— У вас было подозрение, что это старинный бриллиант?
— Было.
— Это не старинный бриллиант, а новый церуссит. Подделка сработана искусно, ничего не скажешь. Но это подделка.
Я заметил, как побледнел Бочаров. Не знаю, как я выглядел, но чувствовал я себя очень скверно. Выходит, все, что произошло, — следствие ошибки, моей и Бочарова. Провал.
Бочаров, совладав с собой, повернулся к иностранцам:
— Госпожа Мэрроу, господин Пэлтон, произошло досадное недоразумение. Это действительно копия. Если вам недостаточно моих извинений, готов предоставить полные данные для соответствующей жалобы.
Пэлтон снял очки, стал их протирать. Затем, взяв у подошедшего Бочарова перстень, надел его на палец, не поднимая глаз, спросил:
— Мы можем пройти на судно?
— Разумеется, — ответил Бочаров. — Еще раз примите извинения.
Мне показалось, что Пэлтон слегка медлит, словно чего-то ждет. Наблюдая за ним, я подумал: «Может быть, Бочаров и я все-таки не ошиблись? Неужели Мэрроу в самом деле стало плохо, и Пэлтон и она вышли из автобуса только из-за этого? Нет, обмен все же состоялся! Только что же все-таки произошло? Они вышли с копией и вернулись с копией… Неужели им подсунули подделку?! Но Пэлтон не такой простак, чтобы не отличить подделку от подлинника. Он не простак… Не простак… Тогда как они его обманули?»
Кинопродюсер вышел из комнаты. И тут я понял, в чем дело. Копия Пэлтона сработана по фотографии! Такая копия не могла ввести в заблуждение знатока. «Перстень Саломеи» был в Грузии. Вторую копию можно было изготовить по подлиннику! При условии, если копию делал настоящий мастер, мог получиться действительно классный дубликат. Он и ввел в заблуждение Пэлтона. При обмене все происходило наспех, Пэлтон не мог воспользоваться приборами. Самое большее, что у него могло быть с собой, — лупа и пробное стекло. Пользуясь ими, он сумел проверить лишь наличие указанных в каталоге дефектов, отличающих подлинник. Впрочем, ему могли показать и настоящий «Перстень Саломеи», а потом незаметно подменить на копию.
Мы вышли из комнаты досмотра в проходную. Я посмотрел на Мэрроу и Пэлтона. Девушка уже прошла паспортный контроль. Ее спутник прячет паспорт в карман. Вот подошел к девушке, взял под руку, и они вышли на причал.
Я шепнул Бочарову:
— Константин Никифорович, можно я пойду за ними? Пэлтон немного понимает по-русски.
— Пожалуйста, только это ничего не даст.
Еще не зная точно, что скажу и что спрошу, я быстро двинулся следом. На причале увидел: Мэрроу и кинопродюсер не спеша идут к светящейся громаде «Дарьяла». Пэлтон, пригнувшись, что-то объясняет девушке. Я догнал пару, извинился. Пэлтон, увидев меня, остановился. Слегка повернувшись к девушке, что-то ей сказал, и она отошла в сторону.
Кинопродюсер шагнул мне навстречу:
— Что-нибудь еще?
— Да.
Я достал из кармана фотографии Джомардидзе и Чкония, присоединил к ним приблизительный фоторобот Убилавы, развернул веером:
— Мистер Пэлтон. Вы стали жертвой обмана. Эти люди вам знакомы?
Кинопродюсер молчал.
— Посмотрите внимательно. Они подсунули вам подделку. Кто вам знаком? Они понесут наказание.
Усмехнулся, покачал головой:
— Мистер, не провоцируйте меня. Я все сказал.
— Вы не хотите помочь закону?
Призыв к уважению закона звучал наивно, но другого аргумента у меня не было.
Пэлтон движением пальца поправил очки:
— Ничем не могу помочь. Это ваши проблемы.
На секунду в глазах кинопродюсера что-то мелькнуло: то ли ненависть, то ли сожаление. И снова за стеклами очков поселилась вежливая пустота, ничего больше. Мэрроу тихо пошла в сторону «Дарьяла». Пэлтон, сухо кивнув на прощание, догнал спутницу, взял ее под руку. Скоро они скрылись в тени высокого борта.
Кандидаты
На следующее утро мы с Бочаровым сидели в его кабинете. Состояние у нас было подавленное. Нет, не точно. Вернее сказать, что мы оба испытывали главным образом злость и досаду. Злились на самих себя. Нас классически провели.
Пока я размышлял то над одним, то над другим обстоятельством дела, Бочаров отвечал на утренние звонки. Закончив последний разговор, достал конверт:
— Георгий Ираклиевич, хватит кукситься. Ну, провели они нас с вами что ж теперь, вешаться? Еще не все потеряно. «Перстень Саломеи» пока в СССР. И скорее всего, здесь, в Батуми. Надо его найти. Только и всего. Посмотрите-ка лучше вот это.
