Здоровякин, для сравнения, о сексе с негритянкой даже и не помышлял. Наверное, он был гораздо менее амбициозен.
– А? Что? – глухо откликнулся Илья.
– Как там пацаны в лагере?
– Нормально. Только звонят часто.
– Вы им сотовый телефон, что ли, купили?
– Нет. Зачем?
– А как же они звонят?
– Кто?
– Пацаны.
– Пацаны? Они не звонят.
– Илья Кузьмич! – возмутился Ваня. – Вы же сами только что сказали!
– Иван! Не путай меня. Говори конкретно, что тебе от меня нужно?
– Я просто хотел выяснить, как там в лагере ваши спиногрызы.
– Нормально. Только звонят часто.
– Твою мать, – сдавленным шепотом выругался Ваня. – Да что же это такое?!
Англичанин Роберт Барк переводил взгляд с Ильи на Ваню. Он понимал: диалог парней выдержан в исконных традициях русской коммуникативности – сначала обе стороны стараются максимально запутать друг друга, затем переходят на мат, и все сразу становится ясно.
– Что ты там бормочешь?
– Ничего, – буркнул Ваня. – Как же они звонят? Вы же им мобилу не купили? Рановато для них, отберут еще.
– Что отберут?
– Мобильник.
– У кого?
– У ваших пацанов.
– Да? Знаешь, они, пожалуй, сами у кого-нибудь что-нибудь отберут. Те еще бандиты. Но постой, Иван, о чем ты говоришь? Какой мобильник?
– Я уже ни о чем не говорю. Ничего не спрашиваю. Я просто молчу.
– Я тебя чем-то обидел? – задумался Илья. Он поднял на Ваню добрые, внимательные, как у Ленина, глаза. – Ты, Ваня, не стесняйся. Если хочешь что-то спросить, спрашивай прямо. Я открыт для конструктивного диалога.
– Я заметил, – пробормотал Ваня. – Я поинтересовался, нормально ли вашим пацанам в «Далласе».
– Думаю, отлично. Только звонят часто.
– !!!
Лицо Вани выражало крайнюю степень отчаяния. Если бы Здоровякин сообщил ему сейчас, что не только с негритянкой, но даже и с белобрысой славянкой у Вани никогда не будет секса, то и тогда лейтенант не выглядел бы более растерянным. Роберт Барк посмотрел на парня с сочувствием.
– Директриса, понимаешь, нам названивает. Меня эти звонки нервируют. То детишки покрасили в синий цвет макароны. То угнали катер. То взяли в заложницы медсестру и выжрали в медпункте весь запас аскорбинки и мятных таблеток. То постригли под ноль клумбу. И так далее. Я понимаю, с детьми трудно. А кто обещал, что будет легко?
– Боюсь, второй раз мне не удастся устроить ваших херувимов в «Даллас», – вздохнул Ваня.
– Слушай, а слово «херувим», часом, не эвфемизм?
Ваня обалдело посмотрел на начальника. Он и не предполагал, что Илья Кузьмич свободно оперирует столь замысловатыми сентенциями.
– А что такое «эвфемизм»?
– Спроси у Валдаева, он объяснит. О, дозвонился! Сережа! Ни хрена тебя не слышу!
– Здрасте, Илья Кузьмич.
– Слушай, предложи родителям Инги Сошенко оплатить водолазов. Они бы еще поработали, поискали. Но без дополнительных финансовых вливаний ничего делать, конечно, не будут.
– Но…
– Да, да, я понимаю, жестоко предлагать родителям такое. А как иначе? Вдруг водолазы все-таки найдут тела Лунского и Инги. Лучше так, чем всю жизнь мучиться в неизвестности.
– Но…
– Мы ведь знаем, они люди обеспеченные. Владеют сетью магазинов, да? Мне кто-то говорил.
– Но, Илья Кузьмич! Я не нашел родителей Инги! Я вообще с ними не разговаривал о дочери!
– Ты что, спятил? Как же?
– Их нигде нет!
– Невероятно.
– Я же город плохо знаю, Илья Кузьмич.
– А сами они что, не появились? Не спрашивали, где дочь, куда пропала? Не приходили в «Кенгуру»? Не волновались?
– Не-а.
– Странные, однако, люди. Ладно, я займусь этим.
Роберт Барк и Ваня Евдокимов тихо муссировали вопросы, касающиеся исчезновения Джессики Мейтер. Ваня уже поместил самый красивый фотоснимок Джессики (гладкая прическа, бриллиантовая диадема, глубокое декольте) в рамку и держал портрет на рабочем столе, в качестве украшения и постоянного напоминания.
– Город исчезающих красоток, – сказал Ваня.
– Вы, я думаю, красотку Джессику все-таки найдете, – сказал Здоровякин. – А вот Инга, полагаю, исчезла навсегда.
– Саманкуль стал для нее Бермудским треугольником, – патетично вздохнул Ваня.
