Разумеется, никаких отпечатков Колдуна, то бишь уголовного авторитета Ивана Голованова, на фотографии не было. Он либо вообще к ней не прикасался, либо держал за края, как музыкальную пластинку.
Однако что могло связывать члена Союза писателей, автора восьми книг, с уголовным авторитетом? Оказывается, многое. Голованов родился в Тюмени, жил там до 1970-го. В том же городе, в том же доме, в квартире напротив провел детство и отрочество писатель Бубенцов.
Как член творческого союза Бубенцов мог нигде не работать. Он и не работал. Между тем последняя его книга вышла в 1992-м. Если что и публиковалось позже, то гонорары были копеечными. На что же жил писатель три года?
Обыск в его квартире показал, что Бубенцов жил в достатке. Обстановку, конечно, нельзя было назвать роскошной, но денег она стоила немалых. Между тем последняя его жена, девятнадцатилетняя глупенькая фифочка, вообще никогда нигде не работала, а в настоящее время сидела с маленьким ребенком.
Читая протокол ее допроса, который вел Сичкин, Сергей наткнулся на слова: «Деньги, конечно, у нас были, но шуб и бриллиантов Юрочка мне не покупал. Говорил, что это опасно, что бандиты сразу видят, у кого бриллианты, и берут на заметку. Вот года полтора назад нескольких наших знакомых обворовали, сейчас такое время ужасное…»
Кротов поднял архивы и выяснил, что действительно на протяжении полугода было обворовано семь писательских квартир и три дачи в Переделкине. Было это в 1994-м, квартиры — летом, дачи — зимой. Воры действовали тихо, аккуратно, ни одного трупа за собой не оставили, лишнего не брали, только драгоценности, деньги, мелкий антиквариат, полотна старых мастеров. Даже беспорядка не делали — очень тактичные воры. Некоторые потерпевшие были им искренне благодарны: не мучили, не убили никого, дверь не сломали, дом не подожгли.
Ни одно из дел раскрыто так и не было. Районные следователи особенно и не старались — ни крови, ни следов, зацепиться не за что. В наше время горы трупов остаются нераскрытыми, а тут всего-навсего кражи.
Кротов решил, что с Ваней Головановым он еще успеет пообщаться. Главное сейчас — Вейс. Колдун вряд ли знает, где он.
* * *
С Арсением Верещагиным, прямым потомком известного художника-баталиста, Лена была знакома лет двадцать. Когда-то, в середине семидесятых, он считался одним из некоронованных королей московского андерграунда. Его стихи ходили в списках «самиздата». В подвальных и чердачных мастерских «левых» художников устраивались его сольные концерты, бархатным баритоном он пел под гитару свои песни, читал стихи.
Арсюша был красив, талантлив и нищ. Дома своего не имел, жил у какой-нибудь очередной жены или любовницы. Последняя жена, бойкая научно-техническая дамочка, увезла Верещагина в Америку. Но там его московский богемный блеск быстро померк, и она бросила его, как мальчика с пальчик, в дремучем лесу бруклинских кварталов.
Пять лет назад Лена впервые приехала в Нью-Йорк, и Стивен, показывая ей город, повез в том числе и на Брайтон. Прогуливаясь вдоль магазинов с русскими вывесками, Лена вдруг услышала крик: «Эй! Полянская!»
Кричал незнакомый человек на костылях. Только внимательно вглядевшись в бледное, заросшее черной щетиной лицо, Лена узнала красавца Арсюшу.
— Костыли — это ничего, — утешил он, — с лестницы упал, ногу сломал. Вот приедешь в следующий раз, встречу тебя на шестисотом «мерсе».
Через год Лена приехала снова. Он жил все в той же крошечной комнатенке, где, кроме матраца, помещались лишь холодильник и кадка с фикусом. Работал он на «кеш», то есть за пять долларов в час грузил ящики, мыл полы. Хватало только на жалкое жилье и китайские супчики в пакетах.
С большим кульком еды в одной руке и пакетом моющих средств в другой Лена поднялась на второй этаж по вонючей лестнице.
— Войдите, открыто! — услышала она знакомый бархатный баритон.
Ей повезло — Арсюша был дома. А ведь мог исчезнуть за это время, и телефона у него не было.
— Ленка! Вот сюрприз! — Он вскочил с матраца, чуть не сшиб фикус. Из-за кадки с диким мяуканьем вылетел рыжий котенок с такими же, как у хозяина, ярко-голубыми глазами.
Лена заполнила пустой холодильник продуктами, перемыла груду грязной посуды, собрала в пластиковый мешок консервные банки, забитые окурками, открыла окно и поставила на электроплитку ковшик, служивший и чайником, и суповой кастрюлей.
Пока она хозяйничала, Арсюша сидел на подоконнике и читал ей свои новые стихи.
