– Андре, как вы? – спросил я, как только его усадили.
– Нормально, – прошептал он. – Там долго тянутся выходные.
– Понимаю. Вам от живота лекарства дают?
– Дают, и я их пью, хотя не уверен, что они помогают. Все равно внутри все горит.
– Будем надеяться, вы не задержитесь в тюрьме надолго, а как только выйдете, мы поместим вас в самую лучшую больницу.
Лакосс кивнул, но было понятно, что его вера подорвана. Длительное заключение всегда по капле выдавливает надежду. Даже из невиновных.
– А у вас как дела, Мик? – спросил он. – Как рука?
Несмотря на свое состояние, Андре не забывал интересоваться моими делами. Я еще восстанавливался после той аварии. Эрл умер, я был потрепан и сломлен. Если говорить о теле, я получил сотрясение; пришлось делать операцию и выправлять нос. С тех пор мне наложили двадцать девять швов на рваные раны, и дважды в неделю я посещал сеансы физиотерапии, чтобы восстановить работоспособность левой руки, где разорвались связки локтевого сустава.
Попросту говоря, я легко отделался. Можно даже сказать, остался целым и невредимым. Но что физические раны… Гораздо больше меня терзали душевные страдания. Каждый день я горевал по Эрлу Бриггсу, и моя скорбь могла сравниться лишь с грузом вины. Ни дня не проходило, чтобы я не перепроверил свои апрельские решения и предпринятые шаги. Больше всего я сожалел о том, что оставил в машине маячок и как самонадеянный болван отправился в Викторвилл на встречу с Гектором Мойей. Я решил подразнить тех, кто отслеживал мои перемещения, и последствия этого останутся со мной навсегда, вместе с образом улыбающегося Эрла.
Когда изучили останки «линкольна», GPS-трекер уже исчез, но за день до этого – когда Сиско проверил машину – он там был. Я не сомневался, что до Викторвилля за мной проследили. И знал, кто принял решение и столкнул «линкольн» с трассы, пусть даже не своими руками.
На этом процессе у меня была одна главная цель: освободить Андре Лакосса и доказать его невиновность. Однако в планы входило и уничтожение Джеймса Марко.
То, что случилось на автостраде № 15, было ужасно. И все же во всем этом был хороший момент. Вертолет спасателей доставил нас с Эрлом обратно в Викторвилл. Эрла до больницы не довезли, а я после хирурга попал в реанимацию. Когда я пришел в себя, у кровати сидела моя дочь и держала меня за руку. Но чтобы залечить душевные переживания, требовалось время.
Пока я восстанавливался, суд отложили почти на месяц. И больше всего это ударило по Андре: еще месяц заключения, еще месяц чахнувшей надежды. Но он ни разу не пожаловался. Он просто хотел, чтобы я поправился.
– Спасибо, неплохо, – ответил я. – Не могу дождаться начала, наконец-то пришла ваша очередь, Андре. Сегодня мы начнем рассказывать им совершенно другую историю.
– Хорошо, – произнес он без особой уверенности.
– Андре, ради меня, сосредоточьтесь только на одном…
– Да, я знаю, знаю. Убрать виноватый вид.
– Вот именно.
Я понарошку ударил его в плечо здоровой рукой. Эту мантру я повторял с первого дня. Убрать виноватый вид. Если человек выглядит виновным, его виновным и признают.
Конечно, я знал разницу между тем, когда человек выглядит виноватым и когда чувствует себя виновным. Но, как и Андре, я пытался сыграть свою роль. С ночи перед выбором состава присяжных я не взял в рот ни капли спиртного. Даже на выходных.
– Жаль, что Дэвида здесь нет, – прошептал Андре так тихо, что я еле его расслышал.
Я машинально развернулся в пол-оборота и пробежал глазами по галерке зала суда. Как и в начале процесса, людей в зале было немного. В 111-м департаменте судили обвиняемого в серийном убийстве, что и привлекло большую часть СМИ. А дело Лакосса в новостях освещалось скудно. И циник внутри меня решил, что это из-за того, что жертвой была проститутка.
Однако своя группа поддержки была и у меня. В первом ряду сразу за столом защиты сидели Кендалл Робертс и Лорна Тейлор. Лорна в ходе процесса периодически заглядывала на заседания, Кендалл пришла впервые.
Опасаясь, что в зале суда она, возможно, встретит кого-то из прошлой жизни, Кендалл избегала процесса, пока я прямо не попросил ее прийти хотя бы на свою вступительную речь. С апреля наши отношения вышли на новый виток, и я хотел, чтобы своим присутствием она морально меня поддержала.
