– Та самая, – прохрипел он, пораженный. – Неужели та самая?..
«У меня бред, – утвердился он в своем первоначальном предположении. – Мне плохо. Я вижу то, чего нет. Мои фантазии рождены изнемогающим мозгом, который поражен болезнью…»
Должно быть, на пороге смерти человек становится провидцем. Или же любовь делает его таковым, обостряя шестое чувство. Гридин ни в чем не был уверен, кроме одного – его страсть к Франческе стала одержимостью. Он приписывает этой женщине демонизм, когда она – сущий ангел. Время не только не излечило, но, напротив, усугубило его страдания.
Грузный мужчина в форме железнодорожника склонился над ним и спросил:
– Вам нужен врач, сеньор?
– Нет-нет…
Мужчина подал ему руку, Гридин с трудом поднялся на ноги и с помощью железнодорожника доковылял до зала ожидания. Там он сел на лавку, стараясь побороть слабость. Голова кружилась, на платке, который он прижимал к губам, остались розовые пятна.
«Кровь, – без сожаления подумал молодой человек. – Скоро все закончится. Даже любовь!»
Он с сомнением хмыкнул и сунул платок в карман. Кашель прекратился. Николя вернулся в гостиницу и лег, вспоминая, как Франческа шла по перрону, садилась в вагон. На ее пленительный образ накладывался текст монастырской хроники…
Гридин протягивал к Франческе руки и кричал:
– Куда ты?.. Не садись в этот поезд!.. Не садись…
Латинские песнопения сливались со стуком колес, голосами людей. Хлопала дверь номера. Кто-то давал Гридину пить, ветер развевал волосы Франчески…
– Это ты?.. – стонал он. – Ты?.. Я узнал тебя… Это была ты!.. Там, у стен святой обители… На тебе тавро!.. Печать рока…
Наутро Николя очнулся и увидел доктора, которого вызвала испуганная горничная. Жизнерадостный краснощекий эскулап порекомендовал ему бульон, постельный режим и полный покой.
– Скоро для меня наступит вечный покой, – буркнул по-русски больной.
Доктор-итальянец не понял его мрачного юмора, взял свой гонорар и удалился. Через несколько дней Гридин, как ни странно, оправился. А еще через день ему в руки попалась газета, в которой сообщалось об исчезновении прогулочного поезда.
Николя немедленно вызвал посыльного и велел тому скупить всю прессу, где упоминается о сенсационном происшествии…
* * *
Тереза, как всегда элегантная, нервно прохаживалась по площади, наводненной туристами. Сразу заметно, что сегодня в порт зашел круизный лайнер. Среди туристов традиционно много русских.
Терезе казалось, что она улавливает смысл их речи. Вероятно, это передалось ей с генами русского графа.
Лариса подошла к ней под руку с молодым человеком по имени Ренат.
– Я не буду говорить при нем, – заявила сеньора Саджино.
– Он подождет в храме.
– Я не собираюсь торчать в церкви! – возмутился Ренат.
– Там прохладно, – парировала Лариса. – И хорошо думается в тишине.
Аргумент подействовал. Ренат решил, что лучше изнывать от скуки в храме, чем слоняться по раскаленной от жары площади. К тому же ему есть о чем подумать.
Если Лариса сосредоточилась на Франческе, то Ренату «достались» целых два мужских образа: мичман Брасов и его приятель Гридин. Он переключался с одного на другого, пока молодые люди не начали обретать некую форму. Ренату стало казаться, что он воочию видит зыбкие силуэты рядом с собой: то на пляже, то в номере.
Он вспомнил горький опыт по «методу Вернера»[7], когда некто воображаемый переместился в его повседневную реальность, и струхнул. Только этого не хватало! Кроме всего прочего еще отбиваться от Гридина и Брасова было бы слишком хлопотно. Зато Вернер повеселится от души! Кстати, Лариса тоже рисковала заполучить Франческу в качестве почти живой женщины, с которой придется что-то делать.
Ренат не заметил, как оказался в церкви Помпеи. Мысли о Вернере здорово отвлекают! Он косился по сторонам в поисках «наружки». Интересно, кого сегодня послали следить за ними? Опять беднягу Антонио?
«Белая Шляпа! – сообразил Ренат, увидев в углу храма знакомую фигуру. – Значит, Антонио совсем раскис. Этого следовало ожидать!»
Белая Шляпа не подозревал, что его раскрыли. Он прикидывался усердно молящимся, но Рената ему провести не удалось. Соглядатай вел себя беспокойно, он разрывался между Ренатом и Ларисой, которая беседовала на площади с одной из сестер Саджино. Через несколько минут он принял решение, что сеньора Саджино важнее, чем этот русский, который глазеет на потемневшие церковные фрески.
