– Ну кому, на хер, охота подраться? А, говнюки, забздели? А смотрите, козлы, у меня есть титьки. Я баба. Неужели никому со мной не справиться? Ну-ка попробуйте!
Толпа невольно шарахалась, люди не знали, как себя вести. Что ты такому – или такой – сделаешь? Держись подальше. Держись пораскованней. Смейся. Перешептывайся. «Ну и говно! Избегай встречаться взглядом. Ради Бога, не смотри на нее. Не смотри на это. Не заводи. Или нет, давай заведем!»
И кто-нибудь, осмелев:
– Эй, Денди Жак! Можно называть тебя Жаклин?
– Слышу тебя, мудак. Жакнет! Ни хера ты не знаешь.
Спиннерен посмотрел на гермафродита совершенно невозмутимо, посмотрел, словно даже не видя его, посмотрел как на пустое место. Не пытаясь встретиться с ним взглядом. Но и не уклоняясь от такой встречи.
– Ну, и какого хера ты уставился. Вон ты, блондинчик с постной рожей!
Спиннерен лениво ответил взглядом на взгляд.
– Отвернись, – зашептала Дженни, придвинувшись к нему и потеребив за руку.
Толпа подалась от них, оставив Дженни и Спиннерена в одиночестве. Между ними и звероподобной лесбиянкой сейчас никого не было.
– Ага, этому мудачку охота подраться! – Денди Жак встала в боксерскую стойку, потом закружилась на месте, сжав руки в увесистые кулаки. Она широко и презрительно ухмылялась. – Ну, педик, поди сюда, сейчас я тебя уделаю!
Спиннерен неподвижно стоял на месте. Дженни по-прежнему держалась за его руку.
– Эй вы, двое! – окликнул охранник, торопясь сделать что-нибудь во избежание никому не нужной потасовки. – Проходите, ладно уж. Для такой тощей парочки место всегда найдется.
Дженни вновь затеребила Спиннерена, но не слишком настойчиво, предвкушение драки волновало ее в той же мере, в какой и пугало.
Спиннерен не шелохнулся. Он смотрел на развоевавшуюся лесбиянку так, словно та была существом с другой планеты.
Денди Жак придвинулась. Рука метнулась вперед. Спиннерен не шелохнулся, позволив попасть себе по скуле.
– Я тебя искалечу, – тихо предупредил он.
– Га-а-вно!
Денди Жак нанесла Спиннерену еще один удар.
Немногие увидели, что произошло. Спиннерен нанес два удара, по одному на каждую коленную чашечку. После первого удара Денди Жак застонала. После второго заорала во весь голос и рухнула наземь. Лесбиянка заворочалась на асфальте, как рыба, вытащенная на берег, выпученными от боли глазами уставясь на Спиннерена словно бы в недоумении, как это он осмелился причинить ей такую боль.
Кое-кто из зевак даже рассердился.
– Нельзя же так!
– Господи, ну напилась, ну подкололась, так за что ж ее так сильно?
– А что случилось? Мужику что, по яйцам дали?
– Да нет у нее никаких яиц!
– Что ж, отрезали, на хер, что ли?
– Да какое отрезали! И не было! Гермафродит несчастный!
– И нечего было ее так! Что она тебе, блин, сделала?
– Кто же она теперь?
– Как кто? Лесбиянка с двумя сломанными ногами.
– Да кто эту парочку сюда пустил? Надо их вышвырнуть!
– Вон этот ее уделал!
– И ей не хера было выгибаться!
– Ладно, Марджи, только не начинай все сначала.
– Не понимаю! Как кому-нибудь вздумается подраться, так они идут в «Нифти-Шифти».
– Так уж устроен мир. И никто не сказал, что он устроен справедливо.
– Да уж, так твою.
– В точности мои слова.
В клубе извивающиеся человеческие тела впритирку друг к дружке изображали нечто вроде танцев. Кое-кто онанировал в открытую. Дженни прижималась к Спиннерену: его мгновенная и безжалостная жестокость и возмутила, и возбудила ее.
Да уж, головоломка этот Спиннерен, подумала Дженни. Но именно такие головоломки интересно решать.
Риальто прибыл на выставку живого товара на углу Голливудского и Виноградной.
Чаровницы и труженицы панели блистали во всей красе, практически раздевшись догола, благо, всегда можно сослаться на душную Санта Ану, мучающую всех, и не только зноем, – воздействующую на нервы, лишающую сна, будящую похоть.
Проститутки мужского и женского пола сидели двумя рядами, демонстрируя свои прелести, выпуклости, впадины, пробритости и прочие изыски. Жаркое дело на жаркую ночку. Чтобы вверх подскакивал не только столбик ртути в термометре.
Риальто трижды проехался по бульвару туда и сюда, разглядывая проституток в поисках чего-нибудь подходящего. Через дорогу от «Милорда» он вроде бы нашел, что искал. Он развернулся. Три дамы подошли к открытому окошку у пассажирского сиденья, облокотились о горячий металл, продемонстрировали груди.
