не могла ничего сделать, все внутренности, будто в кулак кто-то сжал.
– Может включить тебе водички, чтоб процесс пошёл? – услышала я издевательский голос из комнаты. В конце концов, всё-таки удалось пописать.
– Подтереть тебя? – спросил он, вернувшись в туалет. – Ради женщины, в утробе которой сидит мой внук или внучка, я на всё готов!
Я отрицательно замотала головой.
– Ну, как хочешь. – Он помог мне подняться, натянул на меня трусики и снова на руках отнёс в постель. Спать мне пришлось сидя, всё так же примотанной ремнём к спинке кровати. Этот жуткий мужчина спал рядом, лёжа в позе зародыша. Его сходство с сыном, замечаемое мною время от времени, заставляло моё сердце сжиматься от тоски и какой-то аномальной для данной ситуации нежности…
Пробуждение было похоже на кошмарный сон – первое, что я увидела, были безумные глаза этой женщины. Она что-то кричала, её длинные чёрные с сединой волосы разметались по плечам. Потом откуда то в её руках появился нож, который она занесла надо мной… Рафин-старший молниеносно вскочил с кровати, схватив её одной рукой за запястье, а другой ударив наотмашь по лицу.
Женщина продолжала кричать: “Опять взялся за своё, старый кобель! Я убью тебя! Ты у меня в тюрьме сгниешь!” И тому подобное. Понятно. Она приняла меня за его любовницу, хотя где она видела, чтобы любовницы спали рядом со своими любовниками, связанными и с заклеенным ртом? Рафин тоже обратил её внимание на эту деталь, на что она ответила: “От такого извращенца как ты, всего можно ожидать!” Но заметив, что я не голая, женщина всё-таки успокоилась. После чего он вывел её из квартиры наружу, бросив на меня укоризненный взгляд, как-будто это я во всём виновата!
Вернувшись минут через двадцать, приготовил кофе и похвастался:
– Женщины всегда по мне с ума сходили! Думал в шестьдесят, да без денег я уже на хер никому буду не нужен, а вон оно как! Конечно, она всего лишь старая шлюха, но… Хотя рожа у меня не такая смазливая, как у моего сынка, но сексуального магнетизма у меня побольше будет, а? Может тоже стоило в артисты податься? Правда, я всегда считал, что актёрская профессия какая-то бабская, не для мужика…
На этих словах, он поднёс чашку кофе к моим губам, я сделала глоток, а потом заметила саркастически:
– Да, стать сутенёром это, конечно, более достойный выбор для настоящего мужчины.
В ответ он плеснул мне кипятком из чашки в лицо.
– Всё из-за этого проклятого сучонка! Если б не он, может и жизнь бы по-другому сложилась.
Я расплакалась от усталости и жалости к себе. После ночи, проведённой связанной, всё тело ныло и болело. Он принёс полотенце смоченное водой и вытер мне лицо, приговаривая:
– Ну извини, я погорячился!
В ответ я плюнула в него. Он хотел ударить меня, но сдержался, усмехнувшись:
– А ты смелая и с характером! Мне всегда нравились такие. Ладно, будем считать, что мы квиты.
Он снова заклеил мне рот, после чего включил телевизор погромче и сказал, что ему нужно отлучиться по делам.
– Не скучай и будь паинькой! Я скоро вернусь.
Я предприняла несколько попыток освободиться от верёвок, которыми были связаны мои руки и ноги, но лишь натёрла до крови кожу на запястьях. А вот от клейкой ленты, которой был заклеен мой рот, я освободилась довольно легко, да только без толку! Был воскресный день. Кто-то слушал музыку, врубив магнитофон на всю громкость, кто-то что-то сверлил, кто-то бурно выяснял отношения, а кто-то просто уехал на пляж позагорать – моих робких воплей о помощи, похоже никто не слышал.
Я рассматривала крохотную, убогую конуру, в которой жил отец кинозвезды, и представляла, какого это – проводить здесь ночи и дни. Считается, что близкие люди не могут завидовать друг другу, родители должны радоваться успехам своих детей, но я давно уже знала, что это не правда. Моя мама очень сопереживала моим неприятностям, как могла, старалась мне помочь, но когда у меня всё было хорошо, когда я бывала взаимно влюблена и счастлива, и рассказывала ей об этом – у неё портилось настроение. Завидуешь всегда только близким, только тем, с кем ощущаешь себя на равных. И скромный успех бывшего однокурсника задевает сильнее, чем безумные гонорары какого-нибудь Тома Круза.
Потом, чтобы развлечь себя, я стала мысленно сочинять рассказ об эксцентричной парочке влюблённых, живущих где-то в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, то есть подальше отсюда…
Рафин-старший вернулся через несколько часов, увидев, что я смогла освободиться от клейкой ленты, но всё ещё сижу здесь, лишь усмехнулся.
– Ты не мог бы дать мне ручку и тетрадку, и отвязать одну руку?
– Хочешь прощальное послание своему любимому настрочить? Да подожди ещё надежду терять, может всё обойдётся.
– Нет, я хочу рассказ один записать. Он у меня весь день крутится в голове заезженной пластинкой, мне удастся избавиться от него, только если я его запишу.
Он посмотрел на меня удивлённо, но отыскал блокнот и ручку, отвязал обе руки и даже подложил под блокнот какую-то книжку, чтоб мне удобнее было писать.
– А нет ручки с чёрной пастой? Не люблю синюю.
– Привередничаете, автор! – ответил он, но ручку с чёрной пастой всё же отыскал и кинул мне на колени. – Я тоже синюю не люблю – ею в казённых домах пишут.
Я никогда не задумывалась над этим, но сейчас вдруг поняла, что синюю пасту не люблю по той же причине, что и он.
– Кстати, я рад, что мы перешли на ты!
“В лифте”. Или “Застрявшие”? Оба названия так себе, но сейчас это не важно, потом можно что-нибудь получше придумать. Итак…
Когда он понял, что этот роскошный лифт, украшенный позолотой и зеркалами, действительно застрял, он сначала удивился, а потом по-мальчишески обрадовался – ну хоть какое-то приключение! Хоть что-то не запланированное в череде его благополучных, наполненных смыслом дней.
Она, в отличие от него, этим вечером не скучала. Она радовалась своему стильному кутюрному платью, розовато-серебристому, с пышными рукавами-фонариком, в котором она чувствовала себя принцессой, как в детстве. А ещё она весь вечер флиртовала с очень интересным мужчиной, но делала это не явно, не столько ради того, чтобы поберечь чувства мужа, сколько ради того, чтобы мужчина не решил, будто она доступна и не испортил всё, попытавшись назначить ей свидание. Но мужчина был умён, как и все по-настоящему привлекательные мужчины, он понимал, что это лишь игра и ничего не имел против. А теперь она
