Меган.
Стало невозможно выразить словами то, что мы друг с другом делали. Удовольствие, которое получали друг от друга. Я скрыла от нее эту часть наших отношений не из-за стыда – как раз наоборот! Я не рассказывала никому, потому что это так восхитительно, так прекрасно и особенно! Я защищаю нас. Другие люди это испортили бы. Даже Меган. Они бы сказали, что мы слишком молодые. Они бы шокированно, испуганно охали. Они бы сказали, что, получив свое, он меня бросит.
Может, они были бы правы на этот счет.
Ридли не стал бы этого делать. Не так ли? С Меган?
Вот правда о Меган: она не особо красивая. Я упоминала, что она не унаследовала мамину красоту, но, что ж, у нее и с чувством юмора не очень, а это грустно, потому что ее папа иногда отлично шутит. Она, однако, очень умная. Умнее меня. И она любит точные науки, что круто, особенно для девочки (это не должно иметь значения, но имеет, потому что мы пока не живем в будущем и стереотипы все еще есть). Я обожаю… обожала смотреть, как людей поражают ее разговоры о пространственно-временном континууме или черных дырах и тому подобном. Когда нам было одиннадцать или двенадцать, это было лучше всего. Какой-то тупой и самоуверенный мальчик начинал разглагольствовать о фильме «Люди Икс: Дни минувшего будущего», перечисляя все способности мутантов или что-то нудное, и Меган непринужденно заводила разговор о возможности путешествий во времени в реальности. Спокойно аргументируя, что если бы это случилось, то движение во времени вперед было бы гораздо более вероятным, чем назад. Их лица! Мы лопались от смеха над этим.
Я любила Меган.
А потом и Ридли.
О Боже. Помоги мне.
Не то чтобы я забыла Меган или оставила ее в прошлом. Я любила их обоих. Просто то, что я чувствую… чувствовала… чувствую к Ридли, так сильно отличается. Это что-то большее.
Типа, все в нем меня привлекает. Как он улыбается, смеется, ест яблоко. Ридли двигается одновременно решительно и расслабленно. И он не научился этим нарочито гордым повадкам, как делают крутые подростки, – для него это естественно. Он талантливый спортсмен, а мальчики, которым с детства говорят, что они отлично бросают, ловят, забирают и отбивают мяч, попросту источают другую, неповторимую уверенность – и веру в свое тело, которые недостижимы для заучек. Он знает, куда хочет положить руки, прижаться губами. Он знает, чего хочу я. Это больно. Мысли о его руках на моем теле и о том, что с этим покончено, что я больше не удостоюсь этого, причиняют мне боль. Намного больше боли, чем когда прихвостни Меган пытались изуродовать меня.
Я знаю, что мне нужно кое-что сделать. Это, типа, намного важнее, чем маникюр или коррекция бровей, и все же я этого не сделала. Не осмеливаюсь. Не могу. Так лучше. Не знать наверняка. Если подумать, неопределенность дает свободу. Сидя на заборе, можно увидеть все. А если спрыгнуть на одну сторону или на другую, половина мира тебе недоступна. Верно? Суть в том, что хоть я и не ас в точных науках, но я не идиотка. Путешествия во времени невозможны. Нельзя изменить прошлое. Время движется только в одном направлении, и его неумолимый шаг никогда еще не был более мучительным, чем сейчас.
Борясь со всеобъемлющей апатией, пронизывающей мое тело каждый раз, когда я об этом думаю, я встаю и подхожу к куче пакетов, разбросанных по полу моей спальни. Я еще не успела распаковать все наши покупки. Я даже не уверена, что у меня хватит вешалок и места в шкафу. Но и посреди этого бардака я точно знаю, где он лежит, притягивая меня, как магнит – стрелку компаса. Он покоится в маленьком пакете, спрятанном в картонной коробке, – прямо на дне, под парой джинсов от Guess.
Тест на беременность.
23
Лекси
В доме тихо, когда я возвращаюсь. Логан читает.
– Где мой сын и что ты сделал с его телом? – спрашиваю я инопланетянина.
– Ха-ха.
– О чем книжка?
– О постапокалиптическом мире, где кучка подростков выживает без родителей и сражается с армией зомби.
– Звучит отлично.
– Она крутая, очень кровавая, и они на самом деле лучше справляются без родителей.
– Какой ты шутник, – я просто рада, что он читает, а не играет в видеоигры, как обычно, но не говорю этого вслух. Если я поддерживаю какое-то занятие, то приговариваю его к неизбежному концу.
Эмили у себя в комнате. Не совсем ясно, чем она занимается – она говорит, что смотрит на YouTube, как рисовать стрелки, но я не наблюдаю экрана. Она просто пялится в потолок.
– Все хорошо? – я тут же хочу себя пнуть. Это слишком общий вопрос, вряд ли удостоящийся информативного или детального ответа.
– Господи, да, мам. Что может быть не так? Мы выиграли в лотерею.
– Ну да. Я подумываю что-нибудь испечь. Хочешь помочь?
– Плохой день на работе?
Я апплодирую ее проницательности. Она не заметила, что я вернулась на пять часов раньше, но знает, что я часто пеку, когда расстроена. В ритуалах взвешивания, просеивания, помешивания есть что-то очень целебное. Я скрещиваю пальцы в надежде, что она согласится печь со мной.
– Сегодня не хочу, спасибо, – она не отрывает взгляд от потолка.
– Даже брауни? Или кексики? Мы можем испечь кексы в кружке.
– Знаешь, мам, если ты хочешь кексов, тебе лучше просто купить их в Lola’s, ну, в Selfridges. У них есть доставка. Они очень популярны.
– Ладно, я подумаю.
Я не буду этого делать.
Я провела большую часть дня в наблюдении за часами, поскольку думаю, что шесть вечера – это приемлемое время открыть бутылку вина. Дети говорят мне, что Джейк поехал в новую школу, но не знают, в какую именно, и он не берет трубку, когда я ему звоню. Я решаю, что он навещает местную частную школу, но я не уверена. С таким же успехом он мог назначить встречу в Итоне или Челтнемском колледже для леди. Меня уже ничто не удивит. Я раздражена. Он не должен осматривать школы без меня или детей. Он приезжает домой, когда я уже на треть опустошила бутылку вина.
Я рассказываю ему, что Элли заставила меня уйти в неоплачиваемый отпуск. Я не ожидаю от него понимания и думаю, что он скажет, как это хорошо, потому что это даст мне больше свободы и мы сможем чаще путешествовать.
– О, Лекси, мне очень жаль насчет твоей работы. Я знаю, тебе это было
