Однако она и не подозревала, что все изменится почти моментально. И все известные доселе факты встанут с ног на голову, как мир абсурда, которым в эту самую минуту наслаждался актер Иван Фонарев.
Достаточно лишь одного телефонного звонка и…
Звонок.
– Я слушаю, – ответил Гущин.
– Федор Матвеевич, мы провели сравнительный анализ ДНК, – сказал эксперт-криминалист. – Так же как с няней и мальчиком. Только теперь с родственной ДНК, из тех образцов, что мы собрали в доме. Вывод: Феликс Санин – не отец ребенка.
– Что?! – голос Гущина, и без того хриплый, окончательно осип.
– Он не его отец, это установлено абсолютно точно. Близкий родственник – да, но не отец.
– А кто… кто же отец Аякса?
– Его младший брат Гарик.
Полковник Гущин переваривал новость долго. Возможно, одновременно давая Феликсу время оправиться и привести себя в порядок после суточного бдения в больнице. А может, просто не знал, с какого конца начать разговор.
Когда он наконец решился и покинул полицейскую палатку, Катя отправилась в дом за ним. Она сознавала, что присутствовать при их беседе не будет. Такие беседы не для женских ушей. Вообще здесь третий – лишний. Однако она следовала за Гущиным, думая, что там, в доме, в вестибюле отпустит его одного на поиски Феликса, а сама пойдет к Мещерскому в библиотеку.
Она думала о том, что они узнали. И еще думала о том, что сделают с убийцей – с ним, с нею, когда поймают, если поймают. Что сделает с ним, с нею Гущин? Человек, так хорошо ей знакомый, но которого она словно видит впервые, словно в ином свете – Гущин, тяжело ступающий по дороге к дому-дворцу, Гущин, так и не надевший возвращенный пиджак, некогда укрывавший еле живого Аякса.
Она думала и о них. О ребенке – искалеченном, отчаянно борющемся со смертью. О мертвой няне этого ребенка. Они ведь взывают к отмщению. И к справедливости. И к возмездию. Каким оно станет – это возмездие убийце?
Из вестибюля она наблюдала, как Гущин, удаляясь, пересекал соседний зал с расписным потолком. Вот он закрыл за собой белые двери. И Катя направилась в другую половину дома – к библиотеке.
Проходя мимо галереи, она заметила, что дверь приоткрыта и колышется, словно от ветра. Какой ветер в доме-дворце? Сейчас даже кондиционеры отключены. Наверное, в галерее только что кто-то был и ушел, заслышав ее шаги.
То ветер, проснувшись, колыхнул…
В сухой листве ветер шуршит…
Катя с порога смотрела на четыре полотна на дальней стене. Закатное солнце освещало помещение, но эта стена оставалась в тени.
Внезапно Катя ощутила легкое головокружение. Она подумала – это от долгих разъездов, от суматохи. Но за головокружением пришла свинцовая тяжесть во всем теле. Она повернула голову так, чтобы луч закатного солнца не слепил глаза.
И тут же увидела оранжевые иглы – лучи заката, пронзавшие сумрачную зелень парка виллы Геката. На миг ей показалось, что вилла – копия дома-дворца. Но она тут же поняла, что это просто мираж. Кроме белого итальянского фасада эти дома не имели никакого сходства. И еще терраса – открытая, на втором этаже, где собрались гости – дамы в кринолинах и господа в сюртуках. Но мало ли домов с открытыми террасами?
Где вид на Рим с Яникульского холма…
Где вид на Истринское водохранилище, чуть не ставшее могилой самоубийце…
Ich bin nicht sein Vater…
Катя не знала, слышала ли она это. Или все это было лишь в ее воображении. Как можно вообразить этот легкий, еле слышный шепот, свист? Словно кто-то задыхался от великого волнения. Кто-то, стоящий совсем рядом…
Я ему не отец…
Er ist nicht mein Sohn…
Он мне не сын…
Не отец…
Не сын…
В сухой листве ветер шуршит…
То ветер, проснувшись, колыхнул листы…
В следующую секунду Катя пришла в себя. И с изумлением и страхом поняла, что стоит возле картины Юлиуса фон Клевера – той, второй по счету, где на переднем плане – выпотрошенный белый павлин со вспоротым брюхом. А вилла Геката на заднем плане. Катя глянула на свои руки – они вцепились в позолоченную раму. Пальцы побелели, с такой силой она стиснула дерево. Чего она добивалась? Хотела снять картину со стены?
Катя медленно разжала пальцы, опустила руки. Она не помнила, как пересекла галерею и подошла к этой стене. Ей казалось, что всего минуту назад она стояла у дверей и чувствовала, как луч закатного солнца, как игла, колет, жжет ее шею.