Квадрат твердого пластика, положенный на матрац, служил столом. Налив, чаю Арсюше и себе, дослушав свежесочиненную поэму, Лена спросила:
— Ты можешь достать мне пистолет?
— Запросто, — невозмутимо ответил Арсюша. — Триста баксов. Тебе когда надо?
— Прямо сейчас.
— Деньги есть с собой?
Лена кивнула и достала из сумочки три сотенные бумажки.
— Посиди, подожди. Я сейчас вернусь.
Арсюша не стал делать квадратные глаза, не задавал дурацких вопросов: зачем? что случилось? Он вернулся через полчаса с картонной корзиночкой, на которой было напечатано красивыми буквами: "Ресторан «Очи черные» — и по-русски, и по-английски. Такие корзиночки называются собачьими пакетами, в них складывают еду, недоеденную в ресторане. Из корзиночки Арсюша извлек маленький пистолет в мягком замшевом чехле.
— Это «вальтер» пятизарядный, — объяснил он, — извини, не новый. Так сказать, «секонд хенд». Но оно и к лучшему — пристрелянный уже.
— Из него убили кого-нибудь? — испугалась Лена.
— Чего не знаю, того не знаю, — Арсюша развел руками, — может, и не убили. Просто постреляли. Ты, кстати, стрелять умеешь?
— Нет, — честно призналась Лена.
— Тогда пошли. Научу.
Они вышли на берег океана. Завывал ветер, Довольно сильно штормило. Вокруг не было ни души.
— Смотри. Вот так снимаешь с предохранителя. Целишься, — Арсюша направил маленькое дуло в сторону океана, — и — пах! пах!
На курок он не нажал. Зачем зря расходовать боеприпасы?
— Теперь попробуй сама. Лена осторожно взяла пистолет. Он был теплым от Арсюшиной руки и приятно тяжеленьким.
— Давай, пальни разок. Не бойся. Только учти, если придется стрелять по-настоящему, то не дальше пяти метров. А лучше в упор! — Арсюша кричал прямо в ухо, но слышно было плохо. Лена выстрелила в высокую океанскую волну.
Пистолет чуть дернулся в руке.
— Отлично! — похвалил Арсюша. — Пальни еще пару раз для тренировки, и пошли.
— Я бы пригласил тебя куда-нибудь поужинать, или пообедать, как здесь говорят. Дурацкая, кстати, привычка. Что за обед после семи вечера?
— Но у тебя нет денег, — подсказала Лена.
Они уже вернулись с океанского берега на торговую улицу, но продолжали кричать. Штормовой шум все еще стоял в ушах.
— Да, — признался Арсюша, — денег у меня пока нет. Но я обещаю, что в будущем году мы с тобой полетим на моем личном самолете ужинать в Париж, к «Максиму».
— До будущего года не так уж далеко, — улыбнулась Лена, — я подожду. А пока мы с тобой пойдем на своих личных ногах в какой-нибудь китайский ресторанчик. Только в такой, где не говорят по-русски.
— Там ты угостишь меня морской едой и своей душераздирающей историей.
* * *
Пока Арсюша уплетал огромную порцию морских гребешков с креветками, Лена взахлеб, со всеми подробностями рассказывала. Она не упустила даже вчерашнего эпизода с алым «Ягуаром».
— В общем, так, — Арсюша собрал салатным листом остатки соевого соуса с тарелки и закурил, — ты правильно сделала, что вооружилась. Хотя, честно говоря, шансов у тебя немного. Я догадываюсь, кто за тобой бегает. Сама ты от них не уйдешь, даже и с «вальтером». Но из твоей истории я понял одно: тебя кто-то охранял в Москве и охраняет здесь. Кому-то ты нужна живая и невредимая.
— Если бы так, — вздохнула Лена.
— Ты еще сомневаешься?! Тебя бы не было давно!
— В Москве, возможно, охраняли. Но здесь…
— Здесь тоже.
— Зачем? Кому я нужна?
— Не знаю. Сначала надо выяснить, кто на тебя охотится.
— А это возможно? Кто будет выяснять?
— Я уже сказал, что догадываюсь. Есть пара-тройка фармацевтических фирм и оздоровительных центров на Брайтоне. Мне ничего не стоит навести справки, которая из них…
— Что это даст?
— Ясность. Уже много.
— Ты не боишься?
— Чего?
— Ну, влезать во все это дерьмо.
— Ох, Ленка, знала б ты, в каком дерьме я сам — по маковку. Да, кстати! Арсюша отхлебнул только что поданный кофе. — Я ведь тебя предупреждал насчет Бубенцова еще десять лет назад.
— Я помню, — кивнула Лена.
— Ребенок-то его? Не хочешь, не отвечай.
— Ребенок мой, и только мой.
— Знаешь что? Выходи-ка ты замуж за этого подполковника, как его, у которого ты жила.
— Сергей Сергеевич Кротов. Он мне не предлагал.
