Лидочка сжала побелевшие губы и отошла от стекла.
– Женя, вы что, с ума сошли? – вполголоса проговорил Алехин. Надо же, впервые капитан назвал меня не «гражданка Охотникова», даже не «Евгения Максимовна», а просто по имени… Жаль, нет времени этому порадоваться…
Я поняла, что имел в виду капитан. Дело в том, что я нарушала первое правило при контактах с террористами, бандитами, похитителями и вообще всеми, кто насильно удерживает вас, угрожая при этом вашей жизни.
Первое правило гласит: «Не провоцируй!» Практически в каждом теракте с захватом заложников есть выжившие. Если не брать во внимание чудеса, которые тоже случаются – забытое подвальное окошко, через которое можно спастись, упавшую наклонно плиту и тому подобное, выжившие – это обычно те, кто соблюдал правило номер один.
Не провоцируй! Нельзя оскорблять террористов. Нельзя выкрикивать, что пусть они, сволочи, нас сейчас убьют, но зато за нас непременно отомстят. Нельзя громко высказывать свои религиозные убеждения и оскорблять религию бандитов – кем бы они ни были. Ну, если не хотите стать мучеником за веру. Нельзя кричать и громко плакать – вас могут пристрелить просто потому, что у террористов тоже нервы на пределе, и они просто хотят, чтобы вы заткнулись. Ни в коем случае не надо бросаться на вооруженных бандитов с голыми руками или ножками от стульев, если вы не обладаете специальной подготовкой. Не надо даже смотреть террористам в глаза – они могут воспринять ваш взгляд как проявление агрессии либо решить, будто вы что-то затеваете. Тут действует такое же правило, как и при контакте с дикими животными…
Но, с другой стороны, нужно любой ценой сопротивляться «стокгольмскому синдрому» – это когда вы отождествляете себя с захватчиками, и через какое-то время вам начинает казаться, что вы на одной стороне, а эти полицейские гады с автоматами, что могут вас положить при штурме, – на другой.
С террористами нужно играть. Торговаться, постоянно вынуждая идти на уступки – так, по чуть-чуть, вы постепенно отвоевываете пространство для маневра. Попросить воды для детей. Договориться, чтобы в обмен на автобус злодеи согласились отпустить всех женщин и раненых. И стоять на своем. Таким образом вы «расшатываете» заранее заготовленный сценарий бандитов. Во время передачи заложников или воды они становятся уязвимы – и вы даете возможность профессионалам вступить в игру.
А сейчас я довела Лидочку до белого каления. Мне показалось, что, если бы нас не разделяла стеклянная стена, Каракозова просто-напросто бросилась на меня и вцепилась бы мне в волосы, громко визжа…
Но я прекрасно отдавала себе отчет в том, что делаю.
Наш случай был совершенно иным. Во-первых, никто – никакой спецназ – не придет спасать нашу компанию. Так что на помощь профессионалов рассчитывать не приходится. Во-вторых, мы абсолютно беспомощны в этом стеклянном кубе. И надо сделать все, чтобы изменить ситуацию, заставить главного злодея перевести нас в другое помещение. И в-третьих, я собиралась взвинтить ситуацию до состояния «отсчет пошел, до взрыва три секунды». Это было необходимо для того, чтобы наш невидимый противник занервничал и допустил какую-либо ошибку. А уж мы этот момент постараемся не упустить и использовать на сто один процент…
Алехин кивнул – хотя я не могла проговорить все это вслух, капитан меня понял. Ведь всех «силовиков» обучают однотипно, и тут мы с капитаном, так сказать, говорили на одном языке.
– Вячеслав Васильевич, долго вы нас тут будете мариновать? Может, побеседуем уже?
Следующим, кто вошел в стеклянный зал, была Ольга Комарова. Одетая в зеленый свитерок с люрексом, составлявший ослепительный контраст с огненно-рыжими волосами, Миледи смерила меня взглядом, который можно было истолковать только так: «Ну, держись, Охотникова! Как только я до тебя доберусь, ты пожалеешь, что на свет родилась!»
– Добрый день… или уже вечер? Скорее вечер, дорогая Ольга! Ничего, что я так попросту? Скажите, Ольга, зачем вы «настучали» на меня капитану Алехину? Понимаете, если бы не это, возможно, мы и не беседовали бы с вами сегодня в такой приятной компании…
Ольга сделала шаг ко мне. Подумала и остановилась, прожигая меня горящими глазами. Я слегка нажала на шею Дрюни – не больно, а так, чтобы стоять парню стало исключительно неудобно.
– Мам, вытащи меня отсюда! – сдавленным голосом пискнул Дохлый. Молодец, мальчик!
– Только тронь его, тварь! – прорычала Миледи. – И я тебя бубонной чумой заражу!
Алехин судорожно перевел дыхание. Перспектива получить чуму меня привлекала не больше, чем капитана, но я постаралась сделать равнодушное лицо – точно мои руки полны козырей.
Вслед за Комаровой за стеклом возник худосочный юноша – очевидно, тот самый Валера, что из-под полы снабжал Дрюню препаратами собственного изготовления. Валера в разговоры вступать не пытался – так, маячил на заднем плане.