Одна была чернокожей, другая белой, а третья мулаткой.
Прическа каждой походила на сложную театральную конструкцию. На чернокожей был парик, прошитый серебряной нитью, на смуглокожей – бронзового цвета парик, обнимавший ей голову наподобие рыцарского шлема, а волосы белой были через прядь обесцвечены или выкрашены в кромешно-черный цвет.
– А, да это же Одноглазый Джек, – сказала серебряноголовая.
– Хочешь скидку, Риальто? – спросила бронзововолосая.
– Хочу кое-чего особенного.
– И ни одна из нас не подойдет? А хочешь всех трех сразу? Тут уж мы сбросим цену. И доведем тебя до белого каления, а потом дадим малость остыть.
– Мне не для себя надо. И никто из вас не подходит.
– Тебе нужна соплячка, – с понимающим видом сказала серебряноголовая.
– И девочка, и в то же время не девочка.
– Ширли, – предложила бронзовоголовая.
– У Ширли титечки выросли.
– Как это?
– Сказала, что надоело носить корсет.
– И какой у нее объем?
– Сорок дюймов.
– Просто безобразие, – сказала серебряноголовая. – Ненавижу все ненатуральное.
– Тогда прекрати пробривать пизду сердечком.
– А если у меня так растет!
Она расхохоталась, демонстрируя белые зубы, похожие на акулью пасть.
– Вон там что-то любопытное, – сказал Риальто. – Это девочка?
Девицы посмотрели в указанном направлении.
– Ах да, это же Школьница. А ты ее не знаешь? – спросила бронзововолосая.
– А вы уверены, что это девочка, а не маленький педик, переодевшийся девчонкой?
– Господи, старина, я знаю человека, который пользовал ее прошлой ночью, – сказала чернокожая.
– Только не ври, моя сладкая.
– Никогда не вру таким красавчикам.
– Ну, так попроси ее ко мне в офис.
Чернокожая, сигналя, подняла руку.
– Клиент просит, – нараспев произнесла она.
– Петушка или курочку? – отозвались фальцетом с тротуара.
Девочка лет тринадцати на вид, в белой блузке и плиссированной юбке, увидела поднятую руку негритянки.
Она подошла, переваливаясь, как уточка. Блузка была расстегнута сверху донизу, хотя смотреть там особенно было не на что. Плиссированная юбочка, типа тех, что носят в католических школах, была сильно укорочена, обнажая ноги до половины бедра. На ней были также белые носочки и аккуратные туфельки.
При ближайшем рассмотрении она уже не казалась столь юной. Ее послужной список проступал на лице.
Три шлюхи исчезли, вернувшись на общий парад. Клиент с особыми вкусами должен был договориться со Школьницей с глазу на глаз.
– Привет, папочка. Угостишь меня конфеткой?
– А если угощу, что ты с ней сделаешь?
– А что за конфетка?
– Допустим, леденец.
– Леденец пососу.
– А карамельку?
– Карамельку полижу.
– А если с начинкой?
– Я всегда сую язык в маленькую дырочку.
– А имя у тебя есть?
– Фелиция.
– Так что же ты делаешь, Фелиция?
– Все, что скажете, мистер…
– Риальто. Майк Риальто.
– Ах, я про вас слышала. Какова ваша доля?
Ее голос сразу утратил напускную ребячливость.
– Господи, какая ты деловая!
– А что с вами-то притворяться? Ближе к делу!
– Ну, и как дела?
– Врать не стану. Оглядитесь по сторонам. Времена крутые. Курочки и петушки со всей страны съехались сюда в этом году, надеясь стать кинозвездами. Я хочу сказать, тут они сразу соображают: если можешь стать проституткой, то чего в кино ломиться, а?
– У меня для тебя клиент.
– Загородный?
– Пригородный. Малибу.
– Далеко.
– Я тебя отвезу.
– Туда и обратно?
– Не знаю, стану ли дожидаться там. Староват я, чтобы ночевать в машине.
– А это на всю ночь?
– Не знаю. Не исключено.
– Ради Бога. Вы же понимаете, что я не поеду в такую даль, а там этот мудак вставит, вынет и выкинет на улицу.
– Мы с тобой вот как договоримся. Ты войдешь в дом, а я подожду. А потом ты выйдешь и дашь мне знать. Если это короткий перепихон, я отвезу тебя обратно. А если на всю ночь, тебя не обидят, хватит и на такси.
Она задумалась, поджав вишневые губки, не столько задумалась, сколько разыграла маленький спектакль нерешительности.
– Значит, если он захочет на ночь, я сдеру с него за такси, утром немного позагораю, а на обратном пути голосну какому-нибудь недоделку.
Схема выглядела неплохо.
– Мне нравится, как работает твоя голова, – сказал Риальто.
