Она оперлась спиной о дверной косяк покрепче.
— Чего? Какие еще документы?
— Это из полиции, Сенечка! Из полиции ползают!
— Из полиции? — Тип в кожанке прищурился. — Что забыли у моей Лолки?
— Лолита, поднимайтесь, — приказала Катя. — Паспорт захватите свой.
Внизу опять суета, поиски в ворохе вещей, в чемодане. Затем шлеп… шлеп… Лолита Силуян, как была босая, без обуви, поднялась по лестнице.
— Паспорт, хорошо, покажите штамп. Это ваш муж?
— Гражданский, — басом пискнула толстуха. — Вы это не подумайте только…
— Штампа нет. Как его зовут?
— Сенечка, я… она нас с Маркушкой застукала, Маркушку прямо на мне!
— Налицо супружеская измена, — сказала Катя. — Что же вы не возмущаетесь, Семен? Лолита, кстати, а что ваш гость имел в виду под словом «потом разочтемся»?
Лолита Силуян молчала.
— Это ваш сутенер? — прямо спросила Катя, кивая на типа в кожанке. — Кишиневская мафия?
— Скажете тоже… мафия… мы просто…
— Что просто?
— А что, я старику задаром давать должна? — огрызнулась Лолита. — Он прилип ко мне как смола, у него дома семья, жена, ей грыжу вырезали, он мне сам жаловался, а у него самого уже все зубы вставные, челюсть ходуном ходит во рту, я что, его за так должна ублажать?
— Лолита, мне до ваших подвальных амуров дела нет, — сказала Катя. — Я к вам по другому вопросу.
— По какому? — встрял «Сенечка».
— Я не с вами разговариваю. Лолита, учитывая все то, чему я стала тут у вас свидетелем, советую быть со мной откровенной, если не хотите, чтобы я сейчас же позвонила в ДЭЗ и местному участковому и этот ваш подвальный дом свиданий прикрыли. А вас миграционная служба выслала вон.
— Да я это… ой, не надо высылать… ой, спрашивайте…
Катя оглядела Лолиту Силуян — по возрасту она старше Софии Калараш. Та более симпатичная, а эта расплылась уже от излишеств и алкоголя. Чесноком и от нее разит, как и от сожителя-сутенера.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Софии.
— О Соне? — Лицо толстухи разом изменилось. Она вся как-то моментально притихла.
— Да, о Софии Калараш. Я читала ваши прошлые показания. Но у меня к вам вопросы.
— Два года прошло. Его ведь поймали тогда, гада…
— Я знаю, но мне нужно кое-то у вас уточнить, — сказала Катя и достала из сумки фотографии Родиона Шадрина. — Этот человек приходил к Софии?
Она показала фото. Лолита глянула.
— Да.
— Точно он?
— Он самый.
— Да он это! — снова вякнул «Сенечка».
— Вы тоже были тут два года назад? — спросила Катя.
— А то, был, конечно.
— И видели Шадрина, вот этого человека вместе с Софией Калараш?
— Нее, я не видел.
— Так чего же говорите тогда?
— Так я ж ему все рассказала, а Соня мне. И я его видела, как вас. Приходил он к ней. Чудной такой парень. Вроде заторможенный, у него с головой не в порядке, — зачастила Лолита.
— София имела с ним интим?
— Ага.
— За деньги?
— Конечно, платный, с таким-то недоразвитым? А он ее еще и убил потом, тварь такая!
— Как они познакомились? — спросила Катя. — София вам рассказывала? Вспомните, что она говорила? Где они познакомились с Родионом Шадриным?
— Так мне и вспоминать нечего, на работе и познакомились.
— Здесь где-то во дворах? София ведь дворником работала.
— Нет, не здесь. Она еще подрабатывала в одном месте, то есть в разных местах, где придется.
— Проституткой, что ли? — прямо спросила Катя.
— Уж сразу и проституткой! Что же это вы покойную позорите! Сонька человек добрый, безотказный.
— Извините, пожалуйста, я не хочу обижать никого. Просто очень важно узнать, где София могла встретиться с человеком, который потом ее убил.
— Так в доме ихнем они и познакомились.
— В каком доме? В Дзержинске? София ездила в Дзержинск?
— В какой еще Дзержинск, в Косино она ездила, наняли ее туда, приезжали нанимать, то есть сначала по объявлению в Интернете звонили, а потом приезжали за ней, ну поглядеть, что ли, товар лицом, — вмешался опять «Сенечка». — Со мной разговор шел, весь наем только через меня.
Катя почувствовала, словно что-то ударило ее изнутри… О чем это он?
— Какое объявление в Интернете? Кем София подрабатывала?
— Да я ж вам объясняю, никакой проституции, сиделкой она работала еще, сиделкой при тяжелобольных, — затараторила Лолита. — Ну и я тоже, только я потом перестала, а она работала. Разные там услуги больным. Ну и особые тоже, если надо, но это за двойную плату.
