– Ну что, госпожа Охотникова, устроит вас такое помещение? – раздался насмешливый голос Комарова. Я огляделась по сторонам.
Наконец мы оказались в месте, в котором не чувствуешь себя морской свинкой. Эта комната была большой, в ней даже стоял стол и несколько офисных стульев. Вероятно, какая-нибудь контора для работы с бумагами. Впрочем, стеклянные пуленепробиваемые перегородки были и здесь. Ну что ж!
Я бесцеремонно свалила Дрюню на пол – пусть отдохнет, предатель – и уселась на стул, положив ногу на ногу. Потянулась, нахально зевнула прямо в камеру, висевшую под потолком, и проговорила:
– Да, вполне устроит.
– Ну что ж, я выполнил на данном этапе свою часть соглашения – а вы будьте готовы выполнить свою. Объясните, каким образом научное честолюбие привело к неудаче моего предприятия? – голос Комарова звучал холодно. Я пожалела, что не вижу лица собеседника – что это за покер с невидимкой? Ставки ведь высоки, и речь не только о наших жизнях – если подумать, на кону весь мир. Даже сам Джеймс Бонд не играл на такие высокие ставки…
– Что ж, Вячеслав Васильевич, охотно расскажу. Я свое слово держу всегда. Ну, по крайней мере, стараюсь. Даже ваш сын не может пожаловаться, что я вела по отношению к нему нечестную игру. Да, Дрюня?
Дохлый отвел глаза. Я устроилась на стуле поудобнее и заговорила, задумчиво глядя в потолок:
– Эта история началась очень давно – году так в тысяча девятьсот семьдесят пятом. Тогда молодой, подающий надежды выпускник биохимического факультета пришел на работу в институт «Вирус». Молодой человек был очень талантлив – его даже называли Моцартом от биохимии. Но в советские времена в провинциальном институте даже Моцарту было не развернуться. Небольшая зарплата младшего научного сотрудника, интриги коллег – ко всему этому наш Моцарт оказался не готов. Вдобавок ко всему советская биохимия была «закрытой», если можно так выразиться, наукой – никаких публикаций в журналах мирового научного сообщества, никаких поездок на заграничные симпозиумы. Сиди себе в «шарашке» и день за днем занимайся однообразной работой, ничего общего с блестящими возможностями заграницы.
Я ужасно хотела курить, но не рискнула – неизвестно, как тут с вентиляцией.
– Наш Моцарт мог бы бежать на Запад, как сделали другие именитые биохимики. Но он был патриот, комсомолец. И тогда он решил делать карьеру, как тогда говорили, «по партийной линии». В этом и заключалась его ошибка.
Комаров молчал. Ни единого звука не доносилось из динамиков. Я продолжала:
– Больших высот наш Моцарт в партийной работе не достиг – ведь его таланты лежали совсем в другой области. Но за то время, что он занимался этим делом, он отстал и от науки – паровоз, как говорится, ушел вперед. А тут в стране наступили перемены, и партия, казавшаяся вечной, схлопнулась, как мыльный пузырь. Наш гений остался на бобах. Никому больше не были интересны его исследования пятилетней давности.
Из динамиков не доносилось ни звука – я даже не была уверена, что Комаров меня еще слушает.
– Так прошло много лет. Наш герой из младшего сделался старшим научным сотрудником, и наконец они с женой решились завести ребенка. Мальчик вырос, но не совсем таким, как мечталось его родителям. Бедные родители со стыдом поняли, что их сынок – наркоман и не способен учиться не только в их альма-матер, но и в слабеньком аграрном институте. Работать мальчик тоже не хотел. Он стал не только наркоманом, но и мелким барыгой.
Родителям ничего не оставалась, как махнуть на него рукой, благо мальчик был уже совершеннолетним.
И вот тут начинается самое интересное. Наконец-то ваш институт отправил вас, уважаемый Вячеслав Васильевич, на международный симпозиум. Впервые в жизни вы выехали за границу и использовали этот шанс на двести процентов.
Не знаю, каким образом вы вышли на террористов – возможно, они сами связались с вами и сделали предложение, от которого вы не смогли отказаться.
В провинциальном Тарасове под прикрытием завода Ольгиного родственника в рекордные сроки была выстроена лаборатория, оснащенная самым современным оборудованием. Полагаю, в «Вирусе» о таком могут только мечтать? Ваши новые друзья щедро финансировали строительство. И вот ваше предприятие заработало. Вы нашли сотрудников и взяли себе красивую кличку Барс – именно под ней вас должны были знать ваши заказчики.