Белая Шляпа вышел, а Ренат остался в гулкой тишине храма и погрузился в свои мысли. Образ давно покойного Гридина начал его преследовать. Мичман отчего-то занимал Рената меньше, чем чахоточный племянник московского коммерсанта.
Пока он анализировал этот перекос, Лариса увлекла Терезу в тень оливкового дерева. Белая Шляпа затесался между туристов, которые обступили гида. Лариса вычислила его, но не подавала виду, чтобы не спугнуть собеседницу. Тереза и без того нервничала. Она перекладывала сумочку из руки в руку и прерывисто вздыхала.
– Так вот… я кое-что припомнила насчет папы… – замялась дочь адвоката. – Возможно, это не важно…
Ольга стояла рядом и переводила.
– Вы были близки с отцом, – кивнула Лариса. – Он мне говорил. Он доверял вам больше, чем вашей сестре.
На самом деле она никогда не встречалась с сеньором Саджино, но Тереза этого не знала. Она покраснела. Ей было неловко признаваться, что она без ведома отца заглядывала в его компьютер.
– Папа показывал мне ответы из Мексики на свои запросы. Он ездил туда.
– С какой целью?
– Искал следы Франчески, вероятно…
– В Мексике?!
– Это звучит странно, я понимаю. Видите ли, в прошлый раз я не сказала, что наш прапрадед Марио с женой… то есть с Франческой… отправились в путешествие…
– Свадебное? – с невинным выражением лица обронила Лариса.
– Нет, что вы? Хотя… можно и так назвать. После заключения брака молодые поселились в Риме, жили уединенно. Вероятно, Марио хотел развлечь Франческу… Это была его идея, за которую он потом казнил себя! Он боготворил жену, которая… которая…
– Была его недостойна?
– По меньшей мере, – скривилась Тереза. – Почему мужчины теряют голову от развратных и откровенно недалеких бабенок? Знаете, меня каждый раз охватывает недоумение от «Сикстинской мадонны»!
Ларису обескуражил такой поворот. Она вопросительно уставилась на собеседницу.
– Папа обожал искусство, – продолжала та. – Он возил нас с сестрой в Дрезден, чтобы показать Галерею старых мастеров. Мы долго стояли перед «Сикстинской мадонной» в немом благоговении. Может, тогда Кармела решила заняться живописью.
– А вы?
– Я… была поражена красотой Богоматери. Так изобразить женщину мог только художник, вдохновленный сильным чувством. И это чувство было отнюдь не платоническим. Отец намекнул, что мадонна на знаменитом полотне Рафаэля похожа на Франческу.
– Позвольте… у вас сохранился ее портрет или фото?
– Перед смертью Марио уничтожил все снимки с Франческой. Это косвенно подтверждает, что он сознательно ушел из жизни. Фотографий было немного. Сходство жены с «Сикстинской мадонной» подметил сам Марио. Когда его сын подрос, то поместил у себя в комнате репродукцию этого полотна. Мадонна напоминала ему образ матери.
Тереза не посмела бросить тень на славную фамилию Саджино, раскрыв тайну рода, ветка которого пошла не от Марио, а от русского графа Брасова. Но Ларисе это было известно. Она позволила Терезе солгать во имя ее же спокойствия. В конце концов, суть не в том, чья кровь течет в жилах сестер. Вряд ли кого-то интересует чистота генов отдельно взятой семьи из Мессины.
«Вернер не стал бы плести интригу вокруг любовной драмы», – подумала Лариса.
– Знаете, с кого Рафаэль написал своих лучших мадонн, включая Сикстинскую? С дочери булочника! – воскликнула Тереза. – Эта фатальная страсть свела художника в могилу. Простушка Форнарина вскружила ему голову. Он чуть не забросил живопись ради нее! Представляете, из-за похотливой булочницы мир едва не лишился Рафаэля Санти?! Эта хитрая, распутная и алчная девица прикидывалась непорочной голубкой. Ее красота погрузила великого мастера в сладкий сон, от которого он не желал пробуждаться. Форнарина изводила любовника придирками и тратила его деньги, изменяя ему то с одним, то с другим. Наглая капризная содержанка дошла до того, что переспала с учеником Рафаэля. А теперь ее образ на картине, созданной гением, символизирует чистоту и женственность!.. Какая злая ирония!..
– Вы проводите параллели? Форнарина… Франческа…
– Если хотите, да. У них даже имена созвучны. Обе погубили мужчин, которые любили их беззаветно. Рафаэль заболел и умер в тридцать семь лет.
– Вы хотите сказать, что Марио…
