– Вы имеете в виду, что он брал взятки за нужные диагнозы?
– Чем невероятнее заболевание, тем труднее опровергнуть диагноз – такова, к сожалению, ситуация. Это требует длительного времени, а максимальный срок пребывания пациента на освидетельствовании – тридцать дней.
– Как долго он проработал в вашей клинике? – спросила Вера.
– На судебной психиатрии – около трех лет. Там не выдержали и предложили ему уволиться по собственному желанию или перейти куда-нибудь еще. И угадайте, кому повезло?
– Наверное, вам?
– Вот! – поднял палец вверх Тактамадзе. – Я не сразу его раскусил, но все равно пришел к выводу, что парню в психиатрии не место. Вы знаете, почему мое отделение называется отделением «первого психотического эпизода»? Потому что сюда направляют пациентов с социально сохранными установками и положительным отношением к лечению, при отсутствии выраженной психотической симптоматики. Степнов и тут отличился со своей диагностикой, а уж лечение, которое он прописывал… Короче, я до сих пор радуюсь, что удалось от него избавиться!
– Каким образом?
– Он сам подставился. Закрутил роман с пациенткой, и тут уж я ему спуску не дал: у нас, знаете ли, такие вещи строго осуждаются. Девушка была в тяжелой депрессии, пыталась свести счеты с жизнью, а он… В общем, выставил я его, отправил на все четыре стороны!
– А вы, случайно, не помните, как звали ту пациентку?
– Зачем вам? – нахмурился Тактамадзе. – Дело давнее, да и не такое уж это большое преступление!
– Мне хотелось бы побеседовать с этой женщиной. Так вы, значит, не помните ее имени?
– Почему не помню? Благодаря мне и другим разумным сотрудникам скандал не вышел за пределы отделения, но я вряд ли сумею забыть ту больную. Ее звали Ольга. Ольга Касаткина.
– Ка… саткина?
– Ну да, а в чем дело?
– Да нет, ни в чем…
Вера склонилась над своим планшетом, куда по мере беседы вносила записи. Хотя сейчас она ничего не записывала, просто пыталась привести мысли в порядок.
– Знаете, что самое смешное? – вновь заговорил Тактамадзе. – Говорят, Степнов устроился в какой-то консультационный центр и, по слухам, процветает! Вот как порой случается с бездарностями: главное, чтобы никто не заподозрил, что они на самом деле собой представляют!
* * *
Неля во все глаза смотрела на жалкое подобие женщины, которой была Мария Лычко всего-то пару месяцев назад. Трудно представить, что с ней делали, чтобы довести до такого состояния! И однако же, если не принимать в расчет некоторых проблем с памятью и, как следствие, путаницы в последовательности событий, врач вела себя вполне нормально.
– Значит, вы меня искали? – дрожащим голосом пробормотала она, когда Неля кратко рассказала о том, чем пыталась заниматься в «Горке».
– А я знал! – радостно воскликнул Дервлин. – Знал, что вы засланная!
Лычко с опаской покосилась на Древлина.
– Это – пациент, я правильно понимаю? – уточнила она.
– Как и ты, сестричка, – обиделся мужчина. – Все мы тут пациенты… в некотором роде. А тебя-то жизнь потрепала поболе, чем меня!
Лычко опустила глаза.
– Вы правы, – тихо сказала она. – Простите.
– Да ладно, проехали! – пожал плечами Древлин.
– Помогите мне выбраться! – умоляюще глядя на Нелю, проговорила Лычко.
– Как вы оказались в роли пациентки? Ваша сестра сказала, что последний раз общалась с вами перед походом за расчетом к Ракитину.
– С Ракитиным я так и не встретилась. У главного корпуса охрана взяла меня под белы рученьки и доставила в «буйный» корпус. Сопротивляться было бесполезно. Я пыталась взывать к их здравому смыслу, говорила, что меня обязательно станут искать… Но они со мной не разговаривали, представляете? Я как будто перестала существовать как личность!
– Вот! – громко воскликнул Древлин, нависая над Лычко всем своим тощим телом. – Теперь вам ясно, как чувствуем себя мы, ваши жертвы?
– Погодите, Валерий, – одернула его Неля. – Продолжайте, пожалуйста, Мария Евграфовна!
– Ну, упаковали меня в робу, заперли в одиночную «карантинную» палату и благополучно забыли о моем существовании, – вздохнула та. – Никогда не думала, что может быть что-то хуже смерти!
Древлин порывался что-то сказать, однако Неля стрельнула в него таким взглядом, что он поперхнулся словами.
– Вас все это время держали в одиночке?
Лычко кивнула, и лицо ее исказила горестная гримаса.