Кто-то в доме говорил по-немецки, и я просто это услышала. Мало ли… Может, это по телевизору. Кто-то в доме смотрит телевизор, и там немецкая речь.
Внезапно на нее накатила волна безотчетного страха.
Катя повернулась и быстро пошла назад. Вот и опять она отсюда бежит, словно что-то или кто-то гонится за нею.
Три прыжка…
На четвереньках по-волчьи…
Катя вылетела из галереи вон, прошла, почти пробежала через каминный зал под удивленным и настороженным взглядом горничной Веры Бобылевой.
Увидела еще одни двери – за ними комната без окон и черная лестница. В углу притулился кулер. Катя нажала кнопку и, когда стакан наполнился холодной водой, схватила его и начала жадно пить.
А в это время полковник Гущин сидел в кресле напротив Феликса Санина в его апартаментах, примыкавших к спальне. Феликс принял душ и переоделся, но не успел побриться. Мокрые светлые волосы он зачесал со лба назад. Лицо было землисто-серым – от бессонницы, от переживаний. Под глазами залегли глубокие тени. Он выглядел сейчас лет на десять старше.
– У меня разговор к вам, Феликс.
– А я хотел сначала поблагодарить вас, полковник.
– За что?
– За все. За вертолет и вообще…
– Что врачи говорят? – спросил Гущин.
– Ничего. Мол, делаем все возможное, а там уж…
– Феликс, я бы никогда не стал поднимать эту тему. Но обстоятельства обязывают меня проверять все. Поэтому я прошу извинения, если вас оскорбит и обидит предмет моих вопросов.
– Спрашивайте, чего уж там.
– Ночью ваш брат Гарик пытался покончить с собой. Он хотел утопиться.
Феликс молчал. Потом тихо сказал:
– Мне утром позвонила Вера – горничная, я в курсе. За то, что брата спасли – тоже спасибо.
– Это не мы. Ваш гость Мещерский прыгнул за ним в воду.
Феликс не смотрел на Гущина.
– Мы получили заключение экспертизы ДНК, – сказал Гущин. – Там черным по белому написано: вы не отец Аякса.
Феликс не поднимал глаз.
– Его настоящий биологический отец – ваш брат Гарик. Феликс, я вынужден просить вас объяснить все это.
– А зачем это вам?
– Вашего сына… то есть племянника кто-то пытался задушить. И в этом доме в тот момент был лишь ограниченный круг людей. Никто в дом не проникал, никакой душитель-маньяк. Убийца – среди тех, кто вас окружает, кто вам известен, кого вы приняли в доме.
– Я бесплоден, – сказал Феликс. – Такая вот усмешка судьбы. Ко всем моим болячкам – еще и дохлые сперматозоиды. Я это дело с ЭКО начал еще восемь лет назад. Думал – проскочу, а вдруг наука, заграница поможет. Ничего не помогло. Я бесплоден. Я не могу иметь детей.
– А ваш брат?
– Гарик? С ним у нас не всегда было все гладко. И ссорились, и мирились. Но в этом он поступил как мой брат, понимаете? Мы с ним все решили. Он согласился стать донором – мы же одна кровь. Я не всегда хотел ребенка, по молодости, по глупости занимался всем этим, – Феликс обвел глазами комнату. – Хотел много всего сразу. А потом понял: все суета и томление духа. Ребенок, сын – время пришло. Как любой нормальный мужик, повзрослев, я хотел стать отцом. Только я ненормальный, я больной урод. А Гарик – он молодой еще. Он к этим вещам проще относится – он сказал: братан, а давай вот так! И мы это сделали. И появился наш мальчик.
– Где вы проводили ЭКО?
– В Италии, там хорошие клиники.
– И они знали?
– Конечно, они же тоже тесты проводят на ДНК. Но хранят тайну.
– По документам отец Аякса вы.
– Я. И я считаю его своим сыном.
– А ваш брат? – тихо спросил Гущин.
– Гарик он… молодой, понимаете? Он сначала ко всему относился легко. Ну, подумаешь, подрочить в пробирку. А когда Аякса привезли, когда он его увидел… Нет, тогда еще он не совсем проникся. Это позже пришло, когда наш мальчик на ножки встал и заговорил. Гарик он… сейчас считает себя тоже его отцом. Он его любит. Он понял, что такое быть отцом, иметь сына.
– У вас с братом не возникало разногласий, споров по поводу Аякса?
– Нет.
– А ревность?
– Ревность?
– Феликс, поймите, для меня эта ситуация небывалая – два отца под одной крышей. Где двое, там всегда соперничество, ревность.
– Нет. Мы же твердо договорились: я отец, он дядя. Аякс вырастет, зная лишь это. Остальное – между нами, тайна. Это наша семья.
– И что, никто из домашних не знал, не догадывался?
– Вера, горничная, знает. Она так давно со мной, от нее ничего не скроешь.
