Сегодня днем он завез ее к себе в квартиру, чтобы она знала его питерский адрес. И, наплевав на жучки, целовался с ней до одури, до хрипов, до стонов, которые сотрясали их обоих. Они едва друг от друга оторвались. И вот она уезжает.
– Мне пора.
Он помог ей зайти в вагон. Проводница смотрела на них сочувственно.
– Я попрошусь в Москву в командировку, – сказал он на прощание. Вышло глупо.
Какая командировка? Ему не хотелось расставаться с ней ни на секунду.
– Я тоже чаще буду ездить в Питер, – пообещала она.
Слова ничего не значили. Он заметил, что у Кати губы дрожат. И сам изо всех сил стиснул зубы. Это чудовищная несправедливость. Он впервые встретил женщину, которую хотел видеть рядом с собой ежеминутно, ежесекундно, и вот она уезжает. Он боялся, что навсегда.
Раздался свисток, и вагон медленно поплыл. Вместе с ним от него уплывала и Катя. Она так и стояла в тамбуре.
– Я люблю тебя, – сказал он. Катя его не услышала, он это знал. Он сказал это себе.
Поезд уже ушел, а он по-прежнему стоял на перроне. В душе было пусто. Если бы можно было начать все сначала. Он представил их с Катей знакомство по-другому. Вот она приходит в музей, одна или с группой, неважно. Он рассказывает ей, и только ей про Левитана, который чуть не вызвал на дуэль Чехова, про гениального Федора Васильева, умершего в возрасте двадцати трех лет, про Крамского с Саврасовым, а она как зачарованная слушает. А когда все остальные уходят, остается. И говорит ему:
– Вы так замечательно рассказывали! Как вас зовут?
– Гера. А вас?
– Екатерина. Катя.
– Очень приятно, Катя. Могу я вас пригласить на прогулку по городу, раз уж вам так понравилось? Экскурсия будет только для вас.
– Да. Я согласна.
Через месяц они бы подали заявление в загс, больше бы он ей не дал на раздумье. Влюбил бы в себя ее так, что она перестала бы воспринимать реальность. А сейчас у него руки связаны. Он всю жизнь легко обманывал женщин, но не хотел обманывать Катю. Лучше отпустить.
Все могло быть по-другому.
«Мне надо идти, – спохватился он. – Надо узнать, что выявила проверка. Эксперты работают в музее третий день, и наверняка уже есть результаты».
Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как двое «провожатых», услышав сигнал к отправлению поезда, заскочили в вагон. На выходе из здания вокзала его подхватили их питерские коллеги. Он шел, не оборачиваясь, давно привыкший к тому, что его ведут. Катя уехала, вот что было плохо. А все остальное...
Рабочий день уже заканчивался. В музее было тихо, но ему казалось, что все просто попрятались.
– Здравствуйте, Георгий Викторович, – хмуро поздоровался охранник.
Он тут же заподозрил неладное. «Грачи прилетели», – мелькнула мысль. Прилетели и облепили музей, как березу с гроздьями мрачных гнезд. Теперь жди неприятностей.
Так и есть: у дверей хранилища его остановили.
– Сюда нельзя, – предупредил сотрудник милиции, щуплый, но полный значимости парнишка.
– Я здесь работаю. У меня постоянный пропуск.
– Все равно нельзя.
– Черт знает что!
– Вот и я говорю.
Гера обернулся – это сказал директор музея.
– Устроили балаган. Обидели меня, честное слово. – Лицо у директора и в самом деле было как у обиженного ребенка.
– А чем они это объясняют? – осторожно поинтересовался Голицын.
– Якобы один из наших сотрудников – вор. Да я за каждого готов поручиться лично! Идем, Егор, в мой кабинет.
Директор почему-то звал его Егором.
– Наших совсем отстранили? – спросил Голицын, глядя, как Денис Юрьевич достает из сейфа коньяк.
– Да. Давай по рюмочке.
На работу Гера ездил на метро из-за пробок, да и дорогую машину не хотел светить, поэтому от коньяка не отказался. Они выпили. Закусили лимончиком.
– Что-нибудь уже есть? – осторожно поинтересовался Голицын, глядя, как щеки и шея Дениса Юрьевича наливаются краской.
– Ни черта они не нашли! – широко улыбнулся вдруг тот.
– А что именно проверяли?
– Не поверишь: вцепились в Васильева. Две группы экспертов работают. Причем общаться им друг с другом запрещают. Это пока тайна, но... Я сколько лет здесь директором, а?
– Давно.
– То-то. И связей у меня... – Директор чиркнул ребром ладони по горлу и вновь наполнил рюмки. – Давай, Егор, выпьем. Есть повод. Все картины подлинники.
– Как так: подлинники? – голос у него сел.
– Ты не заболел? – заботливо спросил директор. – Смотри, повсюду сквозняки. Черт бы побрал эти кондиционеры! Меня недавно в машине так продуло, что...
