— А я думал…
Человек из прошлого сгреб ладонью лицо, смял, стирая проявления ненужных эмоций.
— … Я думал, что это провокация, только не знал — чья. Ведь прошло столько лет… Как ты попал сюда?
Макс жадно рассматривал отца, который вовсе не напоминал несчастного старика-арестанта. Моложавый мужчина, на вид не больше пятидесяти, гладкая кожа, крепкая шея, округлые плечи, ясные, очень внимательные глаза из которых исчезли недоверие и настороженность… Даже загар на лице! В голове крутились слова таксиста Бронека: «…в Уормвуде он если и не поправился, то во всяком случае не сильно похудел…»
— Алексей Иванович… Он рассказал все и фотографию дал… А где ты загорел?
— Какую фотографию? Где мы втроем у дворца? Помню, — отец кивнул. — А загорел… Тут это просто. Солярий, кварц, сауна, бассейн, тренажерный зал. Можно гулять во дворе… Библиотека, свежие газеты каждое утро…
— А где мама?
— Здесь же, в другом блоке. Мы можем встречаться хоть каждый день. Ее донимает давление, сейчас она в лазарете. Врачи не разрешили свидания: нервные нагрузки ей ни к чему.
Судя по спокойствию отца, речь шла об обыденных болячках, не вызывающих особого беспокойства. Макс поверил, что с матерью все в порядке. Может быть потому, что в детских воспоминаниях она занимала немного места.
— Чем ты занимаешься? — спросил отец. Он уже взял себя в руки и казался совершенно спокойным. — Они обещали позаботиться о тебе…
Макс кивнул.
— Так и было. Хороший детский дом, образование, практичная специальность. Я — радиоэлектронщик, сейчас работаю в компьютерной фирме.
— Сколько ты зарабатываешь?
К такому вопросу Макс был не готов и брякнул наобум:
— Пять тысяч в месяц.
— «Пять тысяч» — чего? — переспросил отец.
— Рублей, конечно, — усмехнулся Макс. — Не долларов же!
— Ничего не понимаю! Это огромная сумма, столько стоил автомобиль! И при чем здесь доллары? Раньше за них сажали в тюрьму!
— Раньше! Сейчас все по-другому. Другие цены, другие деньги, другие законы… Другая жизнь! Не узнаешь.
— Скоро увидим. Через год и девять месяцев.
Отец задумался, что-то прикидывая.
— А может ещё раньше. Где ты живешь?
— Там же, где жили вы…
— Вот как? — лицо отца напряглось. — Это же служебная квартира?
— Уже нет. Они хорошо относились ко мне. И решали все мои проблемы.
— У нас тоже будут проблемы, — озабоченно сказал отец. — Очень много проблем. Надеюсь, к ним тоже отнесутся с пониманием…
Он тряхнул головой и сменил тему.
— У тебя хорошее произношение. Часто выезжаешь?
Только тут Макс осознал, что они говорят по-английски.
— Спецшкола, международные контакты, постоянная языковая практика. Может перейдем на русский?
Отец покачал головой.
— Я его почти забыл. Да и лучше, чтобы язык был понятен персоналу.
— Хорошо, — согласился Макс. — Знаешь, я боялся этой встречи. Боялся увидеть чужого незнакомого человека. А увидел своего отца. Может поужинаем вместе? Ведь вас отпускают ненадолго?
Отец едва заметно улыбнулся.
— Да. Но на шпионов и других государственных преступников это не распространяется.
— Жаль. Но я рад, что ты прекрасно выглядишь. Мне кажется, от тебя пахнет дорогим одеколоном. Или морским ветром…
— Это ассоциативное восприятие. Через телефон запах не передается, через стекло не проходит. Но одеколон у меня действительно неплохой.
— А мама не постарела?
— О мама! — отец подкатил глаза. — Она в великолепной форме. У неё просто вторая молодость.
Максу показалось, что в последних словах прозвучал сарказм.
За стеклом появился охранник.
— Пора заканчивать, — сказал отец. Лицо его как-то сразу потухло.
— Ты ни разу не назвал меня по имени… Как меня зовут? По настоящему? — неожиданно для себя спросил Макс. — Ведь я не Максим на самом деле, и никакой не Карданов… Кто я?
Отец напряг желваки, подумал.
— Сейчас не время и не место говорить об этом. Извини. До свидания. Я надеюсь, что оно не за горами. Ведь так говорят в Росии?
Том Томпсон улыбнулся, встал и, не оборачиваясь, направился к выходу. Охранник пропустил его, вышел следом и закрыл дверь.
Макс посидел, сделал несколько глотков из фляжки, покрутил неуместные здесь цветы. Только что он встретился с профессионалом, разведчиком высочайшего класса, нелегалом Птицей. У таких людей есть десятки тайников в душе, куда они привыкли складывать самые сокровенные чувства. Но это была встреча с отцом и тот не пользовался тайниками. По крайней мере, Макс был в этом убежден.