Ваше первое предприятие оказалось исключительно удачным – вы изготовили модифицированный вирус гриппа и на его основе создали биологическое оружие двадцать первого века. Теперь не нужны были никакие споры сибирской язвы или вирус лихорадки Эбола! Причина, по которой провалилась советская программа по выпуску биологического оружия, для вас не существовала! Ведь ваш вирус был нужен не для того, чтобы выводить из строя армии противника, не для того, чтобы убивать – хотя и с этой задачей он справлялся вполне успешно. Нет, вирус был нужен для получения денег! Правительство какой страны позволит разразиться эпидемии на своей территории, если этого можно избежать, уплатив не такую уж гигантскую в масштабе страны сумму? Да все террористы мира выстроились бы к вам на поклон, если бы смогли вас разыскать!
Но вы не настолько алчны – вам хватило бы и созданных вами «Белых барсов». Вы породили их, они помогли вам… А всех денег на свете все равно не заработать, верно?
Комаров молчал. Неужели он покинул лабораторию и бросил нас тут умирать? Неужели я неверно просчитала этого человека?
– И все шло хорошо, просто замечательно, пока в игру не вступил ваш сын, ваш драгоценный Дрюня. Вы улетели за границу – разумеется, ни в какую Анталию вы не летали, а вели переговоры с вашими друзьями.
В ваше отсутствие в городе появился иностранец. Он задавал вопросы, привлекая к вам ненужное внимание. Ведь вы скромный сотрудник провинциального института! Ваш сын вышел на контакт с Константином Гонзалесом вместо вас. Он пообещал Константину достать контейнер с биоматериалом и выполнил обещание.
Но тут вы вернулись в город и узнали об играх, которые ведет ваше чадо. Вы пришли в ярость и выследили Андрея. Вы застрелили Гонзалеса в момент передачи товара. Мало того – вы даже стреляли в собственного сына.
Дрюня громко сглотнул. Он слушал мой рассказ, как ребенок – сказку, словно все это случилось не с ним.
– Вы даже успели забрать конверт с деньгами, который валялся в луже у трупа Гонзалеса. Но вот контейнер вы взять не успели – я привела полицию, и контейнер нашел стажер Умников.
Ваш сын подался в бега, и вы не смогли его разыскать. Он так боялся вас, что неделю просидел в погребе…
Я должна была догадаться о вашей роли в этом деле! Ведь я слышала разговор вашего сына с Гонзалесом – они говорили о том, что человек, которого Константин ждал в Тарасове, должен прилететь из Анталии. Конечно, оттуда каждый день прилетает по самолету наших земляков, но ведь не все из них биохимики. Он даже кличку вашу упомянул – «Барс». Красиво, не спорю. Вероятно, именно поэтому молодые отморозки-экстремисты выбрали для своей группы такое название – «Белые барсы». Ведь вы для них авторитет, правда? И второе, что должно было заставить меня насторожиться, – вы пожелали здоровья моей тетушке Миле. А ведь я не говорила вам, что она больна и находится в больнице. И никому из знакомых моя тетя о своей болезни не сообщала – не хотела беспокоить знакомых, которые будут волноваться о ее здоровье. Моя тетя вообще деликатный человек…
Так что вас все-таки погубило честолюбие, Вячеслав Васильевич. В глубине души вы остались все тем же Моцартом от биохимии… Вам необходимы были не только деньги, но еще и признание. И вот эта статья в журнале привлекла внимание юных бандитов из Нью-Йорка. И Константин Гонзалес приехал в Тарасов… Но это уже другая история.
– Вы не выйдете отсюда, – медленно проговорил Комаров.
– Мне тоже так кажется, – мягко произнесла я. – Но как же ваш сын?
– Он меня разочаровал.
Микрофон мягко щелкнул, отключаясь. Я поняла, что игра окончена. Этот щелчок – последнее, что мы слышали от Комарова. Больше он беседовать не намерен. А Дрюне конец – ему суждено умереть вместе с нами.
– Слышал, дружок? – я повернулась к парню. Лицо Дрюни было белым, глаза распахнуты и в них дрожат слезы – как у малыша, которому пообещали конфетку, а вместо того дали пустой фантик.
– Но как же так… – не веря себе, выговорил Дохлый.
– Ну, тут на кону очень большие деньги. Такие, что люди забывают, кто им сват, кто брат. А дети… Тобой не очень-то получается гордиться, дружок. Теперь у твоего папы столько денег, что он может заплатить генетикам, и они ему в пробирке соберут идеального ребенка с заранее заданными качествами. Не одна ведь биохимии развивается – генетика тоже на месте не стоит…
В комнате послышалось слабое шипение. Алехин вскочил и принялся озираться в поисках источника угрозы. Я по-прежнему сидела на стуле, изучая потолок.