Он не слышал, что говорит Денис Юрьевич. Сердце бешено стучало. Это невероятно! Две независимые группы экспертов. Серьезные специалисты. Лучшие в своем деле. Как это возможно: подлинники?
– Все картины подлинники, Егор, – повторил директор. – Конечно, это предварительные результаты, их будут еще проверять и перепроверять. Но я положу конец этому безобразию! – слегка захмелевший начальник погрозил кулаком кому-то невидимому. – Я не позволю подозревать своих сотрудников! Да это же честнейшие, лучшие люди! Энтузиасты! Вот взять тебя. Что, ты бы себе высокооплачиваемую работу не нашел? С двумя-то языками? А ты экскурсии по музею водишь, когда требуется кого-то подменить, не брезгуешь.
– Да, это так, – машинально сказал Гера. Мысли были заняты другим.
– Мама твоя вчера заходила. Давненько ее не видел.
– Мама? – удивился он. – Она мне не сказала, что собирается в город.
– А я, знаешь, обрадовался. Я всегда Любу ценил. Переживал, когда на пенсию ушла. Вот это специалист! Когда в начале девяностых мы остались совсем без финансирования, кто фонд-то спасал? У нас, знаешь, как по стенам текло! И трещина была в фундаменте. За копейки работали, да и те постоянно задерживали. Вот так, на энтузиазме, без зарплаты, своими руками мокрые тряпки отжимая, в холод, в... А они этих людей, ты слышишь, Егор? Они этих людей в воровстве подозревают! Нет, я этого так не оставлю!
– Я... мне надо идти...
– А, может, еще по рюмочке? – с надеждой спросил директор.
– Меня мама ждет, – через силу сказал Голицын. – Соскучилась.
– Тогда да. Иди, конечно. И Любе от меня большой привет. Уважаю.
Он вышел из кабинета, слегка покачиваясь. Разумеется, не от выпитого коньяка. Невероятно!
«Нет, тут какая-то ошибка, – решил Гера. – Пока не услышу от экспертов своими ушами, не поверю».
Ночью ему не спалось. Он то и дело смотрел на мобильный телефон и пару раз порывался набрать Катин номер. Она уже доехала до Москвы и, может быть, добралась до дома. Он не боялся ее разбудить, нет. Боялся, что сейчас позвонит и услышит совсем незнакомый голос. Не ее. Сам сколько раз так делал. Прошел час, другой. Он не мог заснуть и боялся ей позвонить. Так он лежал и мучился. Время шло. Рука вцепилась в телефон.
И вдруг телефон зазвонил. Он вздрогнул и не сразу ответил. Вчерашний день был полон неожиданных подарков, удача не отвернулась и сегодня. Это была Катя.
– Да? – сказал он, и голос внезапно сел.
– Гера?
– Да, это я.
– Я доехала.
– Я рад.
«Ну же! Найди слова! Что ты мямлишь банальности, идиот!»
– Я вдруг подумала... – она замолчала.
– Правильно подумала. Мне плохо без тебя. Когда мы увидимся?
– Не знаю, – Катин голос был грустным. – Ты же понимаешь: работа.
– А у меня все хорошо, – сказал он бодро. – Кроме того, что рядом теперь нет тебя. Я очень, очень, очень хочу тебя увидеть.
– Я тоже.
И тут их, наконец, прорвало. Они говорили долго, так долго, что у него заболело ухо от прижатой к нему телефонной трубки. Он не мог потом вспомнить, о чем именно был разговор. О любви, хотя о ней-то как раз не сказали ни слова. Она вся была между строк, в долгих паузах, тихих вздохах, в том, что каждый из них не решался первым положить трубку.
А после он спокойно уснул. И у него возникло чувство, что все еще можно поправить.
* * *
Она положила на кровать мобильный телефон и неожиданно расплакалась. Все было хорошо ровно до того момента, как у гостиницы «Октябрьская» их встретили сотрудники ФСБ. По их лицам она поняла: не простят. Побег из-под самого носа, да еще с кавалером, привел их в бешенство. Не отойдут теперь ни на шаг. И она уже не могла думать ни о чем другом, как о ворованной картине Васильева, которая ждала ее у Зои вместе с копией. О том, что опять надо врать, изворачиваться, забрать эту картину, забрать копию, а, вернувшись в Москву, искать богатого, но плохо разбирающегося в живописи клиента, чтобы провернуть очередную аферу. Надо ее еще придумать, эту аферу. Придумать очередной трюк, который принесет ей очередной миллион долларов на черный день. Тогда Катя еще не знала, какой кошмар ждет ее по возвращении в Москву. Ей казалось, что самое худшее – это расставание с Герой.
Он ее провожал и стоял на перроне до самого отхода поезда. Лицо у него было грустное, а взгляд тоскливый. Если бы она могла остаться! Но Катя видела тех двоих, что стояли в отдалении, изображая пассажира и провожатого, и подозревала о неприятном сюрпризе, который ждет ее дома. Она уехала, чтобы не впутывать в это Геру. Уехала, совершенно несчастная, готовая к самому худшему.
