Покачав головой, Катерина сказала Жоресу:
– Как-то в разговоре вы сказали, что этих троих рабочих убило время. И что у смерти не было выбора. Но я вам говорю: у преступников есть реальные имена и фамилии.
– Этих людей давно нет в живых, – заметил Жорес.
– Их имена нужно предать огласке.
– И что это изменит?
– Если об этом узнают, такое больше не повторится.
– Вы – идеалистка. Но это симпатично.
– Не вам об этом судить! – выпалил Герман.
– В таком случае мне лучше уйти. – Жорес посмотрел на Бориса, тот кивнул, и он, не попрощавшись, направился к выходу.
Когда за Жоресом захлопнулась дверь, Катерина тихо спросила:
– Что теперь?
Герман взял ее за руку и твердо сказал:
– Теперь мы едем домой.
– Нужно запереть дверь.
Борис вышел в прихожую и оттуда сказал:
– Здесь есть ключи.
Они покинули квартиру Инны Михайловны. Борис запер дверь, отдал Катерине ключи и, простившись, ушел первым.
Трубниковы спустились по лестнице, вышли из подъезда и направились через арку на Мясницкую улицу.
Было раннее утро. Ночь еще не ушла, и черные тени прятались по темным углам. Над Москвой воцарилась непривычная тишина. Теплый ветер бесшумно гулял между домов. Катерина и Герман шагали по улице, направляясь к своей гостинице.
– Слышала новость? – спросил Герман.
– Их было много…
– Я про Сапегу.
– Что еще? – спросила Катерина.
– Балашов ее бросил. Ушел в другую семью.
– И что она?
– Устроила истерику. Потом взяла пистолет Балашова и пообещала его пристрелить.
– Неужели стреляла?
– Пальнула несколько раз. Потом ее скрутили и отправили в дурку.
– Да-а-а-а… Такого Люсьена точно не ожидала. Думала, Паша навечно с ней, что бы она ни творила. Сапега останется в Жуковке?
– Нет. Туда переехала другая семья Балашова. Как я говорил, в ней трое детей.
– Дети взрослые?
– Погодки. Младшему сыну – два года.
– Балашов что-нибудь оставил Сапеге?
– Купил для нее хрущевку в Выхино.
– Думаешь, она поедет туда?
– А что еще остается? Когда выйдет из дурки, ей нужно будет где-нибудь жить.
– Грустно. – Задрав голову, Катерина посмотрела на серое предрассветное небо. – Знаешь, а мне ее жалко.
– Если бы ты знала, сколько крови она попортила Балашову!
– Несчастная женщина. Она никого не любит. Никто не любит ее.
– Сама виновата, – сказал Герман.
Катерина остановилась:
– Скажи, а ты меня любишь?
Герман тоже остановился и сказал:
– Я очень тебя люблю.
Она обняла мужа и прижалась к нему, словно ища защиты.
– Знаешь, Катька, – сказал Трубников. – Давай-ка возвращаться домой.
– Давай, – Катерина взяла его под руку, и они снова пошли.
– Ты не поняла, – Герман обнял жену за плечи. – Давай вернемся в Новосибирск.
– А как же твоя карьера?
– Черт с ней, с карьерой.
– А как же московская квартира, как же ремонт?
– Черт с ней, с квартирой. Сделаем ремонт – продадим.
– Герман взглянул на Катерину.
– Ну что?
– По рукам! – уверенно сказала она, тряхнув головой.
Глава 37
Я всегда это знал
В квартиру Инны Михайловны Катерина вернулась следующим утром. Отомкнув дверь ключами, которые прихватила вчера, она столкнулась со старухой в прихожей.
– Господи, Инна Михайловна, как вы здесь оказались? – Испугавшись, Катерина всплеснула руками. – Мне звонил врач «Скорой помощи» и сказал, что вас положили в Боткинскую.
– Стало легче, и я оттуда ушла.
– Нужно было остаться.
– Ночью мне поставили капельницу. Сейчас я чувствую себя значительно лучше.
Спохватившись, Катерина объяснила свое присутствие:
– Вчера мне пришлось взять ваши ключи, чтобы запереть за собой дверь. А сегодня я приехала, чтобы собрать все необходимое и отвезти вам в больницу.
– Спасибо, Катенька, – ласково сказала старуха. – Как видите, мне ничего не нужно. Что касается ключей, у соседки в первом подъезде всегда лежат запасные.
– В таком случае – вот ваши ключи. – Катерина отдала связку.
– Пройдете в комнату?
– Мне нужно зайти к участковому. – Катерине показалось, что у Инны Михайловны виноватый вид. – Что с вами? – поинтересовалась она.
– То, что я услышала вчера от вашего друга, не укладывается в моей голове, – сказала Инна Михайловна.
– Мне жаль, что вам пришлось пройти через это.
