Грейс промолчала. Тихое постукивание по клавиатуре показалось ей успокаивающим.
— Ты от Сабрины в город уходишь? — спросила она чуть погодя.
— Сама понимаешь — работать здесь, все равно, что сидеть голой задницей на муравейнике и делать вид, что не чувствуешь, как в тебя заползают муравьи. Лучше исчезнуть, чем слушать ее вопли.
— Может, стоит к ним прислушаться?
— И сбрендить, как она? — хмыкнул Джима — Нет уж, лучше я оглохну, но останусь в рассудке. Мне еще нужны мозги, иначе мы точно передохнем.
Грейс еле сдержала улыбку. Показалось даже, что на улице потеплело. Но потом вновь подул ветер и разрушил все надежды.
— Шелдон сказал, что знает о ваших вылазках, — сказала Грейс и обернулась посмотреть на дом. Он был все такой же: мрачный, заброшенный и мертвый.
— Он тебе такого точно сказать не мог. Шелдон не знает, что мы можем выйти в город без его разрешения. Он в это уверовал. Так что знание о том, что я поигрываю на бирже или пишу программки для разных дядь в свободное время, к нему не придет.
— Может, это вовсе не он сказал?
— Ты это на что намекаешь? — уже тише спросил Джим.
— На Джексона.
Джим вздрогнул, но не подал вида, что испугался, и продолжил печатать.
— Ему это не выгодно. Будь здесь Джексон, он бы понял, что у меня нет выбора. Кормить столько морд! Я же не какой-то там миллиардер или рэпер, ни религиозных сходок не устраиваю, ни кораблей на Марс не отправляю. Я не могу позволить себе столько детей.
Грейс улыбнулась. Джим в своем репертуаре.
— Тяжело одному тянуть столько жизней.
Джим перестал печатать. Он повернулся к Грейс, но делал вид, что смотрит на бесконечную темную гладь пруда, а не ей в глаза.
— Если сидеть на заднице ровно, в конечном итоге жизнь в задницу и превратится. Надо шевелиться, понимаешь? Тут дело не в желании. А что ты хочешь, Грейс? Кому тут стараться, как не мне? — хмыкнул Джим и указал пальцем в сторону дома. — Сабрина слушает только Шелдона, а он ей не прикажет работать. Работа — это ведь опухоль общества! Такие же как образование, медицина, религия. Ты хоть можешь представить, чтобы кто-то из нас держал в руках святую книжку или шатался по святым отцам, вымаливая прощения? Да ни за что! Лиза вообще умом не отличается, от нее пользы как от грелки без воды. Пусть тут торчит, вытирает сопли Сабрине и пот Шелдону. Для нее не в первый раз работать сиделкой, привыкла уже.
— Она знает, что ты такого о ней мнения?
— Она? Конечно. — Джим поморщился. — Лиза сильная, физически сильная, но не слишком умная, ничего не поделаешь. Ум не каждому дан, но зато она преспокойно может взвалить себе Шелдона на плечи и дотащить его до кухни или до ванной, это тоже полезно. Хотя, если бы не мои суставы, я бы тоже, наверное, смог бы его таскать. Он весит-то как десятилетний ребенок.
Грейс улыбнулась.
— Знаешь, я не удивлена. Ты всегда был намного умнее остальных.
— Да, мы с тобой… — пробурчал Джим, а потом добавил, уже громче. — Хорошо, что хоть я здесь еще не свихнулся, иначе мирок наш рассыпался бы. А знаешь, — он усмехнулся, — я иногда не замечаю, насколько этот дом тоже похож на карточный. Знаешь, какие стены тут тонкие? Я ухожу иногда спать в ванную, когда совсем девочки надоедают, а все равно слышу, как Лиза плачет. Я спать не могу, пока она не успокоится.
— А ты знаешь, почему она плачет? — прохрипела Грейс и закашлялась. В горле от холода уже першило.
— А ты, разве, не знаешь, почему? — тихо спросил Джим. — Из-за чего мы все плачем здесь?
Грейс понимала. Но слишком не хотела озвучивать то, что знала.
— Твоя добродетель — тянуть на себе дом в черте города и троих друзей. Можешь не беспокоиться о благоденственных муках.
— Благодарю, Грейс. Твоего благословения мне и не хватало! — огрызнулся Джим. А потом устало, совсем как старик, вздохнул, и сказал. — А что мне остается? Приходится.
Они снова молчали. Джим, быстро придя в себя, самозабвенно тыкал по клавиатуре. На экране появлялись новые строчки, цифры, слова, в которых Грейс, вопреки своей всесторонней развитости, не понимала. В точных науках Джим был лучше нее. Может, чуть хуже, чем Джексон, но намного лучше, чем Грейс. Если бы Джексон все еще был, то, может, помогал бы Джиму писать программы, монтировать видеоролики для ленивых блогеров и рисовал обложки для видео в фотошопе. Но Джим остался один.
В одном Грейс не было равных — она просвечивала людей. Всегда видела, всегда читала их как меню в ресторане, выбирая только самое желанное среди списка неинтересных качеств, мыслей, мечтаний и убеждений, а потом — умело позволяла им быть теми, кем они в тайне мечтали стать. Даже Шелдон, также видевший людей такими, какими они были на самом деле, не умел копаться в них так, как умела Грейс. От него еще можно было спрятаться. От Грейс — нет.
И тогда она видела, как Джиму хочется продолжить исповедь. Чувствовала, как желал он выговориться, как не терпелось поделиться всеми переживаниями, которые нагромождались одно на другое все время, что Грейс была в городе. Она ждала, ничего не говорила и пыталась выискать во тьме вокруг красоту. Но вопреки любви к мраку и холоду отчего-то не могла этого сделать. Может, не будь одна, все было бы проще.
Джим опять начал разговор первым. Доделает работу — ночь впереди. А Грейс не будет здесь все время.
— Как тебе Шелдон? — пробормотал он.
— Меня беспокоит его здоровье.
— И только? — хмыкнул Джим.
Грейс отвернулась, огляделась. От воды шел холод, сидеть на мокрой от дождя лавке было неприятно, а ветер, все еще не прогревшийся, обжигал щеки. Его липкие прикосновения, пробиравшиеся даже сквозь пальто, напоминали прикосновения человеческих рук.
Грейс отогнала эту мысль, хоть это было и сложно.
— Он плохо выглядит, совсем отощал, а всего несколько месяцев прошло. Так не должно быть. Джексон…
— Шелдон —
