– И тогда дочки перестанут таскать у них косметику, верно?
И снова смех. Что же тут, интересно, смешного, подумал Риальто.
– Ну ты даешь!
Девочка, зарумянившись от наигранного смущения, шлепнула Твелвтриса по руке. Кинопродюсеры наверняка не пройдут мимо ее способностей.
Вот уж чего она не ожидала от старого пердуна, так это стремительности, с которой он поймал ее руку и вцепился в нее наманикюренными ногтями. По ее глазам было видно, что она испугалась, хотя наверняка уже привыкла к «отеческим» шлепкам и щипкам и научилась уворачиваться от них. Но он причинял ей боль – и деться ей было некуда.
– Как это здорово! – воскликнула она с напускным весельем, понимая, что скандал устраивать нельзя. – Но косметика – это хорошо, а мороженое еще лучше!
Этим она давала понять Твелвтрису, что пора переходить к рекламному ролику с мороженым. Он опомнился и дал соответствующую отмашку.
В ролике все та же девчушка чересчур плотоядно лизала длинный конический предмет, который почему-то назывался земляничным мороженым, тогда как закадровый голос с французским акцентом рассказывал о достоинствах этого лакомства.
– Вы видели, как этот подонок пялится на малышку? – спросил у партнеров Риальто. – С этим пора кончать. Реклама на телевидении превратилась в сущую порнографию!
– Ради Бога, откройтесь же, – взвился Уисси.
– Я проигрываю восемьдесят баксов, а меня заставляют слушать проповеди!
Служитель подошел к столу и нехотя сообщил Риальто, что его просят к телефону.
– Ты сказал ему, что я занят?
– А он ответил, что это срочно.
Свистун позвонил в Ла-Косту и выяснил, что Мэри Бет Джонс действительно находится там. Где разыгрывают большие деньги, там девочкам высшего класса платят большие гонорары.
Она могла оказаться либо в гостиничном баре, либо в клубе, где до рассвета засиживаются дельцы от спорта. Проще всего было бы разыскать ее по телефону и задать несколько вопросов. Но Свистун давным-давно понял, что надлежащих ответов таким методом не добьешься. Людям, как правило, не хочется отвечать на вопросы, задаваемые незнакомцем, а по телефону от него ничего не стоит отделаться.
Опытный сыщик знает, что глаза сплошь и рядом говорят другое, и куда большее, чем губы. Кроме того, Нелли обратилась к нему, сославшись на рекомендацию этой Мэри Бет, следовательно, они знакомы. И если это действительно так, Свистун вполне может вернуть ей переданный через Нелли поцелуй, да и вообще повести себя как старый знакомый.
Сделав еще один звонок, он выяснил, что Боско уехал из «Милорда» домой. Он велел Билли отвезти себя к Боско, чтобы забрать ключи от «шевроле».
Когда Свистун расплачивался с Билли, тот сказал:
– Можно задать вам один вопрос? Из чистого любопытства.
– Конечно.
– Кто кого покупал и что за всем этим скрывается?
– Я отвечу тебе так: я, со своей красотой, с дам денег не беру.
Он постучался к Боско и сообщил, что пришел за ключами.
– А мою машину ты пригнал?
– Да нет, знаешь ли, как-то не получилось.
– Но она хоть цела?
– Она в Венисе, и за ней присматривают.
– В Венисе? Там ее разденут. Хорошо бы двигатель не унесли!
– Что бы с ней ни случилось, я за все в ответе.
– Как ты можешь быть в ответе за такое сокровище? И как это получилось, что ты вернулся не на ней?
– Слишком долго рассказывать. Просто отдай мне ключи, и я пойду.
– Нет, погоди-ка…
Но Свистун уже выхватил ключи у него из рук и помчался по лестнице.
Он поехал по Голливудскому фривею, потом по фривею Санта-Ана.
Ему предстояло проехать шестьдесят восемь миль. Если особо не спешить, то полтора часа туда, полтора обратно. Нелли даже не успеет соскучиться.
Он задумался над своими опасениями. Не слишком связанными с полночным фотографом или с полночным стрелком. И то и другое представляло собой серьезные проблемы. А его сейчас волновали мелкие.
Его волновало, например, как это вышло, что в первую ночь Нелли не заперла дверь спальни. Разумеется, женщина, нанимая телохранителя, не рассчитывает на то, что он вломится к ней в первую же ночь, но разве со стороны нервной – и нервничающей – клиентки не было бы естественно запереться на всякий случай? К тому же во вторую ночь – когда она уже знала, что он останавливается, когда ему скажут «нет», и, с другой стороны, появилось множество причин оставить дверь незапертой, чтобы он мог в любую минуту прийти к ней на помощь, – дверь она как раз заперла.