– А я еще удивилась, с чего вы вдруг спросили меня об отце.
– Мне было известно лишь то, что ваш отец курировал конспиративную квартиру. О лаборатории я не знала.
– Значит, в этой квартире никогда не было конторы и не жила семья дипломата… Отец нам врал.
Катерина попыталась успокоить старуху:
– Вы же понимаете: по-другому быть не могло.
Та горько вздохнула:
– Вот она – жизнь. – Инна Михайловна подняла на Катерину глаза: – Прошу вас, продайте эту квартиру. Ради бога, не смейте в ней жить!
Катерина кивнула:
– Мы с Германом вчера все решили. А как же вы?
– Я созвонилась с дочерью. Завтра она приедет и заберет меня к себе.
– Где живет ваша дочь?
– В Калининграде.
– Там – море… – Катерина вздохнула. – Что будет с вашей квартирой?
– Дочь все решит. Моей ноги здесь больше не будет.
– Тогда давайте прощаться. – Катерина шагнула навстречу и прижала к себе старуху.
Инна Михайловна тихонько заплакала.
Когда Катерина вышла во двор, солнце уже стояло высоко над крышами города и полностью освещало их двор.
Ее окликнул участковый Рябинин.
– Здравствуйте, Яков Иванович, – сказала она. – А я как раз иду к вам!
Взглянув на пакет в ее руках, участковый поморщился:
– Хотите вернуть ботинки?
– Они прошли экспертизу.
– И что?
– Все подтвердилось.
– Значит, это был яд?
– Батрахотоксин с добавлением яда скорпиона.
– Звучит жутковато.
– Ваше счастье, Яков Иванович, что вы не зашли в комнату на несколько минут раньше.
– Старика Зоткина жалко, – сказал участковый.
– Можете забрать. – Катерина отдала пакет. – Большое спасибо.
– Я не буду их больше носить.
– И я бы не стала. – Она протянула руку. – Прощайте.
Рябинин пожал ее руку и произнес:
– Так и думал, что вы продадите эту квартиру.
– Мы едем домой.
– В Новосибирск?
Катерина кивнула и повторила:
– Мы едем домой.
Попрощавшись с Рябининым, она прошла в арку. На Мясницой, там же, где в прошлый раз, стояла машина Картавина.
Катерина постучала в стекло:
– Что ты здесь делаешь?
Борис распахнул дверь:
– Садись.
Катерина села на переднее сиденье рядом с ним.
– Зачем ты сюда приехал?
– Тебя жду. Слышал, вы уезжаете?
– Кто сказал?
– Секретарша. Этим утром Герман написал заявление.
– Теперь тебя сделают первым вице-президентом, – сказала Катерина.
– Ты уезжаешь… А как же мы?
Она опустила глаза:
– Нас давно уже нет.
– Вчера мне показалось… – начал Борис.
Катерина его перебила:
– Тебе показалось.
– Ты не любишь его.
– А вот здесь ты ошибаешься. Я очень люблю своего мужа.
Помолчав, Картавин спросил:
– Когда вы уезжаете?
– Завтра.
– Зачем так спешить?
– В гостях хорошо, а дома лучше.
– Пусть нас уже нет… Но мы же можем сохранить простые человеческие отношения?
– Против этого – никаких возражений.
– Тебя отвезти в гостиницу? – Борис запустил двигатель.
– Лучше – на Кудринскую площадь.
Автомобиль Картавина тронулся и медленно поехал по Мясницкой улице. Катерина смотрела в окно и думала, что больше никогда сюда не приедет. Или приедет, но очень нескоро.
Высадив Катерину на Кудринской, у легендарной высотки, Борис вышел вслед за ней из машины.
– Ну, прощай, – сказала она.
– Прощай.
– Спасибо тебе за помощь.
– Я сильно тебе задолжал, – сказал Картавин, глядя в ее глаза. – Так что не стоит благодарности.
Взмахнув рукой на прощание, Катерина пошла по направлению к скверу, который располагался рядом с высоткой. Взглянув на часы, она ускорила шаг.
Побродив по аллеям, Катерина прошлась мимо скамеек. Выждав немного, уже была готова уйти, как вдруг в конце аллеи показалась коляска, которую толкал знакомый ей паренек. В кресле сидел Кавалеров.
Катерина быстро зашагала навстречу.
– Здравствуйте! – Кавалеров узнал ее. – А я думал, не встретимся.
– Я тоже, – сказала она. – Рада видеть вас, Алексей Викентьевич!
– Вы снова ко мне?
– К вам.
– С чем пожаловали?
– Я хотела сказать… Вернее, передать вам… – Катерина не сразу нашла слова. Наконец она выпалила: – Лиля Глейзер вас очень любила!
Старик поднял голову и посмотрел в кроны деревьев. Потом тихо сказал:
– Я всегда это знал…