— А что за тяжелобольной был в Косино? — спросила Катя, хотя она уже догадалась.
— Богатый мужик, семейный. Родственник этого, ну, Родьки… В общем, София мне говорила — он ей сам сказал, это отец его.
— Вы хотите сказать, его дядя?
— Нет, отец, — повторила Лолита уверенно. — Дядька его, опекун… то есть отчим, только один раз приезжал, нанимать, смотреть товар лицом. А отец — раковый больной.
— Лолита, объясните, пожалуйста, все по порядку. Вы прежде ни о чем таком не говорили следователю.
— Меня никто не спрашивал, сунули фотку под нос вот как вы, я и опознала этого скота. За что он ее зарезал? — Лолита всхлипнула. — Соня ведь к ним со всей душой, всю себя им отдала, этой семейке. Она сразу поняла, не просто сиделкой ее в тот дом берут. Этот богач в последней стадии рака, а все бабу требовал. Так, мол, ему казалось, что он все еще живой, все еще жизнь в нем теплится. С раковыми больными в постели кувыркаться проститутки дорогие отказываются, ни за какую плату не согласятся с таким лечь. Ну нашли, нас… мы понаехавшие, мы на все согласные, ничем не брезгуем ради денег, так по-вашему, по-московски, — Лолита царапнула Катю недобрым взглядом. — Соня ухаживала за ним, и он трахал ее, пока еще мог. Потом уже не мог, конечно. А семейка эта, кроме всего прочего, наняла ее еще и услуги интимные этому Родьке оказывать, психу. Тоже ведь мужик уже, хочет бабу. Хоть и с головой плохо совсем, а стояк стояком! Соня и с ним спала. Снимала напряжение у него. Потом уж после похорон он к ней сюда заявился, в дворницкую.
— Лолита, вы что-то путаете. Богатый бизнесмен, больной — это дядя Родиона Шадрина.
— Ничего я не путаю, Соня так сказала, он ей сам признался.
— Кто, Родион? Он с ней общался, разговаривал?
— Ну не дурак же он, чтоб уж совсем ничего ни бе ни ме. Придурок, но не полный. Соня мне сказала — Родион не знал ничего сам, потом уже перед самым концом больной этот раковый ему признался — мол, я твой настоящий отец, ты семя мое.
— Что еще София вам рассказывала про тот дом в Косино?
— Ну, мол, богатый дом, фабрика кондитерская и много всего, тачки такие, что закачаешься.
— Значит, Родион жил там, не с родителями?
— Приходил он туда часто, за больным ухаживал. За отцом то есть. Когда надо с постели поднять, помыть и все такое. Там у него брат был, Соня говорила… и еще сестра, кажется, и тетка, эта всем верховодила, все приказы раздавала.
— Это она приезжала нанимать Софию?
— Нет, не она, я же вам объясняю. Приезжал опекун, то есть не опекун, а отчим Родьки, мне Соня говорила — он в доме у них на посылках подай-принеси.
— Вы знаете его фамилию, имя?
— Нет, знаю лишь, что отчим, а тот — настоящий отец.
— Вы сами его видели?
— Я нет, вот Сенечка его видел, он и деньги с него получил. Бабло.
— Получается, отчим Шадрин тоже общался с Софией, знал ее?
— Конечно, он же сам ее выбрал, — сказал «Сенечка», — а вот Лолку отверг. Эта, мол, подойдет сиделка, а не та. Он на сайте агентства, которое сиделок посылает, фотки глядел. Разборчивый!
Катя смотрела на кишиневского сутенера. То, что она услышала тут, возле подвала, поразило ее.
Она подумала: кажется, бесполезно спрашивать у тебя — не ты ли тот аноним, что звонил в полицию насчет награды за информацию… Но кто, как не ты, мог звонить, зная все подробности о связи Софии Калараш и Родиона Шадрина?
Полковник Гущин разговаривал по телефону с экспертом Сиваковым, когда Катя, вернувшись из Вешняков, не говоря ни слова, выложила перед ним на стол включенный диктофон с записью разговора «у подвала».
Гущин сначала замахал рукой, точно разгневанный гриф крылом — потом, потом, не видишь, я занят! Затем вслушался и тут же буркнул Сивакову, что перезвонит.
— Это что еще такое? — спросил он, когда запись кончилась.
Катя рассказала все коротко и без утайки. Гущин снова включил диктофон. По мере того как вслушивался в показания Лолиты Силуян, лицо его приобретало очень сложное выражение интереса, напряженного внимания, досады и еле сдерживаемой злости. Катя подумала — ведь это ты и никто другой разыскал тогда два года назад эту свидетельницу, провел опознание с ней, но вот, оказывается, некоторых весьма важных фактов так и не узнал. И теперь ты досадуешь и злишься, словно это я виновата, словно это не ты оплошал тогда. И ты бесишься, что я все это раскопала сейчас, а ты, старик Гущин…
