На проходной фабрики Крестинин и Шабанов обнаружили только три заряда. А сколько их уже прошло через эту перевалочную базу? Конверсия развязала руки оборонным предприятиям, и наладить строгий учет выпускаемой для народного потребления продукции было просто невозможно при существующей в России системе контроля. Оборонка клялась и божилась, что ни одного "левого" заряда не было изготовлено и продано. Однако рабочие ширпотребовского цеха не получали зарплаты уже полгода и при этом продолжали работать и жить. Понятно, что у всех дачи, участки земли, что народ в России уже больше не нуждается в государственном устройстве и может жить сам по себе, поскольку его, народ, больше никто не обороняет, не спасает от преступников, не платит заработанных денег, не кормит, не поит, не дает бесплатных квартир. Государство уже существовало лишь для того, чтобы взимать налоги, и потому народ в России назывался теперь налогоплательщиком. А налогоплательщику было уже все равно, что делать в свободное от работы время - вакуумные бомбы, химическое оружие, ядерные заряды. Он был ничем не связан, в том числе и совестью, поскольку это чувство было утрачено с началом воровской эпохи в России. Налогоплательщик искал пути, как не платить налоги.
Государство не может существовать без государственной идеи, народ - без национальной. Это была аксиома существования суверенных держав, пока еще непонятная революционно увлеченному "Политбюро" России, После встречи с Завлабом генерал окончательно уверился в этом и теперь уже не тешился никакими надеждами. Кажется, и у Сыча поколебалась убежденность, что дилетанта у власти можно перевоспитать, чему-либо научить, а то и заставить. Он разочаровался в результатах встречи, хотя считал, что кое-какой эффект мог быть, если бы генерал до конца оставался выдержанным и корректным. Он же не утерпел, и когда Завлаб стал выпытывать о возможностях спецподразделения "Молния" на примере конкретных проведенных ею операций, дед Мазай заговорил с ним по-испански, затем по-французски и, наконец, вскинув кулак, произнес: "Но пасаран!" Завлаб вспомнил Дом Советов девяносто первого - видимо, заблудился тогда не на шутку, - и испанский "журналист" отложился в его испуганном сознании. Вспомнил и почему-то сильно обиделся, ушел не прощаясь, а генерал еще раз крикнул ему вслед: "Но пасаран!"
Теперь дипломатичный Сыч считал, что своим мальчишеством дед Мазай навредил делу. Завлаб о "Молнии" ничего не хотел слышать, на теннисном корте поминал ее недобрым словом и упорно проводил свою идею создания спецподразделения по его плану, без всяких бывших генералов КГБ, их специалистов, советников и инструкторов.
Перспектива после исчезновения вакуумных зарядов вырисовывалась безрадостная. Наружная служба, внимание которой было особенно сосредоточено на контроле за ввозом и вывозом грузов на фабрике, ничего не зафиксировала, пропажу установили оперативным путем и немедленно произвели тщательный обыск, заключив "Гюльчатай" в крепкие объятия блокады. Исследовали территорию, стены здания, чердаки, подвалы, коммуникации. За несколько дней специальная группа высококлассных профессионалов, можно сказать, пропустила через свои ладони всю трикотажную фабрику. Одновременно было арестовано все руководство, проверены работницы цеха колготок на причастность к тайным операциям на фабрике, задержаны мужчины из обслуживающего персонала и охранники, повсюду проведены обыски, а "невод" пришел с одной "морской травой"...
Конечно, что-то из второстепенных задач было выполнено. Например, наружка засекла, когда с территории убыли двенадцать мужчин-"новобранцев", живших в отдельном боксе склада. Их хорошо приодели, погрузили с чемоданами на небольшой автобус, вывезли за кольцевую дорогу, где пересадили в микроавтобус "Форд", и далее через Дагестан повезли в Чечню. Документы прикрытия оказались безукоризненными: группа рабочих согласно контракту направлялась на грозненский нефтеперегонный завод. Набрана была из безработных, состоящих на учете на биржах труда, что при проверке и подтвердилось. На одном из постов ГАИ во время досмотра провели литерные мероприятия, и в результате удалось получить любопытную информацию. Анализируя разговоры будущих нефтепереработчиков, можно было сделать определенный вывод: дюжина парней представляла собой пока еще не обученных "диких гусей" - наемников, которые после соответствующей подготовки должны были отслужить три года в вооруженных силах Чеченской республики. Пока что это был строительный материал, но материал весьма подходящий, поскольку уже получил соответствующие качества в лагерях. Десять из двенадцати были когда-то осуждены за разбойные нападения, грабежи и хулиганство, а двое проходили срочную службу в морском спецназе.
