они любят ходить или где любят бывать?
– Да откуда я знаю, они же не маленькие. Денег у них не много, чтобы по кабакам шастать. Гуляют, в основном, так сказать, на свежем воздухе, – мать Лоры закрыла обеими руками лицо и стала нервно растирать ладонями область век и носа. – Раньше всё больше дома гостей встречали. А последнее время вдвоём только. Не слышала о том, чтобы с товарищами. Что она в этом Тиме нашла, неизвестно. Ни кола ни двора. Машина – это все, что есть у него за душой. Ни работы, ни профессии. Но любят друг друга. Любят сильно.
– Я понял вас. Скажите, а они могли поругаться? Были предпосылки к этому? Они вообще ругались? Может, враги у них были, долги?
– Нет, я хоть и не ладила с дочерью последнее время, но уверена, ничего такого не было. Она мне всё рассказывала. Всегда. Даже когда мы были в ссоре.
– Ну, хорошо, если что-то ещё вспомните, сообщите, пожалуйста. Вот мой номер, – Михаил оторвал кусочек листка из блокнота и нацарапал на нём свой номер телефона огрызком карандаша.
– Михаил, вы скажите, ну что вы думаете по поводу их пропажи?
– Пока выводы делать рано, мы собираем информацию, анализируем, проводим оперативно-следственные мероприятия. Как что-либо конкретное будет мне известно, я вам сообщу. Может, уехали куда, знаете, эта молодёжь, эх, бесшабашные.
– Ох, Михаил, ваши слова бы да богу в уши.
В воскресенье Сергей проснулся от завывающей Тины Тернер, которая снова пела «Ты просто лучший». Комнату пополам разрезал луч света, проникнувший через тонкую щель между не полностью закрытыми шторами. Сергей, вздрогнув от неожиданности, стал крутиться влево и вправо в поиске мобильника и, дотянувшись до него, отключил звук. Полежав несколько секунд с закрытыми глазами и придя в себя, он включил экран и проверил входящие. Звонил Миша. Отправившись ко сну далеко за полночь, Сергей никак не мог проснуться, поэтому, набрав номер, закрыл глаза, продолжая дремать, и слушал гудки.
– Доброе утро, Вьетнам! Спишь? Эй, Серёга!
– Миша, какой Вьетнам? Сколько времени?
– Да уж. Начало девятого, дорогой! – в голосе Михаила были слышны нотки стёба и сарказма.
– Я поздно лёг. Что там у тебя, говори.
– Есть интересная информашка. Представляешь, мне только что перезвонил один из друзей Тимы.
– Кого?
– Серёга, не тупи, в натуре, просыпайся, брат. Тимофея Кузнецова, сожителя Лоры Заенко, с матерью которой мы вчера беседовали.
– Понял, понял, говори! – Сергей встал с кровати и начал натягивать носки.
– Короче, прикол реальный. Друга зовут Эрик. Мы с ним вчера говорили. Он ничего полезного не сказал, так как уже давно, с его слов, не общался с Тимой. В общем, наш Эрик спал-спал, думал-думал, ворочался и кое-что вспомнил. Короче, сказал, не знаю, поможет ли это нам или нет, но однажды Тимофей ему сообщил странную вещь, что если когда-нибудь они с Лорой пропадут, искать их нужно будет в психушке.
– Что? Что за хрень?
– Слушай дальше. Короче, Эрик этот сказал, что знает Тимофея этого и Заенко недолго. Года три. Парень, говорит, Тима хороший, но со странностями, как и Лора его. В общем, они, эти наши пропавшие ребята, любили страшилки и ужастики. Говорит, что после киносеансов ходили гулять в психбольницу. Тима как-то поздно вечером, выпивший, позвонил Эрику и сказал, шутя, что они идут в психушку. Теще, мол, не скажешь такого, спать не будет или скажет: с ума сошли. А вот Эрик будет знать. Если искать будут, они там. Посмеялись и распрощались. Ну, это было давно. Просто Эрик сейчас решил, что это важно.
– Охренеть.
– Та да. Давай, дуй в контору. Я пока тут. Подумаем, что к чему. А что твоя группа, нарыли что-нибудь?
– Да ну их, Миша. Я для них всегда молодым буду, зелёным. Не слушают меня. У них свои версии. Сам разберусь. Скоро буду.
– Давай. Жду.
* * *
В воскресенье Валерий Кириллович проснулся сам не свой. Повышенное внутричерепное давление раздавливало затылочную часть головы и постепенно переходило в область висков. В комнате было душно, и спёртый воздух усиливал ощущение волнения и тревоги. Слабость в ногах и ломка суставов также были привычными признаками приступа, которые в последнее время случались всё чаще и чаще. Проведённая им в пятницу операция лишь не более чем на сутки утолила его жажду и нормализовала его общее физическое и эмоциональное состояние. Но сегодня он снова почувствовал себя плохо. Лёжа абсолютно голым на спине с закрытыми глазами посреди ванной комнаты на кафельном полу, он мастурбировал и вспоминал самые яркие моменты процесса ампутации абсолютно здоровых конечностей у полностью здорового человека. С гримасой, выражающей дикую боль на лице, он катался по холодному полу, сгибаясь в позу эмбриона и разгибаясь, прогнувшись в спине, широко раскинув в разные стороны ноги. Боль не уходила, тело сводили судороги, и тогда он понял, что ничего не поможет, кроме как вернуться и поработать над кем-нибудь еще из его пленников.
Уже через двадцать минут он мчался в больницу, забыв закрыть двери дома и калитку на ключ.
Всё это время в его отсутствие Тима не переставал мечтать о малейшей оплошности медсестры во время процедур. Всё, что ему было нужно, это незатянутый до конца ремень на его правой руке. И тогда он сможет вырваться, и тогда никто – ни верзила, ни медсестра, ни доктор, никто не станет у него на пути. Ему нужно было спасти Лору, их ребёнка, и сам он умирать не собирался.
Яна просто сходила с ума. Она потеряла сон. Даже несмотря на слабость, она не смыкала глаз. Шли четвёртые сутки, как она находилась в палате совсем одна. После того, как её и Родю увезли из общей палаты в раздельные одиночные боксы, Яна не переставала плакать и бредить. Сейчас она не чувствовала последствий избиений и группового изнасилования, физическая боль и недомогание её больше вообще не волновали. Ожидание неизвестно чего реально сводило её с ума. Она разговаривала сама с собой в ролях, она визжала и сопела, пела и насвистывала все мелодии, которые помнила. Медсестра Валентина кормила её один раз в день и ещё один раз в день давала стакан воды. Яна умоляла её поговорить с ней, но та специально, видя эмоциональное состояние девушки, издевалась.
В очередной раз, когда Валя пришла, чтобы проверить состояние пленницы, Яна взмолилась, чтобы она рассказала ей, чего ждать:
– Умоляю, Валя, скажи мне, скажи, скажи. Скажи, что будет дальше? Где Родя, что вы с
