— Пасеки-то далеко располагаются?
— Да все по заимкам. Самая дальняя у Фрола Антипина — тридцать верст отсюда.
— Дорога туда хорошая?
— Ничего, сухой проселок.
— Не шалят нынче у вас?
Старик как-то по-особому взглянул на Лисина.
— Опасаетесь?
— Известное дело.
— Меня не трогают, за других не скажу. Расскажите, товарищ хороший, какие нынче дела в мире творятся?
— Интересуетесь?
— Без свежих новостей задубеешь в глуши.
— Ладно, пока мужики соберутся, кое-что могу сообщить…
Пришло человек десять. Все это были по обличию зажиточные крестьяне. Свой разговор с Лисиным они сразу начали с жалоб на притеснения различных уполномоченных.
— Ездиют тут всякие, зорят хозяйства. Налоги на пасеки такие определили, что хоть уничтожай пчел.
— Я не представитель власти, — прервал их сетования Лисин. — Меня интересует другая сторона дела. Какие у вас перспективы для развития пчеловодства?
Мужики смекнули, что с ученым плакаться не резон, и быстро заговорили о сокровенных заботах, связанных с пасечным делом. Беседа продолжалась до позднего вечера. Договорились, что Лисин сначала побывает на местах, а потом уж примет нужные решения.
Рано утром Петр Митрофанович выехал на пасеку Фрола Антипина. Вез его туда сам хозяин, кряжистый шестидесятилетний старик, заросший до самых ушей смолевой бородой. Лисин заметил, как Фрол положил в телегу берданку, затрусив ее сеном.
— Ну, Петр Митрофанович, тронемся с богом, — сказал он Лисину, молодо вскакивая на ходок.
Дорогой они разговорились.
— Вот вы, Петр Митрофанович, интересуетесь, почему пасек стало мало. А где пчеле взяток брать? Клевера нынче сеют мало, луга чертополохом заросли. На чемерицу пчелы накинулись. А она ядовита. Болеют с нее пчелы, дохнут. Да и для людей такой мед вреден. Надо наперед природу в порядок привесть.
— Это верно, Фрол Сергеевич, — соглашался Лисин. — А что мешает этому?
— Да ничего, почитай, не мешает, лень наша вековая за спиной стоит. Крестьянству сейчас все права дают, только работай.
— Кто живет у вас на пасеке?
— Сын с женой, батраков не держим.
— Тяжеловато для двоих. Небось, скотина какая есть.
— Как не бывать, имеется. Две коровы, телка да лошадь.
День был жаркий, высоко в воздухе носились жаворонки, в придорожных кустах резвились воробьи, Дорогу то и дело перебегали суслики, заметив подводу, становились на задние лапки. К сердцу Петра подкралась непрошеная радость. Заметив на губах Лисина улыбку, Фрол сказал:
— Ишь как соскучился в своем городу по раздолью, словно дитя малое лыбишься. Вот гору перевалим, а там лошади отдых устроим, и сами вздремнем часок. Там с речки Быстрянки ветерком обдувает.
На привале Фрол снял с ходка мешок, не спеша развязал его. Выложил буханку ржаного хлеба, кусок сала, вяленое мясо, лук.
— Лучшей еды, Митрофаныч, чем на вольном воздухе, нет, — говорил, нарезая хлеб, Антипин. — На нем запросто подошву съешь.
— Берданку-то для чего взял, Фрол Сергеевич?
— Берданку? Для охоты. Вот сейчас в лесок заедем, косачей встретим, куропаток. На ужин дичинка будет.
— А не балуются тут у вас?
Фрол так же, как в прошлый раз старик Ванюшин, испытующе посмотрел на Лисина.
— Да нет, вроде бы не слыхать. Уже года два как спокойно. Разогнали банды и вздохнули легко.
— С Волкодавом приходилось встречаться?
— С ним — нет, а вот с его помощником Сопиным — было дело. Суровый мужик. Вон за тем оврагом десятерых чоновцев порубал шашками. Кровушки крестьянской не жалел. Сам, вишь, под амнистию попал, жизнь свою сберег. Ну, давай потрапезничаем да на боковую. Ехать-то еще верст пятнадцать.
Заимка Антипина располагалась у края большого лесного массива, круто подымавшегося вверх по хребту. Слева от заимки до блестевшего вдали озера шли луга, покрытые пестрым разнотравьем. Почти у самого дома шумел ключ. Кроме дома заимка включала в себя большой, из плах, амбар и баньку. Все это было огорожено жердями.
— Вот и приехали, слава богу, — сказал, перекрестившись, Фрол. — Эй, Иван!
Но ему никто не ответил.
— В лес, верно, ушли, — заключил старик. — Пойдем в дом, Петр Митрофанович, молока холодного выпьем и за дело.