И как это вышло, что маленькая собачонка соседа разлаялась на ночного «гостя», а два бультерьера и ухом не повели? Да, конечно, их усыпили, но почему они не разлаялись до того, как их угостили мясом со снотворным? И как это вышло, что утром они категорически не захотели брать пищу из его рук, хотя уже успели с ним познакомиться? Так неужели они набросились бы на мясо из рук совершенно неизвестного им человека или на мясо, перекинутое через забор?
Нелли сказала, что он держит Твелвтриса за яйца. Неужели та маленькая коробочка, в которой почти наверняка была всего лишь аудиокассета, является столь надежными и безжалостными щипцами?
И как это вышло, что его самого не покидает ощущение, будто Нелли ловит его, как рыбешку, на блесну, то отпуская, то подсекая леску?
Игра в поцелуйчики, которую она с ним затеяла, рассчитана на куда большую молодость обоих партнеров. В ее возрасте женщины или дают, или не дают. И человеку не приходится болтаться подобно говну в проруби.
В пляжном домике ему стало чертовски одиноко. Твелвтрис внезапно понял, что его всегда и повсюду окружают люди. Даже во сне его не покидало сознание того, что его охраняют, что в окрестностях дома патрулируют, чтобы его не похитил или не убил какой-нибудь обезумевший поклонник. Обезумевший настолько, что ему захотелось отправить своего кумира к праотцам.
Даже зрелище самого себя на телеэкране не приносило всегдашнего утешения. Если не считать того, что он вновь сильно возбудился, наблюдая за тем, как эта малышка елозит в кресле для приглашенных гостей.
Около часа, не называя нигде собственного имени, он разыскивал по телефону Риальто – и обнаружил наконец его в игорном доме.
– Где это тебя черти носят? – заорал он, когда тот взял трубку.
– А кого это интересует?
– Твелвтриса.
– Ну и пошел на хер!
– С тобой говорит Твелвтрис! Роджер Твелвтрис!
– Господи, мистер Твелвтрис, я же не могу Узнать вас по голосу. Сколько времени мы с вами не разговаривали?
– Ты что, моего шоу не смотришь?
– А как же! С подлинным трепетом. Но по телефону голос звучит совершенно по-другому.
– У меня срочное дело.
– Срочное?
– Нужна подружка.
– Понял.
– Молоденькая.
– А сколько? Одиннадцать? Двенадцать?
– Нет-нет. Мне надо быть поосторожней.
– Пятнадцать, шестнадцать?
– Я не сказал: старуха.
– Значит, четырнадцать.
– Но чтобы выглядела помладше.
– Надеюсь, вы без очков?
– Что такое?
– Да так сами девки шутят. А помучить вам ее не потребуется? Ну, не насчет выпороть, а чтобы посерьезней?
– Ничего в этом роде.
– Я могу гарантировать это?
– Разумеется.
– И когда доставить?
– Как можно скорее.
– А куда?
– Помнишь пляжный домик в Малибу?
– Вам нужно быстро и далеко.
– Ты не единственный сутенер в этом городе, Риальто.
– Я не сутенер, мистер Твелвтрис. И попросил бы не обзываться.
– Ладно, извини. Вот уж не думал, что ты так чувствителен.
– Я не так чувствителен, но всему есть свои пределы.
Это был старый трюк, изобретенный в Нью-Йорке. Суть его заключалась в том, чтобы предельно затруднить желающим доступ на дискотеку, потому что, как выразился однажды Канаан, чем труднее попасть, тем большему числу попасть хочется, такова уж человеческая природа. Вышибалам суют полусотенные, лишь бы проникнуть за заветную дверь. Завзятые неудачники, становясь швейцарами, сколачивают изрядные состояния.
В Хуливуде самым модным местечком было «Нифти-Шифти», в верхней части Голливуда – неподалеку от тех мест, где идет торговля живым товаром.
Спиннерен и Дженни с трудом пробирались в толпе. Улица была противозаконно обнесена веревочным заграждением.
Дженни была настроена на праздничный лад. Деревенщина, наконец-то прибывшая в настоящий город. Все ей нравилось.
А Спиннерену все не нравилось. И люди, чувствуя это, старались обходить его стороной, чтобы их не ударило током. Иногда, если телесный контакт с бледным худощавым блондином становился неизбежен, виновник или виновница смотрели на него с удивлением, если не со страхом. У входа в заведение задирал и осыпал угрозами публику затянутый в кожу гермафродит по кличке Денди Жак. Слова эти – Денди Жак, – чтобы никто не запамятовал, были выложены буквами из обрезков зеркала у него на карманах.