На заднем ряду сидели двое мужчин, которые ежедневно присутствовали с самого начала выбора состава присяжных. Имен я не знал, но хорошо понимал, кто они. Их дорогие костюмы выглядели здесь неуместно. Крепкие ребята с очень загорелой кожей, так как, по-видимому, большую часть жизни они проводили на улице, а не в залах суда. Атлетичным сложением они напоминали Гектора Мойю, и для себя я называл их просто «ребята Мойи». Они входили в группу защитников, которых Мойа послал за мной присматривать после той автокатастрофы в горах. Тогда в комнате для свиданий я от защиты отказался. Для Эрла Бриггса было уже поздно, но во второй раз такое предложение я отвергать не стал.
Больше за процессом не наблюдал никто. Партнера Лакосса по жизни, Дэвида, в суде не было. Прихватив оставшееся золото, он сбежал из города в канун начала процесса. Эта потеря больше всего отразилась на моральном состоянии Андре.
Я его понимал. Для меня важно было присутствие Кендалл в зале суда, я чувствовал, что у меня есть поддержка, что я не один. Словно в этом сражении у меня был союзник. А вот моя дочь до сих пор в зал суда не ступила ни ногой. И это задевало. Свидания в больничной палате не хватило, чтобы заново выстроить отношения. И школа больше не могла служить оправданием: занятия кончились, когда выступала сторона обвинения. Думаю, я рефлекторно бросил взгляд в зал.
– Сейчас не время об этом беспокоиться, – прошептал я Андре, да и самому себе. – Нужно выглядеть сильным. Быть сильным.
Андре кивнул и постарался улыбнуться. Когда Дэвид, прихватив золотишко, дал деру, он не только Лакосса оставил ни с чем. К тому времени я уже получил чек за второй слиток в качестве дополнительной оплаты. Третий слиток нужен был к началу суда, но к тому времени золото исчезло. Итак, дело, благодаря которому я вначале планировал подняться, превратилось в благотворительность. Команде Холлера больше не платили.
Ровно в десять утра судья вышла из кабинета и заняла свое место. По традиции судья Лего, разглядывая Форсайта и меня, спросила, есть ли дела, которые нужно обсудить до появления присяжных. На этот раз были. Я встал, держа пакет документов, и сказал, что нужно рассмотреть и одобрить поправки к списку свидетелей. Она жестом подозвала меня к столу, и я передал ей копию нового списка, а потом, на обратном пути, кинул копию Форсайту. Я еще не успел сесть на место, как обвинитель поднялся и выдвинул протест:
– Ваша честь, адвокат применяет старый как мир прием, пытаясь скрыть имена настоящих свидетелей в море других имен. И досудебный список был огромен, а сейчас он добавил, по моим оценкам, от двадцати до двадцати пяти имен. Очевидно, что большую часть на самом деле даже вызывать для допроса не будут.
Форсайт указал списком назад, туда, где на стуле сразу за оградой сидел Ли Лэнкфорд.
– В списке появилось имя моего собственного следователя. И давайте-ка пройдемся… фигурирует уже не один, а целых два заключенных федеральной тюрьмы. Один… два… три тюремных охранника. А еще, похоже, имена всех жителей дома, где проживала жертва…
Внезапно он замолчал и швырнул документы, словно не на стол, а в мусорную корзину.
– Обвинение протестует, ваша честь. Мы считаем, что удовлетворить эту просьбу можно только в том случае, если нам дадут время просмотреть имена и установить их связь – если она вообще имеется – с рассматриваемым делом.
Протест Форсайта не стал для меня откровением. Наш продуманный план защиты мы прозвали «Марко Поло» – так и написали сверху на доске, которую водрузила Лорна на кирпичную стену зала заседаний. Открывал наш гамбит как раз список свидетелей. Форсайт прекрасно справлялся со своей ролью, хотя до сих пор – во всяком случае, не вслух – он не акцентировал внимание на одном, самом важном, имени.
Это имя затаилось там, в глубине, готовое взорваться словно бомба, и ждало лишь неверного шага со стороны обвинения.
Поднимаясь, чтобы ответить на возражение, я успел бросить еще один быстрый взгляд назад. Дочери снова не заметил, зато получил улыбку от Кендалл. Переводя взгляд, я на мгновение зацепился за Лэнкфорда. Он смотрел на меня с выражением, в котором шестьдесят процентов было «Какого фига?» и сорок стандартного «Да пошел ты». Я надеялся именно на эти шестьдесят.
– Ваша честь, – начал я, устремив наконец взгляд на Лего, – судя по протесту, мистер Форсайт уже знает, кто эти люди и какое отношение они имеют к рассматриваемому делу. Тем не менее защита рада предоставить время, чтобы проверить новые имена и дать соответствующий ответ. Однако прерывать процесс нет необходимости. Я планирую развлечь присяжных долгой вступительной речью, а потом начать со свидетелей, чьи имена были в исходном перечне и уже одобрены судом.