Как и следовало ожидать, "Форд" не доехал до Грозного, а свернул в сторону Шали и скоро разгрузился на окраине одного из сел.
Сыч утверждал, что после каждого доклада обстановки на его "фронте" директор ФСК прозревает и становится умнее, вместе с этим оказывает все больше доверия полковнику, позволяет принимать самостоятельные решения. "Брандмайор" рос на глазах: получив сообщение, что вакуумные заряды бесследно исчезли с фабрики, он не заорал, не стал грозить увольнением, как это бывало раньше при неприятных известиях и результатах. По наблюдениям Сыча, он понял, что основная опасность кроется вовсе не в этих трех зарядах, сообразил, почему нельзя было провести обыск и изъять их сразу. Он заявил, что не будет ему мешать, полностью развязывает руки, и очень как-то проникновенно попросил найти опасные "игрушки" "Гюльчатай". Сам же, набравшись смелости, пошел докладывать об этом на самый верх.
И только тут ощутил мощную, глубоко эшелонированную блокаду вокруг себя. "Брандмайора" под самыми разными видами и предлогами не подпускали к "генсеку" ни в кабинете, ни в загородной резиденции, ни на теннисном корте. Он чувствовал, как прочно увязает в массе, которая окружала президента и на неофициальном языке носила кодовое название "Опричнина", то есть стоящая опричь престола, а вся информация липнет, становится мертвой и сухой, как муха на клейкой ленте. "Брандмайору", как и всем, кто когда-то в России знал правду, казалось, что государь ее не знает, что от него все скрывают; и ему, как всем ярым правдолюбцам, нестерпимо хотелось прорваться к царю и открыть ему глаза. Директор ФСК поставил себе такую цель и всеми правдами и неправдами начал ее добиваться.
"Генсека" окружала огромная толпа, в которой были свои лидеры, носящие также неофициальные кодовые имена - "Шварцкопф", "Шумим", "Приват-доцент", "Мальчиш-плохиш", "Опричник" ("Картавый"), "Карась", "Завлаб" и прочие. Тех, кто стоял чуть подальше, звали просто и ласкательно - Паша, Андрюша, Галя... "Брандмайора" гоняли, как теннисный мяч, выпытывали истинные причины, а услышав, что оружие массового поражения выпускается уже как ширпотреб и появилось на рынках, начинали либо орать на директора ФСК, либо таращили испуганные глаза. По непроверенным данным, информация об исчезнувших вакуумных зарядах все-таки достигла ушей "генсека". Будто он крепко выругался и произнес фразу: "Я его накажу!" и вызвал начальника охраны.
И было непонятно, к кому относилась эта угроза...
По всей вероятности, Сыч действительно оказывал влияние на "брандмайора", заставлял его думать, шевелиться и ориентировать занятую своими проблемами "опричнину" на проблемы безопасности государства. Но уж не настолько, чтобы можно было хвастаться своими успехами. А Сыча иногда начинало заносить, в его тоне генералу слышалось слишком много самоуверенности. Казалось, он пытается делать хорошую мину при плохой игре. Можно сказать, упустив из рук злополучные вакуумные заряды, не сумев воспользоваться дармовым, представленным за здорово живешь уникальным оперативным материалом, он не чувствовал себя виновным и удрученным. Напротив, снова проявилась вальяжность, довольный хохоток при встречах и дурная привычка - недослушивать или перебивать собеседника. Он будто радовался, что заряды уплыли в неизвестном направлении и это обстоятельство заставит теперь шевелиться и думать всю "опричнину", "генсека", "членов Политбюро" на постах президентов в республиках и все мировое сообщество, которое, заражая Россию идеями демократии, в первую очередь заразило ее всеми своими болезнями.
Генерал отгонял навязчивую мысль, что самоуверенность Сыча продиктована в первую очередь особым расположением к нему директора ФСК и развязанными руками...
И все-таки он недооценил человека, с которым лежал когда-то в реанимации...
Буквально накануне новоселья Сыч приехал к деду Мазаю рано утром, позвонил в дверь черного хода - звонок был выведен в кабинет, - хохотнул, что не дает спокойно спать, и развалился в кресле.
- Можешь на меня кричать, топать ногами, - позволил он. - Но тебе придется поговорить еще с одним человеком.