Бочаров аккуратно разложил передо мной девять фотографий. Насколько я понял, фото были изъяты из личных дел. Хотя все это были разные люди, бросалась в глаза некая общность. Одинаковый возраст — лет сорок, схожесть в чертах лица.
Подождав, пока я изучу фото, полковник добавил:
— Вернулся наш оперуполномоченный, летавший в Пермскую область. Из предъявленных пятидесяти фотографий медперсонала пароходства Гаджиев не смог выделить кого-то одного. Это понятно. Человека, купившего у него в Сухуми паспорт, он видел мельком. Да и снимок с оригиналом редко бывают похожи. Гаджиев из пятидесяти выделил девять человек. Вчера я попросил ребят из транспортной милиции проверить эту девятку. Выяснилось: из этих девяти четверо могли три года назад побывать в Сухуми. Вот они.
Убрав пять фотографий, Бочаров оставил четыре, продолжил:
— Врач-терапевт портовой поликлиники Гоглидзе. Старший врач портовой санэпидстанции Асатрян. Судовой врач танкера «Кутаиси» Лулуа. Судовой врач пассажирского теплохода «Георгий Гулиа» Челидзе. Трое из этой четверки выходят на днях в загранплавание. Как судовые врачи. Челидзе раньше работал на «Георгии Гулиа» судовым врачом, потом списался на берег, сейчас снова вернулся на прежнее место работы. Гоглидзе же и Асатрян перешли в плавсостав только что. Как объяснили в пароходстве, вынужденно, на подмену, вместо ушедших в отпуск.
— А Лулуа?
— Лулуа пятый месяц в Тихом океане, на рефрижераторе. — Бочаров убрал его фотографию. — Получается, вот наши кандидаты: Гоглидзе, Асатрян и Челидзе.
— Что говорят о них в пароходстве?
— Все трое характеризуются в высшей степени положительно. Другого трудно ожидать. И тем не менее один из них вполне может оказаться Сергеем Петровичем.
— Будем ими заниматься?
— Будем. Сухумцы сейчас по моей просьбе изучают регистрационные книги в сухумских гостиницах, кемпингах, пансионатах и так далее.
— На каких судах эти трое выходят в загранплавание?
— Челидзе — на «Георгии Гулиа». Гоглидзе — на контейнеровозе «Адмирал Сенявин». Асатрян — на пассажирском теплоходе «Аджария».
— Я вот еще что подумал: ведь операцию с «Перстнем Саломеи» Пэлтон и Сергей Петрович должны были обговорить заранее, хотя бы за несколько месяцев. Значит, Пэлтон уже был в Батуми.
— Да, вы правы, надо проверить списки пассажиров предыдущих круизов. Как у вас со временем?
— Могу заняться.
— Спасибо. Свяжитесь с транспортниками, я их предупрежу.
В дверь постучали. Телецкий, войдя в кабинет, сел напротив, доложил:
— Мы с Парулавой наметили ювелиров, которые могли бы изготовить копию «Перстня Саломеи». Думаю, он всех этих ювелиров скоро объедет — с черным футляром. Но боюсь, впустую.
— Почему? — спросил Бочаров.
— Все крупные ювелирные мастера в Батуми — люди официальные. Где-то работают, где-то числятся. Вряд ли кто-то из них рискнул бы взять такой заказ. От такого заказа криминалом несет за версту. Скорее, взялся какой-нибудь высококвалифицированный любитель, не внесенный в официальные списки.
— Что же делать? — поинтересовался Бочаров.
— Дождемся, когда вернется Парулава. Если он ничего не выяснит, у меня просьба к Георгию Ираклиевичу.
— Какая? — спросил я.
— Как вы насчет посещения Замтарадзе? Вместе. Я ведь эксперт, не оперативник. У вас с ней контакт, ну а я — на правах старого знакомого.
— Я не против. Только с какой целью?
— Покажем ей черный футляр. Она женщина мудрая, все поймет без объяснений. Когда-то она знала много скрытых любителей среди ювелиров.
— Договорились. Я сейчас в пароходство, а как только освобожусь — звоню вам. Единственное: кто купит цветы?
— Цветами займусь я. У Марии Несторовны особый вкус, она обожает махровые гладиолусы. Вот я их и подберу.
Футляр
Изучив в пароходстве списки участников прошлогодних круизов на «Дарьяле», я довольно скоро установил: Джон Пэлтон был на его борту весной прошлого года. Занимал ту же самую каюту — люкс-А по правому борту. Единственное отличие: в тот раз Пэлтон был без секретарши. Удостоверив на всякий случай этот факт заверенной выпиской, я позвонил Телецкому:
— Эдуард Алексеевич, я свободен. Как насчет цветов?
— Купил. К тому же вернулся Парулава. Как и ожидалось, поиски оказались безрезультатными. Никто из указанных в списке о таком заказе не слышал.