Он отхлебнул виски в последний раз, спрятал фляжку в карман и вышел. Сейчас ему хотелось только одного: добраться до гостиницы и повалиться спать. Бархатистые темно-вишневые розы остались лежать на столе комнаты для свиданий.
— Ну что? — спросил его следующим утром в «Бинго-Бонго» обладатель трех подбородков, неторопливо разворачивая газету. Он выглядел усталым и невыспавшимся. Наверное вредно пить столько пива.
— Я видел его, — сообщил Макс. — Мы узнали друг друга. Он хорошо выглядит, настроение бодрое…
— А мать?
— Приболела. Давление. Врачи не разрешили свидания.
— Это плохо. Как ваши впечатления? Нервозность, наигрыш, фальш? осведомился толстяк, не отрываясь взглядом от портрета Джона Мейджора на газетной полосе.
— Исключено, — уверенно сказал Макс. — Он был абсолютно искренен. С ними все чисто.
— Это хорошо, — сказал обладатель трех подбородков и почесал один из них. Он не разделял уверенности Макса.
Потому что наблюдение, установленное резидентурой показало: за два часа до свидания Карданова с отцом в ворота Уормвуд-Скрабз въехал «ситроен-ХТ» с затемненными стеклами. Он не принадлежал сотрудникам и не входил в число обслуживающего и служебного транспорта. Да если бы и входил, то все равно должен был остаться на внешней стоянке. Внутрь заезжают только фургоны для перевозки заключенных.
— Какие у них планы?
— Собираются возвращаться в Москву. Беспокоятся, станут ли решать их проблемы — с жильем и всем остальным.
Три подбородка задвигались, пропуская внутрь картофельный салат.
— Конечно все будет решено!
Спустя четыре часа, когда Карданов уже спал в гостинице, «ситроен» покинул пределы тюрьмы, проехал пять миль в южном направлении и въехал на территорию военно-воздушной базы. Полосатый шлагбаум «отрубил хвост», однако сотрудники продолжили наблюдение и зафиксировали через тридцать минут взлет небольшого вертолета, который совершил кратковременную посадку в аэропорту Хитроу, после чего вернулся обратно на базу.
— Значит, все чисто и никаких подозрений? — задумчиво переспросил Худой.
— Никаких, — подтвердил Макс.
— Отлично, так и доложим.
Специалист из технической разведки посольства вошел в компьютерную сеть аэропорта и провел выборку пассажиров, прибывших сегодня в Лондон утром и отбывших сегодня же в районе 17 часов. Таких оказалось всего два: некто Ф. Руффиц прибыл в шесть тридцать из Лейпцига, и в Лейпциг же улетел вечерним рейсом, и Р. Пиркс, прилетевший в 7-55 из Ниццы, и севший на обратный самолет в 18–40.
Вариант «Ф. Руффиц» был отметен уже через несколько минут, когда уточняющий запрос на главный компьютер показал, что это женщина — Фанни Руффиц, гражданка Германии, 1970-го года рождения. Предварительная проработка варианта «Р. Пиркс» дала положительные результаты: Рональд Пиркс, год рождения — 1938-й, подданный Великобритании, проживает постоянно в Ницце.
Но именно в Ницце и встретил Артур человека, которого он принял за Томпсона! Информация начинала подтверждаться, петля затягивалась: французская резидентура поручила задание провести опознание Пиркса. Теперь это дело дней.
Толстяк доел свой салат, вздохнул, цыкнул сквозь зубы.
— По бокальчику?
Кельнер поставил на стол четыре бокала темного.
От пива Макс решительно отказался: он ещё не отошел после вчерашнего виски. Но Худого это не смутило — он спокойно выцедил бокалы в одиночку один за другим.
Из аэропорта Макс позвонил Маше.
— Ты уже возвращаешься? — обрадовалась она. — Во сколько прилетаешь? Отлично! Я буду на работе, а вечером созвонимся. Я уже соскучилась!
В самолете он сразу же заснул и проспал весь полет: сказывалось нервное напряжение последних дней. Проснувшись, почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, отхлебнул виски из фляжки и принялся смотреть в иллюминатор, будто надеясь с двенадцати тысяч метров увидеть Москву.
* * *
На Кутузовском ждала неудача. Алексей Иванович наведывался туда трижды, причем последний раз пришел в семь утра, когда даже самые занятые люди, если только они не работают в литейке, должны ещё сидеть дома. Но он напрасно стоял, согнувшись над ящиком домофона и прислушивался к его гробовому молчанию. Квартира Евсеева была необитаема. Веретнев набрал номер соседней квартиры и спустя минуту заспанный женский голос ответил ему. «Кто?.. Инна Андреевна? Не знаю, давно её не видела. Скорей всего в Жуковке, на даче…»
