было тогда всего четыре года. Я попросила его показать мне, что он нашел, но он отказался. Я спросила почему, и Саймон ответил, что я только все порчу. После этого я плакала несколько недель. Я не могла простить его. В другой раз Саймон не разрешил мне проводить его в школу. Берти лежал в кровати, он сильно заболел тогда и не мог отвести сына, вот почему это пришлось сделать мне. Я тянула Саймона в школу, пиная и крича на него. Что обо мне подумали учителя? Однажды Саймон сказал, что ему не нравится мой запах…
– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросила Хелен, постепенно понимая, что человек, который сидит рядом с ней, ей совсем не друг.
– Чтобы вы полностью поняли то, что я хочу вам сказать. После смерти Берти я рассыпалась на части. Саймон только что потерял отца, и ему нужна была поддержка. Но я чувствовала себя такой слабой! Сын пытался поговорить со мной, но я была оглушена горем. Я сказала ему, чтобы он оставил меня в покое, оттолкнула его! Мальчику было восемнадцать, и во всем мире у него не было ни единого друга! Я неделями не выходила из спальни. Когда бы он ни стучал в мою дверь, я притворялась спящей. Однажды, когда я наконец нашла в себе силы встать и отправилась на поиски Саймона, его нигде не было. Он уехал, забрав все деньги из кассы и из сейфа. Мой сын сбежал, взяв паспорт. Через несколько недель Саймон позвонил мне из Камбоджи. Я спросила, почему он выбрал именно эту страну, и он ответил: она расположена далеко от меня. И повесил трубку.
На глаза миссис Симнер снова навернулись слезы. И снова Хелен не предложила ей салфетку.
– Время от времени мы говорили с Саймоном по телефону, – продолжила женщина. – Он звонил мне в разное время, в основном ночью, и рассказывал, где находится. Он был в Таиланде и на Филипинах. Часто его голос доносился издалека и казался таким странным. В этих случаях Саймон говорил, что ненавидит меня, впрочем, и себя тоже. Я спрашивала, почему он ненавидит себя, а он отвечал, что никогда не сможет мне в этом признаться. Я ему говорила, что и так знаю, а он заявлял, что это невозможно. Думаю, он хотел, чтобы я его простила. И я тоже нуждалась в его прощении. Когда я попросила у него прощения, сын промолчал, так ничего и не ответив.
Вчера была пятая годовщина со дня смерти моего мужа. Незадолго до этого я попросила Саймона приехать домой. Он сказал, что приедет, но лишь потому, что в сентябре пойдет в университет. Затем он спросил меня, сможет ли он пока поработать в магазине, чтобы скопить немного денег перед началом учебного года. Я, конечно же, согласилась. Я позвонила в университет, чтобы проверить правдивость его слов. Разумеется, Саймон солгал. Думаю, благодаря этой лжи ему было легче вернуться в Брайтон.
Я ничего не трогала в его спальне, даже журналы и фотографии в его ящиках, хотя мне было стыдно на них смотреть. Когда Саймон вернулся, я не узнала его. У него появилась щетина, а плечи стали как у мужчины. И его голос тоже изменился. Сейчас я не могу объяснить… Возможно, если бы после смерти мужа я поступила иначе, продала бы магазин и увезла Саймона… Увезла туда, куда обычно увозят детей с чернотой в душе, тогда, может быть, мы не очутились бы там, где находимся сегодня.
– А где вы находитесь сегодня? – спросила Хелен.
– Сегодня Саймона обвиняют в том, что он может иметь отношение к исчезновению вашего сына.
– А это правда? – спросила Хелен, почувствовав, как комната закружилась у нее перед глазами.
– Да или нет, не важно! Я скажу вам то же, что сказала полиции: вся вина лежит на мне! Хорошая мать воспитала бы Саймона лучше! Его ошибки – мои ошибки. Я отказалась отвечать на вопросы полицейских, пока они не согласятся наказать меня за ошибки моего мальчика.
– И что, они согласились?
– Они сказали, что это невозможно. И если я не буду с ними сотрудничать, то меня осудят. Полицейские хотели знать, где мой мальчик, его номер телефона, имена и адреса его друзей и знакомых в городе, места́, где он любит бывать. Они хотели осмотреть его спальню и узнать, способен ли он на такую гнусность…
– А он способен?
– Я отказалась им отвечать и вам не отвечу! Пусть полиция меня накажет! Мы с вами уже согласились с тем, что моя единственная обязанность – защищать своего сына!
– Поэтому вы здесь?! – воскликнула Хелен, чувствуя, как в ней нарастает злость.
– Я здесь, чтобы извиниться перед матерью. Мне жаль, что я не могу помочь ни вам, ни полиции.
