Мурка снова усмехнулась.
— По голосу чую, брешет тварь. Брешет!
Вскоре раздался звонок Батырхана.
— Мурка! — голос был кислым и неубедительным. — Это не наши. Возможно из бригады Нишана? Ты проверь, проверь. Включи свои связи.
Батырхан говорил, а кто-то, находясь с ним рядом, советовал, и Мурка хорошо слышала: «Да пошли ты её на хер! Пускай радуется, что саму не бомбанули!»
Батырхан:
— Неприятная история. Но ты же знаешь, как я к тебе отношусь. У нас давняя дружба…
Голос в трубке, несколько слабее: «Эту читу давно взять пора под красный галстук. Что ты с ней возишься? Ну, положили мы этого дирек…»
Тут, видимо, Батырхан зажал микрофон рукой, и ничего не стало слышно.
Батырхан:
— А короче, Мурка… Что за базар? Приезжай, шашлыком побалуемся. Обсудим твои проблемы, может, придумаем чего-нибудь?
Мурка выслушала молча.
— Ошибаешься, Батырхан. Это у тебя проблемы. — и аккуратно отключила трубку. — Подняла глаза на Грека. — Они!
Братва загудела.
Грек развел руками: мол, кто бы сомневался!
— Что делать будем? — спросил, прищурившись.
— А что? Собирай всех. Всех! По машинам!
Вскоре управление верхнего рынка плотно оцепила пара сотен коротко стриженных парней, никого не впускали, не выпускали. Батырхан, люди которого «доили» рынок, тоже оказался здесь. Охрана не вякала. Главная сила «Когтей орла» заключалась не в количестве членов банды, а в том, что многие из них имели корочки ментов. Они могли устроить любые проверки, арестовать кого угодно, при необходимости вызвать ОМОН, но чаще всего справлялись сами: запугиванием и шантажом добивались от предпринимателей нужных процентов. Всего в банде числилось человек пятнадцать-двадцать членов. Мурка сидела в мерседесе на заднем сидении, напротив окон управления и ждала. Четверо боевиков впереди Грека стучали каблуками по коридору, распахивая двери комнат. Батырхан вышел в сопровождении трех людей, его осведомили об окружении здания.
— В чем дело, Грек? Что за приколы? — вместо приветствия воскликнул он.
— Полный атас! Мурка в машине, побазарить надо! — мрачно бросил Грек, указывая на выход.
Батырхан засомневался.
— Пусть идет сюда.
— Пошли Баке, пошли. — пригласил Грек, и тронул кобуру под пиджаком.
В коридор с улицы ввалились еще несколько боевиков. Батырхан нехотя согласился, и махнул своим, чтобы не отставали. Их провели через оцепление, и предложили Батырхану сесть в мерседес с тонированными стеклами, парни остались возле машины.
Мурка курила, откинувшись к противоположной двери, стряхивала пепел на пол.
— Мне нужны эти люди и бабки. — спокойно сказала, облизывая крашенные губы.
— Мурка, я тебя давно знаю…
— Ну ладно, Батырхан. Без понтов.
— Какие понты? Считаешь, я валил твоего директора?
— Хватит уши тереть! Слушай, мент, тебя удавят прямо здесь, в машине. А вон тех парней, — показала на людей Батырхана, — скормят поросятам!
Еще раз затянулась, выдохнула дым, стряхнула пепел на коврик.
— Думаешь, угрожаю?
Стукнула наманикюренным ногтем по стеклу, подавая сигнал, и сразу в машину ввалились Цаца с Греком. Грек плюхнулся на переднее сидение, возле шофера, а Цаца примостился на заднем, потеснив Батырхана, который оказался между ним и Муркой. Батырхановская тройка стояла спокойно, за тонировкой не видно было, что происходит в машине. Грек достал пистолет и начал накручивать на ствол длинный глушитель, Цаца вынул капроновый шнур и намотал на ладонь.
Батырхан не показывал вида, что испугался. Повторил, елозя на сидении:
— Мурка, я тебя давно знаю…
— Хочешь напомнить, как трахал тринадцатилетних голощелок? — не повышая голоса, спросила она. — Как лез по пьяни ко мне под платье? А, опер? Это хотел напомнить? Как в Туркестане все перессали, когда у меня открылось кровотечение после аборта? Как поставлял проституток для работников горкома партии и комсомола? Да-а, сутенер. Ты меня давно знаешь. Мы с тобой ба-альшие друзья. Но что делать, бизнес есть бизнес. Ты хапнул не свое и убил человека, что за это полагается — знаешь.
Грек докрутил глушитель, всадил полную обойму в рукоятку, и, передернув затвор, заслал патрон в приемник.
— Первые две пули резиновые. — сказал он. — Но с короткого расстояния, сам знаешь, хватает, чтобы башку расколоть на части. Ты ведь мент? Хоть и бывший. В оружии хорошо разбираешься.
