— Ты так уверен, что это убийство? Может, ты просто себя в этом пытаешься убедить?
— В каком смысле?! — вскипел Тасака.
— Не переносишь ли ты на Кёко Игараси ту ненависть, которую питаешь к собственной жене? — пояснил Оно, понемногу теряя надежду удержать товарища от необдуманных действий. — Я кое-что знаю о твоих отношениях с женой. И понимаю, почему ты её до сих пор не можешь простить. Но это всё же в конце концов твоя личная проблема. А взваливать вину на Кёко Игараси — просто ошибка.
— Нет, не ошибка.
— Это твоё последнее слово?
— Последнее. Это убийство. Поэтому я её и преследую.
— Да нет же, у тебя с самого начала было против неё предубеждение — поэтому ты и взялся за расследование. Если это не так, то почему ты теперь боишься?
— Боюсь? Чего это я боюсь?!
— А почему ты не хочешь идти в больницу? Боишься, что, может быть, простишь жену? Вот чего ты боишься! А если простишь жену, то дожимать Кёко Игараси уже не сможешь. Что, разве не этого ты боишься?
— Не говори глупостей!
— Тогда поезжай к жене. Она уже во всём раскаялась, даже хотела покончить с собой. Прости её. Человек должен уметь проявлять не только суровость, но и великодушие. Вот и прояви его.
— Ты ничего не знаешь! — отрезал Тасака.
Он хотел было что-то ещё сказать, затем резко повернулся спиной и вышел из кабинета.
Оно перевёл дыхание. Его мучило сомнение: что если его слова только ожесточили Тасаку, подогрели его решимость?..
Шагая по направлению к телекомпании Н., Тасака повторял про себя: «Значит, неудавшееся самоубийство?..» В самом деле Мисако хотела покончить с собой или просто разыграла спектакль? Возможно, думала, что, если изобразит самоубийство, я её сразу прощу… Он чувствовал, что сам себя взвинчивает.
Поймав Кёко в коридоре телестудии, он всё ещё был на взводе. Увидев его лицо, она на мгновение отшатнулась.
— Оставьте меня наконец в покое, — устало сказала Кёко.
Тасака стоял прямо перед ней, загораживая дорогу, и смотрел ей в глаза.
— Может быть, вы наконец перестанете лгать? Может быть, вы признаетесь, что убили ребёнка, потому что он вам мешал?
— Да как вы!..
— Вы убили ребёнка, который был препятствием для вашего брака.
— С чего вы это взяли? Как вы можете так огульно судить?!
— Я же говорю, врать нехорошо. Я всё проверил. Вы испытываете затруднения с деньгами и недавно просили владельца риэлтерской фирмы, чтобы он на вас женился. Что, неправда? Однако партнёр отказался жениться, потому что вы были с привеском. Это тоже факт. Вот поэтому вы и убили ребёнка.
— Это ложь! Мальчик покончил с собой.
— Кто же поверит, что шестилетний малыш покончил с собой? У вас был мотив для убийства. К тому же ребёнка вы не любили. Доказательством может служить уже то, что на следующий день после его смерти вы как ни в чём не бывало отправились на работу. Так что вы его убили.
— Ложь! Это ложь! — впадая в истерику, воскликнула Кёко.
Внезапно рядом с ними мелькнул блик фотовспышки — это подоспел какой-то молодой папарацци. Кёко ахнула и закрыла лицо рукой. Папарацци с довольным видом пробежал мимо и скрылся.
— Довольно! — умоляюще промолвила Кёко, прислоняясь к стене. — Вы понимаете, что вы меня погубили?! Завтра по всей Японии полетят слухи о том, что я бессердечная мать, убившая своего ребёнка. И если я сейчас телезвезда, то меня с этого пьедестала стащат!
— Если речь идёт об убийстве, тут уж ничего не поделаешь…
— Вы говорите, убийство?
— Да, вы убили своего ребёнка.
— Ну да, конечно, я убила своего ребёнка. Я пила его кровь. Как же! Ведь я вампир, дьяволица! Теперь вы довольны?
Внезапно она рассмеялась неестественным визгливым смехом.
На следующий день на странице новостей общественной жизни в утренней газете промелькнула небольшая заметка «Кёко Игараси подозревается в убийстве». В ней говорилось, что, по прежней версии, шестилетний сын актрисы покончил с собой, но сейчас возникли подозрения относительно убийства и полиция ведёт расследование, объектом которого является мать ребёнка, Кёко Игараси. В той же газете была напечатана заметка поменьше о неудавшемся самоубийстве Мисако Тасаки.