В доме стояла прохладная тишина. Остро пахло конской сбруей. Единственная большая комната чисто прибрана, печь занавешена цветной холстиной.
— Щи настаиваются, — заглянув за нее, сказал старик, — значит, недалеко ушли.
Потом полез в подпол, достал крынку холодного молока.
— Пей помедленнее, — предупредил он Лисина, — а то простудишься.
Взяв со стола глиняную кружку, Лисин вдруг снова ощутил на себе острый взгляд Антипина. Ему даже показалось, что старик недобро усмехнулся.
— Хорошая у вас заимка, крепкая.
— Молодой был, когда строил. Где миром, а где собственными силами. Настоящему крестьянину без заимки нельзя. Тут у него и живность всякая, и сенокос. Дровишки впрок заготавливаем, а потом в город везем. Охота бывает хорошая. В прошлом году с сыном Иваном трех сохатых положили да глухарей набили десятка два. Дальше нас зимовье охотника Капашинова, так он на этом промысле всю жизнь держится. Ну что ж, Митрофаныч, поехали на пасеку.
— Далеко?
— Версты три будет.
Вернулись на заимку поздно вечером. Дома их встречали сын и сноха старика. Поздоровались сдержанно.
— Где пропадали? — спросил Фрол.
— Покос ходили смотреть. Придется нынче косить в Егоршином логу.
— Пошто так?
— Там пырея много.
Иван, высокий широкоплечий парень с сильными крестьянскими руками, хмуро посматривая на Лисина, отвечал отцу сдержанно, как бы нехотя. Молодуха тоже не отличалась словоохотливостью. Разговор явно не клеился. После ужина старик надолго отлучился куда-то с сыном. Лисин ходил по комнате, мельком осматривал двери, окна, лестницу, ведущую изнутри на чердак. В сердце его закрадывалась тревога.
Спать Лисин напросился в сенной сарай, сказав старику, что в доме слишком душно. Тот не возражал.
Забылся Лисин не скоро. Мешала духота, не покидала и мысль об опасности. Вооружен он был пистолетом с четырьмя обоймами и несколькими маленькими гранатами. Этого достаточно, чтобы отбиться от небольшой группы бандитов, но если их будет человек двадцать, тридцать, тогда — пиши пропало.
Лисина разбудили приглушенные голоса и конский храп. Он вскочил на ноги, приник к щели в сарае. Когда глаза привыкли к темноте, Петр стал различать тени всадников, сгрудившихся у ворот заимки.
— Как, говоришь, его фамилия?
— Лисин, — услышал Петр голос своего хозяина.
— Откуда тебе известно, что он ученый-пчеловод?
— Документы показывал.
— Я тебе, Фрол, десятки таких документов представлю.
— Дюже знает про свое дело. Меня не обманешь.
— А, может, это мильтон?
— Нет, не похож. Тех сразу примечаешь, а этот тихий.
— Смотри, Фрол, ошибешься, тебе удавку на шею и в озеро. Понял?
— Понял.
— Чуть что — сообщи нам через Ивана. Он знает, где нас найти.
Послышался цокот копыт, через минуту стихнувший в лесу.
Наступал рассвет. На верхнюю часть хребта легла широкая светлая полоса. Лисин продолжал стоять у стены, размышляя, как ему поступить. Арестовать хозяина и допросить? В этом не было большого смысла, так как Фрол мог начисто все отрицать. В крайнем случае у него есть возможность отговориться нападением банды и призвать в свидетели самого Лисина, Припереть к стене его сына Ивана? А что, если?..
Лисин проверил на двери сарая щеколду и снова лег на сено.
Жизнь в номерах «Парижа» начиналась рано. Уже в семь часов приходили горничные и официантки, появлялись первые клиенты. Евстигней Капустин сам регистрировал жильцов, доверяя иногда эту операцию только собственной жене Лукерье, высокой дородной женщине, на красивом лице которой предательски поселилась большая бородавка. На кухне уже с рассвета слышалось шипенье жарившегося мяса, оттуда несло запахом лука и лаврового листа. Ресторанчик при гостинице открывался в восемь утра, а закрывался в два часа ночи. Но оживление начиналось где-то часов в шесть вечера, а уж после в «Париже» шел дым коромыслом.
…В этот ранний час к стойке, за которой сидел владелец номеров, подошел невысокого роста кудрявый парень, в поношенном костюме и стоптанных ботинках. На вид лет двадцати с небольшим. Евстигней подозрительно оглядел его, заметил в рыжих вихрах соломинку и усмехнулся.
— Что надо?
— У вас для меня никакой работы не найдется, Евстигней Васильевич? — широко улыбнулся парень.
— Кто ты таков?
— Обыкновенно, человек…
— Проваливай.
— Зачем же так грубо? Я к вам от Сергея Ивановича…
