Консьержка немедленно растерялась и затрепетала. Губы у нее запрыгали.
– Я… я… я не знаю… Я н-не видела никого…
– Гражданка Капитонова передавала вам ключи от своей квартиры?
Эжен наклонился, прямо-таки навис над столиком, за которым сидела пожилая дама. Он без приглашения влез в ее каморку. Настя осталась в подъезде и досадливо наблюдала за происходящим: эдак он меня с ней навсегда поссорит. И в то же время не могла не отдать должное напору бывшего супруга.
Консьержка растерялась еще пуще.
– Я… Ключи? Ну да, они у меня были, ее ключи.
– Вы входили в квартиру Капитоновой?
– Нет, нет, никогда!
– Кому вы передавали ключи?
– Да никому…
– Никому? А гражданка Капитонова утверждает, что она вручала вам связку для того, чтобы вы, в свою очередь, отдали ее приходящей уборщице.
– Так точно, ей. Ну да. Так ведь она, гражданка Капитонова, меня сама просила отдать!
– Кому еще вы давали связку?
– Да никому!
– Делали с них слепки?
– Нет же!
– Вы замужем?
– Умер, умер муж. Три года назад скончался. На Богородском кладбище он.
– С кем вы проживаете в настоящий момент?
– Ни с кем. Одна я.
– Дети есть?
– Сын. – Женщина вдруг испугалась, неужели к делу пришьют и сына, и стала говорить быстро-быстро: – Дак ведь он в Посаде Сергиевом живет, женился на тамошней, там, говорит, дешевле, а у меня-то они и не бывают почти, и сын до моих дел совершенно не касается и никаких моих ключей не видывал и в руки не брал!
– Значит, вы передавали связку только уборщице, которая работала в квартире Капитоновой?
– Только, только, и никому больше, я к ней сама даже и не поднималась ни разу!
– Что ж, понятно, – выдохнул Эжен и распрямился, перестал нависать над тетенькой. Настя увидела, как в секунду азарт и сосредоточенность уходят с его лица и оно словно разглаживается. «Ему тоже нелегко», – поняла Настя. А Сологуб скороговоркой произнес: – Я пришлю вам повестку, зайдете в отдел, подпишете свои показания.
– Да-да, хорошо, конечно, я вам все рассказала, не сомневайтесь.
– Пройдемте, Анастасия Эдуардовна, – бросил бывший супруг, незаметно для консьержки подмигнул ей и указал на дверь подъезда.
Когда они вышли, Настя сказала с возмущением (впрочем, несколько деланым):
– Эжен, ты меня со всеми поссоришь или скомпрометируешь! Придумал тоже! Денег и драгоценностей у меня украли больше чем на миллион! Да я таких сумм и в руках-то не держала.
– Ничего, больше уважать будут, – отмахнулся Сологуб. – Главное мы выяснили.
– Выяснили – что?
– А как ты думаешь?
– Что консьержка ничего не знает и ни в чем не виновата.
– Правильно. Я на это готов поставить все твои вышеупомянутые драгоценности – против ржавого пятака.
– Не надо без спросу опять распоряжаться моими драгоценностями, – усмехнулась Настя. Ей стало нравиться, как ведет дела Эжен: быстро и без рефлексий. По крайней мере, проявляет себя как человек действия. А ведь когда-то и Арсений был таким. А сейчас то ли потух, то ли устал – сидит сиднем на своих Патриарших, стукотит по клавиатуре.
Стоило Насте на полминуты забыться в размышлениях, как она обнаружила себя сидящей на пассажирском сиденье эженовского «мерса». Автомобиль снова выруливал на Садовое кольцо.
– Куда мы едем? – спросила она.
– К твоей прислуге.
– Хм. Хорошо. Только у меня одна просьба: я сама с ней поговорю. Консьержка мне никто (хотя тоже жалко было смотреть, как ты ее прессуешь), а Валентиной я дорожу. И вовсе не хочу, чтобы ты нас с ней поссорил.
– Бить буду аккуратно, но сильно, – ухмыльнулся супруг.
* * *
Не прошло и сорока минут, как они въехали в подмосковный городок Ф. Дело близилось к десяти вечера, завтра рабочий день, поэтому улицы были по преимуществу пусты. «Мерс», подпрыгивая на ухабах, миновал квартал деревянных двухэтажных бараков, затем старых домов с облупленными и полуобвалившимися фасадами. Судя по навигатору, они следовали по самому центру городка. Окна домов почти все светились, за ними, под аккомпанемент телевизоров, разыгрывались ежевечерние сцены: матери наглаживали блузки и мужнины рубашки, отцы проверяли уроки детей. Кто-то добивал последнюю выходную бутылку водки, где-то разгоралась свара, а в соседней квартирке, наоборот, ворковали влюбленные.
– Люблю я Россию, сил нет, – сквозь зубы процедил Эжен, когда «мерс» клацнул амортизатором на особенно зловредной яме. – Только жить от нее лучше подальше.