Оно пробежал обе заметки со смешанным чувством. Значит, Тасака всё же прижал к стенке актрису. Что теперь будет, никто не может предсказать. Но знает ли Тасака, что он и себя подвёл к опасной черте?
Оно взглянул на Тасаку. Тот тоже просматривал газету, как вдруг бросил её на стол, встал и вышел из комнаты.
«Может быть, поехал в больницу? — подумал про себя Оно, провожая его взглядом из окна. — Это было бы хорошо». Но такси, в которое сел Тасака у дверей полицейского управления, направилось в противоположную сторону от больницы К.
Значит, Тасака поехал дожимать Кёко Игараси. Или, лучше сказать, поехал дожимать самого себя.
Вечером того же дня случилось то, чего Оно так опасался. Когда он явился по вызову в кабинет шефа, там царила непривычная атмосфера. Комиссар, обычно сидевший за столом, погрузив своё дородное тело в вертящееся кресло, на сей раз, сильно не в духе, мерил шагами комнату из конца в конец.
— Инспектор Тасака, говорят, ещё не вернулся? — бросил он на ходу.
— Ещё нет.
— А куда он отправился, ты не знаешь?
— Вероятно, в связи с расследованием…
— Немедленно найти его и доставить сюда!
— А что случилось?
— Кёко Игараси покончила с собой. Отравилась газом. Мне только что позвонили с дежурного пункта.
— Покончила с собой?!
Оно почувствовал, как по спине у него побежали мурашки.
Комиссар, остановившись, с убитым лицом посмотрел на Оно.
— Самое скверное, что она оставила предсмертное письмо, в котором выражала протест против действий полиции. И адвокат огласил это письмо в присутствии корреспондентов прессы.
— Ужасно!
— Ужасней некуда, — подтвердил шеф, повышая голос. — А завтра все массмедиа набросятся на полицию. Что, Тасака добыл доказательства? Подтверждается факт убийства?
— Он сказал, что выяснил мотив преступления.
— Ты же сам понимаешь, что, какой бы ни был мотив, если нет улик, то и говорить тут не о чем.
— А вы не считаете, что Кёко Игараси пошла на самоубийство потому, что ей уже некуда было бежать, она была загнана в угол?
— Лучше нам таких гипотез не строить.
При этих словах комиссара Оно умолк. Он и сам понимал, что это только гипотеза. А Кёко Игараси умерла, оставив предсмертное письмо с обвинениями против полиции. К тому же, если Кёко мертва, дальнейшее расследование дела слишком затруднительно.
— А инспектору Тасаке лучше пока отправиться в отпуск, — сухо сказал комиссар.
Тасака шагал под проливным дождём, осмысливая своё поражение. Телевидение широко освещало самоубийство Кёко Игараси. Из-за того, что полиция третировала актрису как убийцу, с ней был расторгнут контракт на главную роль в телесериале. Это в основном и подтолкнуло её к самоубийству. Несколько странно выглядело то, что телекомпания, расторгнувшая контракт с Кёко, теперь пыталась через массмедиа повесить всю вину на полицию, но ничего поделать с этими обвинениями было уже невозможно.
Шеф приказал ему срочно уйти в отпуск. Этим как бы официально оглашалось поражение Тасаки. Сам он по-прежнему считал, что Кёко Игараси убила своего шестилетнего сына. Но теперь, когда Кёко покончила с собой, вести расследование далее было невозможно. Тасака понимал, что сейчас все будут только ей сочувствовать и винить во всём полицию.
Адвокат Кёко уже предъявил иск полиции. Теперь Тасака превращался из обвинителя в обвиняемого.
Он чувствовал себя опустошённым. Незаметно для себя он повернул к больнице К. По дороге остановился у цветочного киоска и купил маленький букет. Он уже два года не покупал цветов.
Пока Тасака добрался до больницы, он насквозь промок под дождём. Спросил у дежурной номер палаты Мисако. Молодая медсестра, глядя на позднего посетителя заспанными глазами, сказала сонным голосом:
— Эта пациентка уже выписалась.
— А у вас есть её адрес?
— Нету.
— Вот как? — потерянным голосом пробормотал Тасака и неохотно снова вышел на улицу, под дождь.
Букет он забыл в больнице.
Детективная литература находится на пороге больших перемен.
Причин к тому, вероятно, несколько, но нельзя отрицать и то, что тут виноваты сами авторы, исповедующие упрощённый подход к делу: лежит труп, появляется полицейский инспектор — вот вам и детектив готов.
В результате, как это ни парадоксально, получается так, что подлинные криминальные истории порой оказываются куда интереснее художественных произведений на эти темы и писатели во что бы то ни стало стараются добыть такие подлинные истории. Поток бросовых бытовых детективов в еженедельных журналах как раз это и демонстрирует.