На пересечении центральных улиц города возвышалось и сверкало на солнце зеркальными панелями современное здание, густо нашпигованное офисами фирм. Весь седьмой этаж, овеянный потоками кондиционированного воздуха, занимала промышленная корпорация «Консул». Туда и несла в клюве готовую программу Мария Здоровякина.
Машу сопровождала перманентно грустная Брунгильда. Милая девушка теперь постоянно пребывала в тоске. Ее лучшие, по мнению Валдаева, качества – преданность и безропотность – увы, поднадоели ветреному сердцееду. Акции иностранной очаровашки перестали котироваться на российском рынке. Все, что оставалось Брунгильде, – таскаться везде за Марией и выполнять мелкие поручения. Иных подруг или знакомых в городе у бедняжки не было.
Взлетев вверх на скоростном лифте, девушки очутились в царстве пластика, хрома и компьютеров. Снующие по коридорам сотрудники компании с легким удивлением оглядывали колоритную парочку. Долговязая Брунгильда с люминесцентной шевелюрой и черно-зелеными губами, одетая в эксклюзивные лохмотья, а рядом – румяный семидесятикилограммовый колобок в пасторальном сарафане.
– Жди здесь, – приказала Мария и нырнула в приемную.
Демонстрация программы и объяснение заняли целый час. Генеральный директор «Консула» вникал в суть дела и удовлетворенно кивал. Штатный программист почернел от горя. Пару месяцев назад он обиделся на руководство за то, что для создания программы наняли чужого человека. Теперь, когда программа Марии предстала перед заказчиками в блеске совершенства и оригинальности, программист понял – начальство поступило правильно.
– Итак, я учла все ваши требования, – констатировала Маша. – Вы довольны результатом?
– Великолепно! – подтвердил генеральный директор. Борис Сергеевич был молод, едва за тридцать, обаятелен. – Мне понравилось. Сейчас вы заняты? Есть еще заказы?
– Да. У меня уйма обязательств. Буду оптимизировать платежные системы одного банка. И еще «Трансвэйз» на очереди.
– Угу. Понятно. А не опасно ли в вашем положении столько времени проводить у компьютера? Все-таки вы беременны…
– Да я привыкла, – смутилась Маша. Трогательное внимание гендиректора потрясло ее.
– Что ж, Машенька, вы не обманули наших ожиданий.
– А я надеюсь, вы не обманете моих, – скромно сказала в ответ программистка. – Как насчет оплаты? Признаться, сейчас я больше чем когда-либо нуждаюсь в деньгах.
– Мы это понимаем, – лучисто улыбнулся гендиректор. – Вы, Машенька, пройдите в бухгалтерию. Вам сразу же выдадут деньги.
– Спасибо.
Маша вновь бросила Брунгильде, задумчиво курсирующей по коридору:
– Жди. Я скоро!
И отправилась искать бухгалтерию. Но на полпути поймала себя на мысли, что разговаривает с подругой, как с Рексом. Пришлось вернуться.
– Бруниша, – ласково позвала Мария. – Прости меня. Я так груба! Обращаюсь с тобой так, словно ты неодушевленный предмет. Но не делай никаких выводов. Ты хорошая, милая, добрая. Очень красивая, если сунуть тебя под кран с водой. А я совершенно замоталась – дети, квартира, щенок, деньги, ремонт. Поэтому иногда, наверное, бываю резкой. Но я все равно очень хорошо к тебе отношусь, поверь!
Брунгильда похлопала сиреневыми ресницами, сморщила симпатичный носик, изуродованный металлическими клепками. Она не поняла и десятой части тирады. Но, конечно, уловила интонацию.
Однако извинения были излишни. Не потому что Брунгильда привыкла повиноваться. Просто она не услышала в резких командах Марии ничего обидного для себя. Она доброжелательно относилась к людям и не представляла, что они могут относиться к ней иначе. Брунгильда не сомневалась – Маша ее любит. И Валдаев тоже очень ее любит. Но мечтает о разнообразии. Что поделаешь, он мужчина!
В бухгалтерии на Машу посмотрели так, как смотрят на налогового инспектора, – с нежностью. Машин лепет о гонораре поверг главного бухгалтера в замешательство. Дама удивленно пожала плечами: начальство ее не уведомило ни о каких выплатах.
Немного обескураженная Мария ретировалась обратно в приемную. За разъяснениями.
– А Борис Сергеевич уехал, – обрадовала секретарша. – И сегодня его уже не будет. Вы приходите завтра…
Домой Мария возвращалась в глубоком разочаровании. Она уже чувствовала в руках тяжесть денег, полученных в «Консуле». А теперь, из-за глупого недоразумения, придется ждать до завтра.
– Ну вот, – сказала Маша Брунгильде. – Видишь, как неудачно получилось.
Как ни странно, найти родителей Инги оказалось действительно трудно. А Здоровякин-то думал, что недосягаемость господ Сошенко объясняется исключительно нерасторопностью Сережи Воробьева.