С помощью навигатора они легко отыскали местные Черемушки и панельную хрущобу, где проживала Валентина. Настя позвонила по мобильному снизу, от подъезда:
– Валя, мы с моим другом привезли тебе деньги. Нам подняться или ты сама спустишься?
– Нет-нет, – испуганно сказала Валентина, – я спущусь.
Она появилась через пару минут, в пальто поверх халатика и домашних шлепанцах.
Настя наказала Эжену: «Сиди в машине и не высовывайся», – и, как ни странно, он подчинился. Уборщица выглядела виноватой. Капитонова протянула ей тысячу и объяснила:
– Это от моего знакомого, он там, в машине, расскажет тебе потом, как к нему доехать.
А затем Настя мягко спросила:
– Кому ты давала ключи от моей квартиры?
И сразу поняла, что попала в точку. Из глаз Валентины обильно полились слезы.
– Вы знаете! Я так и думала. Анастасия Эдуардовна, простите меня! Ради бога, простите! Я не могла ей отказать! У меня ведь ситуация-то безвыходная! Я вам не звонила, а она-то мне помогла. Ну простите!
Валентина плакала, всхлипывала, достала платок, сморкалась – а потом слезы иссякли, и ее стала бить дрожь. Настя обняла ее за плечи и сказала:
– Ты вся замерзла. Садись в машину.
– Нет! – испуганно отпрянула та.
– Да ты не бойся. Мы ничего тебе не сделаем! Холодно же. Садись, миленькая, печку включим, погреемся, а то зуб на зуб не попадает.
– Я только ради сына, только ради сыночка своего, вы уж извините, Настечка Эдуардовна, казните меня, как хотите, только из-за сына!
– Не бойся. Не волнуйся. Все будет хорошо, – уговаривала ее Капитонова, усаживая на заднее сиденье. – Мы тебе плохого ничего не сделаем, и извинила я тебя уже. Я ж понимаю, бывают ситуации безвыходные. Как дело-то было?
– Все для сына. Он ведь в больнице у меня.
– А что с ним?
– А что с подростками у нас бывает! Шел по улице, с тренировки, трое подходят: закурить будет? Нет, говорит, я некурящий – а он ведь и правда не курит, он у меня спортом-то занимается, футболом. Ну, они и набросились на него. Избили почем зря. Арматурой, арматурой били его, бедненького! – На глазах у нее снова показались слезы. – Руку сломали, сотрясение мозга, три ребра. А главное – как знали, что футболист он! – обе ноги переломали, кости берцовые!
– Бр-р, кошмар! – содрогнулась Настя. Эжен сидел за рулем недвижно, словно изваяние.
– Да-а, еще б не кошмар! Я, как сказали мне… Все у меня аж перевернулось. Хорошо, тренер его – дай Бог ему здоровья, Павел Алексеич, Ксенофонтов фамилия, – из нашей горбольницы его в Москву сумел перевести, в специальный госпиталь, который травмами спортсменов занимается. Там и футболисты разные знаменитые лежали – тренер мне говорил кто, да я забыла – и хоккеисты, фигуристы. И уход хороший, и врачи внимательные, палату два раза в день с хлоркой моют. Да только осмотрел завотделением сына и говорит: чтоб вылечить, нужна операция. Мы ее, сказал, бесплатно сделаем. Но только для косточек, чтоб срастались, разные пластины и стержни нужны, специальные, из титана. Их в Швейцарии покупают. Их никто вам оплачивать не будет, никакая страховая, и квот тоже нету. Вам надо самим. Сколько ж, я спрашиваю, денег-то потребуется? А они посчитали и говорят: для каждой ноги штифт стоит восемьдесят три тысячи да плюс рука двадцать восемь – итого двести тыщ получается! Да откуда ж у меня такие деньги! А альтернатива, я у докторов спрашиваю, какая? Они руками разводят: по старинке, отвечают, его лечить тогда будем. Два месяца на вытяжке ему лежать, неподвижно на спине. А потом в гипсе четыре месяца – и то не факт еще, что кости срастутся, а если нет, опять ломать и заново гипс придется накладывать.
– Ужас, – сострадательно вздохнула Настя.
– Я бросилась, конечно, туда-сюда, по родственникам. Тренеру, Ксенофонтову, позвонила. А что поделаешь: нет ни у кого таких средств. А у меня – ни дачи, ни машины нет. Продать нечего. Ни кредита мне не дают – нигде я официально не работаю потому что! – Слезы опять наполнили глаза Валентины.
Настя погладила ее по руке. Недоуменно спросила:
– Что ж ты мне не позвонила, не сказала ничего?
– Неудобно мне было вас беспокоить. А потом: разве у вас такие деньги водятся?
– Не водятся, конечно. Да что-нибудь, глядишь, вместе придумали бы. Вот Эжен бы помог.
– Ах, Настечка Эдуардовна! Да разве ж знала я?! А тут она – как специально. Я в буфет больничный зашла чаю попить – а она тут как тут.