– Сначала я пыталась кричать, качать права… Не могла поверить, что меня, здорового человека, врача-психиатра, можно превратить в полное ничтожество!
– Что они с вами делали?
– Ничего. Ну, практически ничего. Пару раз вкололи сильных успокоительных, а потом… Потом просто забыли обо мне. Два раза в день приносили еду. Я сперва отказывалась, думала, они испугаются, что я могу помереть с голоду. Но никто не испугался. Может, они даже на это рассчитывали, тогда проблема решилась бы сама собой!
– Зачем вы вернулись в «Горку» после увольнения? – недоуменно спросила Неля.
– Дура была. Решила, что Ракитин попытается договориться, выходное пособие даст, он сам намекал… Жадность меня сгубила!
– Не надо так говорить, ведь вы попали в беду только потому, что проявили принципиальность, – подбодрила женщину Неля.
– Принципиальность? – Губы Лычко скривились в усмешке. – Да бросьте!
– Но вы же собирали компромат на Ракитина?
– Дело вовсе не в моих высоких моральных качествах, как вы не понимаете?! Я просто испугалась. Я давно работаю и знаю слишком много, чтобы мною можно было пренебрегать. Когда речь шла о небольших злоупотреблениях, я не волновалась – в конце концов, все так живут.
– И что же заставило вас пересмотреть приоритеты? – спросила Неля.
– Пожар. Когда до меня дошло, что он не был случайностью. С тех пор я начала внимательнее присматриваться к тому, что происходит вокруг. И еженедельные конвертики с прибавкой к зарплате уже ничего не могли изменить: я поняла, что Ракитин увязает все глубже и я могу утонуть вместе с ним!
– Вы уверены, что пожар не был несчастным случаем?
– Я провела собственное расследование.
– Что вас на это подвигло?
– Один из погибших раньше был моим пациентом.
Неля вспомнила, что ей об этом известно: мужчину неожиданно перевели на «буйное» отделение, волевым решением главврача отобрав его у Лычко. Через некоторое время он погиб при пожаре. А родственники благополучно освободили для себя жилплощадь.
– Я не могла это проигнорировать, – продолжала женщина. – Мне, как никому, было понятно, что диагноз сфальсифицирован. Человек был пожилой, и обычные странности, свойственные его возрасту, легко приписать какому-нибудь психическому расстройству, но с диагнозом, в буквальном смысле взятым «с потолка», я не могла согласиться… Помогите мне, пожалуйста, я не могу вернуться в одиночку, я там больше не выдержу!
– Вы согласны все рассказать следователю?
– У Ракитина много связей, – с сомнением покачала головой Лычко.
– С этим человеком у него никаких связей нет, – убежденно заверила ее Неля. – Так согласны?
Лычко обреченно кивнула.
– У меня были записи, – сказала она.
– В вашей квартире все перевернули. Мы все гадали, как они попали внутрь, не взламывая дверь?
– У меня же отобрали сумку, – пояснила Лычко. – Там ключи были…
– Ну, ничего: зато у нас есть вы. Найдутся и другие, кто согласится дать показания, ведь не все же повязаны с Ракитиным! Кстати, как вам удалось сбежать?
– Сама не представляю – как будто бог меня вел!
– То есть?
– Все из-за снежной бури, вот почему я считаю, что все это божья воля! Пару дней назад я подслушала разговор санитаров. Говорили о новой проверке, на этот раз – из Москвы. Поэтому они получили предписание от Ракитина перевести пациентов из одиночных палат в обычные. Думаю, они намеревались накачать всех успокоительными и создать видимость благолепия, как обычно. Ближе к вечеру нас начали переселять, но неожиданно вырубился свет. В темноте мы бросились врассыпную, некоторые рванули через забор… Я знала, что не смогу перелезть, поэтому мне пришло в голову спрятаться в оранжерее. А тут еще снег повалил, буран начался, и я поняла, что в такой неразберихе меня нескоро хватятся!
– Тебе повезло! – констатировал Древлин. – И куда мы ее спрячем?
Этот вопрос был обращен к Неле.
– А мы не станем ее прятать, – весело сверкнула она глазами. – Мне надо сделать звонок!
* * *
– Касаткина, говоришь? – кусая нижнюю губу, переспросил Иван. Его неподвижный взгляд был устремлен в окно, но он ничего не видел: мозг напряженно работал, пытаясь выстроить цепочку взаимосвязей. – Та самая Касаткина?
– Да, наша «самоубийца»!
– Неожиданный поворот! Говоришь, Степнов на судебной психиатрии работал? То есть у него имелся опыт работы со следователями. В тесном контакте с ними он мог многому научиться – к примеру, как прятать концы преступления в воду.
