Его звали Корд Мейер. По рекомендации отца он пригласил меня из Университета Пенсильвании, где я учился на выпускном курсе филологического факультета и был единственным, кто настаивал на серьезности писателя по имени Натаниэл «Пеп» Уэст, в Отдел планирования Центрального разведывательного управления. Там в течение сорока лет я занимался организацией убийств, пребывая в уверенности – и, может быть, заблуждаясь? – что тем самым помогаю своей стране бороться с ее врагами. Живу в соответствии со стандартами своих предков, погибших на полях сражений, и отстаиваю великие принципы, ради которых мок под дождем Хемингуэй, именуемые «свобода» и «демократия».
Корд до сих пор является мне в ночных кошмарах. Я никогда не смогу избавиться от него. Вероятно, вам известна его история: он был одним из самых знаменитых сотрудников ЦРУ, и я, зная большинство из них, могу смело сказать – лучшим. К тому моменту, когда я в 1961 году пришел на работу, он трижды перенес серьезные испытания. Во время войны Корд служил морским офицером на Тихом океане и потерял глаз. Он никогда не говорил об этом, но нам известно, что он участвовал в самых ожесточенных сражениях – вплоть до кровопролитных рукопашных схваток, в которых, помимо рук, использовались штыки и саперные лопатки. Корд не носил повязку, дабы не привлекать к себе излишнее внимание, – он просто вставлял в пустую глазницу стеклянный шарик, который можно было заметить только при ближайшем рассмотрении. Сознание того, что он потерял глаз где-то на Иводзиме или в каком-то другом забытом богом месте с труднопроизносимым названием, имело гораздо больший эффект, нежели заметная издалека повязка.
Оказавшись свидетелем ужасов войны, он стал пацифистом. Его привлекала идея всемирного правительства, дабы отдельные страны лишились возможности посылать корабли с молодыми парнями к затерянным в океане крошечным островам. Он принял активное участие в создании ООН в надежде на осуществление своей мечты. В 1948 году, после трех лет самоотверженной работы, до него дошло, что в этой организации всем заправляют коммунисты, и, следовательно, она будет действовать вразрез со своей предполагаемой миссией – то есть будет способствовать распространению красной гегемонии на голубой планете. Разочарованный, он вступил в контакт с мистером Даллесом, который разглядел в нем внушительный потенциал и предложил ему должность в своем учреждении.
У него был настоящий талант для этой работы. Через пять лет он возглавил секретную службу в Директорате планирования, а это, если вы еще не знаете, именно то подразделение, которое занимается всеми кровавыми делами. Сотрудники других подразделений называют его «оперативным» и дают ему прозвища, вроде «Ранчо» и «Загон», а персонал величают «ковбоями» или «стрелками». Оно никогда не выглядело убийственно страшным, каким являлось в действительности. Группа интеллигентных выпускников Йеля, разбавленных несколькими выпускниками Принстона и Брауна, обладающими специальными навыками, в узких галстуках (узлы никогда не ослабляются!), в очках в роговой или массивной пластмассовой оправе черного цвета, в темно-серых или светло-коричневых костюмах «Брук Бразерс», в туфлях или мокасинах «Барри Лтд.». Во время уик-эндов – хлопчатобумажные рубашки в полоску, темные шорты, старые теннисные туфли «Джек Парсел», куртки цвета хаки, тенниски. Самый проницательный человек не смог бы рассмотреть за этими доброжелательными лицами изощренные умы, планировавшие государственные перевороты, убийства полковников тайной полиции, вооруженные вторжения.
Вернемся к Корду, магу секретных служб, к его второму испытанию. В 1958 году он потерял второго ребенка, девятилетнего сына, которого сбил насмерть автомобиль в самом священном для участвовавших в «холодной войне» выпускников Йеля месте – в Джорджтауне. Я не могу представить себе всю глубину такой трагедии, как потеря ребенка. Поскольку меня переполняют эмоции, не буду останавливаться на этом и не стану пытаться представить его страдания. Замечу только, что подобные события явно не способствуют развитию позитивного мировоззрения.
Третье серьезное испытание сделало Корда знаменитым и вместе с этим вызвало самые разные чувства в его адрес – жалость, симпатию, презрение, сомнение, недоверие, подозрение и даже восхищение. В этом плане Корд был предтечей Джорджа Смайли: он искренне любил родину, а она отплатила ему презрением. У случившегося с ним несчастья было имя – Мэри Пинчот Мейер.