– Не волнуйтесь вы так, Ольга! Никто не причинит вашему малышу вреда. Пока не причинит, – зловеще добавила я.
Надоело мне это ожидание. Ну, давай же, где ты, сволочь?
В кино на этом месте музыка становится особенно угрожающей. Но сегодня фанфары не зазвучали. Однако все лица как по команде повернулись к двери.
Потому что в зал наконец-то входил тот, ради кого мы сюда пришли, – Моцарт от биохимии, Славочка Комаров собственной персоной.
Свой дурацкий костюм тысяча девятьсот восемьдесят пятого года выпуска, служивший ему маскировочной шкурой, Комаров оставил дома. Сейчас Вячеслав был одет в классические брюки и белоснежную рубашку. Полуразвязанный галстук болтался на груди – это было единственное, что указывало на то, что Комаров нервничает. Загорелая лысина ученого блестела в свете мощных ламп. Лицо, прорезанное глубокими вертикальными морщинами на лбу и у рта, казалось жестким и усталым.
– Ну наконец-то! – вздохнула я. – А я уже начала бояться, что вы не придете, Вячеслав Васильевич. Добрый вечер, кстати.
– Добрый, Женечка, добрый, – проговорил ученый, пристально разглядывая меня через стекло.
Потом Комаров повернулся к супруге и спросил:
– Кстати, Оля, ты не могла бы мне сказать, за каким чертом ты впутала в это дело еще и полицию?
Голос Комарова звучал ровно, но Ольга съежилась, будто муж ее ударил, и пролепетала:
– Прости, я надеялась, что мы успеем завершить дела, пока ее будет трепать полиция…
– Дура! – внезапно выкрикнул Комаров и ударил жену по щеке. Миледи покачнулась и села на пол, прижимая руки к месту удара. Ольга не заплакала – наоборот, она все так же смотрела на нас горящими ненавистью глазами.
– И вовсе я не дура! – выкрикнула женщина. – Это был хороший план, жаль, не сработал. Я думала, капитан уберет эту тварь с дороги… Кто же знал, что они заодно?
– Кстати, это правда, – вступил в разговор Алехин. – Я решил проследить за Охотниковой именно после вашего звонка.
Комаров смерил супругу убийственным взглядом, но больше не добавил ничего о ее умственных способностях.
Теперь биохимик обратился к Дохлому. Комаров подошел вплотную к стеклу и проговорил:
– Ну что, привел?
Дрюня виновато кивнул. Я подумала, что Комаров сейчас примется стыдить сына – этого Павлика Морозова двадцать первого века: несчастный пионер предал только отца, а Дрюня подставил всю свою семью – папу, маму и даже дядю, которому принадлежал заводик, служивший прикрытием для всей этой биохимической шарашки. Но вместо этого Вячеслав Васильевич одобрительно кивнул и сказал:
– Спасибо, сынок. Рад, что ты снова на нашей стороне. Наконец-то ты одумался. А я ведь боялся, что ты начисто спалил себе мозги этой своей дрянью. К счастью, ты вовремя понял, что искупить вину и заслужить прощение можно одним-единственным способом.
Дрюня виновато шмыгнул носом и попытался потереть то место, где у него когда-то находилось ухо, но я блокировала его руку, и парень только судорожно дернулся.
– Теперь у тебя появился шанс, Андрей, – великодушно заявил Комаров старший.
Я во все глаза уставилась на Дохлого. Ах ты, гаденыш! Я-то думала, что парень привел нас в лабораторию потому, что хотел нашими руками разделаться с папашей, который, судя по всему, давно списал со счетов своего сынка-наркомана. Да еще и ухо вдобавок отстрелил. Это вам не игрушки!
А оказалось, ситуация зеркально обратная! Еще в Варфоломеевке, поняв, что я вцепилась в него как клещ и не намерена выпускать, парнишка придумал отличный план. Я ведь сама на пальцах объяснила наркоману, что бежать ему совершенно некуда… Получается, Дохлый привел сюда Алехина и меня потому, что решил уничтожить нас при содействии своего папаши. Ну, и заодно искупить вину – ведь именно Дрюня виновен в том, что лаборатория перестала быть секретной!
Я прижала Дохлого так, что наркоша заверещал, будто морская свинка. Краем глаза я поймала осуждающий взгляд Алехина – капитан явно не одобрял моих действий. Надо же, какой рыцарь без страха и упрека нашелся! Неужели за всю карьеру ему ни разу не доводилось выбивать показания из задержанного или «закрывать» того, чья вина не доказана полностью? Я взглянула в серые глаза Алехина и решила, что да, вполне возможно. Ни разу не приходилось. В таком случае ты, капитан, слишком хорош для нашего грешного мира. А вот я, Женя Охотникова, далеко не такая высоконравственная личность. Ну, простите, если можете! Жизнь у меня одна, и если на одной чаше весов благополучие одного-единственного наркомана (который и так лет через пять сойдет в раннюю могилу – судя по тому, какую дрянь он неразборчиво употребляет, Дохлому одна дорога), а на другой чаше весов две жизни – моя и Алехина, колебаться я не буду. Мне еще ни разу не приходилось убивать безоружного человека вот так, голыми руками. Но если понадобится – я это сделаю.