За окном было видно, как потеснили людей Бытырхана, как Костя и другие ротные, вместе с братвой отгоняют любопытных.
Батырхан труханул крепко, об этом говорило белое, как мрамор, лицо, но голос по-прежнему не выдавал волнения.
— Нервные все какие… — пробормотал он, глядя на спинку переднего сидения. — Хорошо, Мурка. Я действительно знаю, кто это сделал. Но сделано без моего ведома, поверь. Я и сам наказал бы козлов — ты вмешалась. Три придурка от рук отбились, от них одна головная боль. Давай: к вечеру тебе принесут деньги. Идет?
— Идет. Не к вечеру, а через два часа. С процентами.
Батырхан подумал.
— Согласен. Сейчас три. Значит в пять?
— В пять в моем офисе.
— Я могу идти? — улыбнулся Батырхан, но глаза оставались колючими и настороженными.
— Хм. Хм. Иди.
Цаца открыл дверь, выпустил пассажира, тот забрал своих и скрылся за цепью боевиков. Грек спросил недовольно:
— Зачем ты это сделала? Нужно было держать здесь.
— А куда ему деться? Да и… Мокрый гранд не на нем висит.
Оцепление сняли, боевики переместились за Муркой к офису. Ровно в пять, без опоздания, к конторе подкатила белая пятерка. Из неё вылезли двое казахов средних лет, оба с темными, непрозрачными полиэтиленовыми пакетами в руках. Прошли в кабинет, в котором находились Мурка, Грек, Костя и новый бухгалтер. Один — молча вывалил на стол пачки долларов и россыпью — купюры в тенге. Второй — аккуратно положил пакет рядом с денежной кучкой.
Мурка поинтересовалась, кивнув на пакет:
— А это? Что там?
— Проценты. — ответили гости, и собрались уходить.
Грек пакет приподнял, оценивая на вес, и перевернул. Мурка отшатнулась: на стол упали отрубленные кисти рук, ручьи крови разбежались по столу. Подавив замешательство и брезгливость, просипела посланникам:
— Передайте Батырхану — расчет!
Флигелек был заперт изнутри, пожилая хозяйка редко наведывалась к постояльцу, но он, однако по привычке задвигал шпингалет на хилой двери. Выглянул в пыльное окошко — в огороде цвели помидоры, алела на грядках обработанная клубника, дальше, вдоль забора — растянулся густой малинник. Раз в месяц квартирант отдавал бабке три тысячи тенге, и оставался полным хозяином аккуратной, побеленной времянки.
В майке отполз от окошка к табурету, на котором валялись шприцы, черная ложка, обрывки газеты «Шара-бара», опрокинутая пустая бутылка водки. Спичками прожег иглу на шприце, выкачал из ампулы морфин, и, поработав ладонью, чтоб вздулись вены, с вожделением проткнул тонкую синюю жилу. Выдавил дозу, выдернул шприц, начал ощущать прилив бодрости, которая обычно предшествовала гону, когда он, начиная уезжать — грузил чужие уши байдой.
На раскладушке сидела полуобнаженная женщина и наблюдала за его возней. Наблюдала, как он приходил в себя, как засветился румянец на щеках, как губы расплылись в самодовольной улыбке, когда взглянул на неё.
— Баян негодный. — сказал, отшвыривая шприц к дверям. — Третий раз одним ширяюсь! На прошлой неделе подсел на измену — не представляешь, что это такое. Кайфоломщик один облом устроил. Но теперь ништяк! Сначала не догнался, а теперь ништяк.
Женщина покачала головой.
— В кого ты превратился?
— А что?
— Олень упыханный! У тебя глюки в глазах!
— Имею право! Два дня выходной.
— Зря я пришла…
— Почему?
— Ты же давно не мужчина! По началу был зверь, а сейчас…
— Ну-ну! Оттрахаю знаешь как?
— Да пошел ты! — она поднялась с раскладушки и оделась, намереваясь выйти.
— Стой! — Цаца поднялся с колен и встал в рост. — Стой, говорю!
— Убери грабли!
— Стой, сука! — заломил руку так, что Юля вскрикнула.
Отчаянно сопротивляясь, вырвалась и выхватила и сумки маленький белый пистолет, подаренный Греком. Цаца отпрянул:
— Ты чё, масть рогатая?!
— Уйди лучше, Саша.
— Ты чё, Юлька!? Ну не хочешь — не надо! В следующий раз тогда!
— Придурок! — она медленно пятилась к двери.
Возле двери на мгновение отвернулась, и в этот момент подскочил Цаца, накинул на шею колготки и начал затягивать удавку. Она выронила пистолет, захрипела.
— Месалина, Мессалина! — бормотал Цаца, напрягаясь изо всех сил. — Была Мессалина, и нет её!
Юля теряла сознание, но в дверь застучали, Цаца с испугу выпустил жертву, отлетел в сторону и стал лихорадочно напяливать одежду. Юля, с трудом приходя в себя, подняла пистолет и сунула обратно, в сумку.