– Значит, вы хотите сказать, что отказались помогать полиции найти моего сына? – спросила Хелен, уже не уверенная, что сможет сдержаться.
Вопрос повис в воздухе. Миссис Симнер угрюмо кивнула. Вскоре по ее щекам снова побежали слезы.
– Ответьте мне! – закричала Хелен.
Она подошла к миссис Симнер и вцепилась ей в шею, чувствуя, как пальцы утопают в жирных складках.
Хозяйка магазина начала отбиваться и повалила Хелен на пол.
– Вы не можете так просто уйти! – стонала Хелен, вцепившись в ее ноги. – Скажите, где мой сын!
– Нет! – холодно отрезала миссис Симнер, вырвавшись из ее рук, и выбежала на улицу.
– Вы – монстр! – проревела Хелен и, пошатываясь, встала на ноги.
Она побежала за миссис Симнер по дороге, всхлипывая и чертыхаясь, затем подлетела к магазину сладостей и стала барабанить по двери кулаком до тех пор, пока стекло не треснуло, а кулак не начал кровоточить.
Когда двери гаража наконец открыли, Милдред ворвалась внутрь. Она везде чувствовала запах Бруно. Запах мальчика растекался по матрасам, подушке, открытому блокноту, который лежал на матрасе, – по-видимому, был брошен в спешке или во время борьбы.
– Уберите отсюда кошку! – велела инспектор Скиннер. – Это место преступления!
Бруно был везде, и при этом его нигде не было. Тонкое обоняние подсказывало Милдред, что ее хозяин был здесь недавно, возможно, несколько часов назад, а может быть, и несколько минут.
Офицер погнался за кошкой, наткнулся на ящик старого стола, и на матрас посыпались презервативы и лимонный шербет.
Милдред поймали и вынесли из гаража. Офицер перенес вырывающуюся кошку через дорогу. Милдред опустили на землю и припугнули, чтобы она убежала.
– Мне нужен каждый свободный офицер в районе Эдбертон-роуд, – передала инспектор Скиннер по рации.
Очнувшись в больнице, Джим сначала открыл глаза, а затем к нему вернулся слух.
Перед глазами все плыло, и мужчина прищурился, пытаясь сфокусировать зрение.
Комната была окрашена розовым солнечным светом, который кружился, иногда посылая мириады оттенков на стену напротив.
Затем Джим начал слышать. Он уловил мягкий рокот за барьером, за тучей, которая поглощала источник звука. Он узнавал интонации, но не понимал смысла произнесенных слов.
Когда проснулось сердце Джима, мужчину затопила волна смущения.
Рокот слов превратился в силуэт. Джим хотел спросить, где он, но не смог издать ни звука. Он попытался приподняться и удержать силуэт, но руки его не слушались.
– Тебе нужно поспать, – произнес силуэт на иностранном языке, но на этот раз слова обрели смысл.
Джим узнал голос Филипа Марлоу.
– У меня был сердечный приступ? – спросил Джим, не зная, произносит он эту фразу вслух или про себя.
– Нет, просто изжога, – ответил Филип Марлоу. – Тебе нужно отдохнуть.
– Я устал, – признался Джим.
– Тогда спи, – успокаивающе ответил Марлоу.
На Филипе не было привычного голубого костюма, и Джим не слышал запаха сигарет. Он догадался, что Марлоу работает под прикрытием и поэтому одет в белый халат.
– Какой сегодня день?
– Первое число.
– Мне что-то нужно сделать…
– Не волнуйся, – произнес Марлоу. – Пусть полиция все выяснит сама. В конце концов у них все получится. Успокойся. Дай своему организму отдохнуть.
Филип Марлоу начал толкать Джима в грудь.
– Моя жена должна знать, что я люблю ее, – пробормотал Джим, когда Филип Марлоу ущипнул его за руку.
– Она знает.
– И Бруно… Мальчику нужен отец.
– Они оба знают, что ты их любишь, – успокоил его Марлоу. – Отдыхай. Спи.
– Спать вечным сном?
– Да, – ответил ободряюще Филип.
– Но я еще не готов!
– Мы никогда не готовы, – толкая Джима в грудь, проговорил наставник.
– А как же Бруно? Как же мой сын?
– Пора отдыхать! – ответил Марлоу. – Пора спать.
– Вечным сном… – пробормотал Джим, засыпая.
– Вечным сном, – поддакнул Марлоу.
Хелен забинтовала руку. Затем с тяжелым сердцем легла на диван, желая, чтобы телефон зазвонил. Этого так и не произошло, и женщина поднялась наверх в спальню сына, желая вдохнуть его запах. Мужчины не знают, что такое быть матерью и испытывать боль любви к ребенку.