На мой взгляд, ее можно отнести к переходному социально-культурному периоду, поскольку она появилась слишком поздно, чтобы принадлежать к битникам, или слишком рано, чтобы принадлежать к хиппи. «Хорошо воспитанная представительница богемы» – вероятно, стало бы самым точным ее определением. Разумеется, она была красивой, и большинство мужчин моментально влюблялись в нее, а кроме того, непринужденной, веселой, обаятельной. Ее голову венчала копна густых темных волос. Помада на губах выглядела более красной, чем на губах любой другой женщины в Вашингтоне. Должно быть, она рано созрела в сексуальном плане, должно быть, она любила опасность, должно быть, у нее имелась склонность к феминизму и потребность стать чем-то бо́льшим, нежели просто женой выдающегося воина «холодной войны».
Она ушла от него в 1961 году под традиционным для той эпохи предлогом – вследствие «душевной черствости». Что бы это ни означало, я подозреваю, данное выражение имеет тот самый смысл, который в него вложили ее адвокаты. Неизвестно, когда возникла ее знаменитая связь – до или после развода. Был ли Корд официальным рогоносцем или два голубка скрывали свои чувства до оформления бракоразводных документов? Никто этого никогда не узнает. Весьма сомнительно, чтобы Корд рассказывал об этом кому-либо. Во всяком случае, мне он не рассказывал.
До 1960 года они оба жили в Джорджтауне. Известно, что она была дружна с его женой, красивой и довольно своеобразной женщиной, и проводила с ней время. Кроме того, они наверняка встречались на пьяных вечеринках на открытом воздухе, к которым тяготела их компания.
Неизвестно, когда Мэри Пинчот Мейер впервые легла в постель с Джоном Фицджеральдом Кеннеди – до президентских выборов в ноябре 1960 года или после. Как неизвестно и то, дождались ли они завершения бракоразводной процедуры. Известно лишь, что в течение трех лет его пребывания в должности президента она нанесла не меньше тридцати визитов в Белый дом, являясь туда и днем, и ночью. В Вашингтоне этот секрет хранили настолько тщательно, что его вряд ли можно было вообще назвать секретом, хотя она могла и не догадываться о том, что Кеннеди, имея с ней любовные отношения, между делом пытается затащить в постель любую встречающуюся на его пути женщину от Балтимора до Ричмонда, включая кинозвезд.
Вокруг них множились слухи. Она имела странные, загадочные отношения с самым неинтересным человеком того периода, Тимоти Лири (разумеется, выпускник Гарварда!). Говорили, будто это она принесла в Белый дом ЛСД и марихуану и познакомила с ними президента в надежде снизить уровень его детской агрессивности. Прошу прощения, я не располагаю достоверной информацией на этот счет и упоминаю Мэри только потому, что она была женой Корда, и потому, что это еще одна причина непопулярности Кеннеди в Директорате планирования – но не в ЦРУ в целом. Поскольку такое понятие просто не существует, ибо ЦРУ представляет собой рыхлую конфедерацию племен, одни из которых ладят с другими, а другие – нет.
Возможно, я вернусь к этому позже. По моему глубокому убеждению, ревность не имеет к делу никакого отношения – она не вписывается в концепцию Нового Критицизма. И могу уверить вас в том, что я, маленький Хью, последний из чудесных йельских мальчиков Корда, не состоял в тайной любовной связи с Мэри. Я всегда любил его и никогда не любил Мэри. Спешу добавить, я не имею никакого отношения к ее убийству в 1964 году, если это было убийство. Я сделал то, что сделал, по самой скучной из всех возможных причин – по причине политических разногласий. И опять вам придется терпеть мою изящную прозу на протяжении еще нескольких страниц, прежде чем я приступлю к обсуждению данной темы.
Итак, я убил Джона Кеннеди не из-за его романтических отношений с Мэри Пинчот Мейер, бывшей женой моего шефа, наставника и гораздо более выдающегося во всех отношениях человека, нежели он. Жаль. Разве это не было бы хорошей завязкой для последовавших событий, если бы убийца обитателя Камелота оказался благороднейшим из всех, а человек, которого он убил, – гнуснейшей из собак? Эта история стала бы легендой, в которой я, по умолчанию, был бы самым ненавидимым среди всех людей на свете. В действительности я никогда не видел Мэри. Для меня она была лишь призраком, сказочным персонажем.
Давайте определимся с исходным пунктом. Я точно знаю, когда подсознание объявило мне о своем решении, после чего жизнь завертелась вокруг его оси. Я также знаю, что оно трудилось месяцами, пытаясь объединить новые открытия, новые озарения, новые взаимоотношения в нечто вроде связного плана действий, который, как мне казалось, следовало составить еще до его осмысления. Что-то неладное происходило в королевстве. Отсутствовали слова, с помощью которых можно обсудить этот вопрос. А когда они появились, было слишком поздно. Мы стали бы обречены.
