– Зачем?
– Поедем искать хранилище.
– И вы возьмете меня с собой? – Она не поверила своему счастью.
– Но ведь не я заварил эту кашу… – проговорил Труфанов
С семи часов утра Дайнека сидела у окна, словно невеста на выданье. В девять прозвучал долгожданный звонок. Труфанов сообщил, что за ней выехала машина. Дайнека немедленно подхватилась и побежала к калитке. Как только подъехал автомобиль и водитель открыл дверцу, она влезла в салон.
Ее привезли к перрону, у которого стояла электричка. У вагона толпились человек десять мужчин, среди которых она узнала Труфанова, Арзамасцева и Бориса Ермолаевича Иванова.
Поздоровавшись, полковник взглянул на часы.
– Успела. Поезд тронется через пару минут. Паспорт взяла?
– Вот он, – для убедительности она показала свой паспорт.
Какой-то строгий мужчина вручил стоящему в тамбуре чекисту пачку оформленных пропусков. Все, включая Дайнеку, вошли в вагон. Через минуту поезд тронулся. Еще через двадцать минут прибыл на подземную станцию. На перроне их встретили несколько человек в синих и белых комбинезонах.
Вся многочисленная компания направилась в тоннель, который почему-то назывался людским ходком. Через какое-то время свернули направо и метров через двадцать остановились. Труфанов спросил Иванова:
– Где?
Борис Ермолаевич подошел к окрашенной стенке и стал щупать ее руками. Он то приседал, то вставал на цыпочки, то постукивал по ней костяшками пальцев. Потом вдруг пошел к ходку и снова вернулся, выверив расстояние.
К нему присоединился Валерий Васильевич Арзамасцев. Какой-то очкарик в белом комбинезоне сверялся по чертежам.
– Здесь, – сказал наконец Иванов. – Нужно ломать вот в этом месте.
Откуда-то появились рабочие с отбойными молотками, подключились к магистрали сжатого воздуха и начали долбить. Первые же куски выпавших кирпичей открыли темный проем. Его расширили до необходимых размеров. Труфанов первым шагнул в темноту, за ним двое строгих мужчин.
Иванов подсказал:
– Там слева рубильник.
Раздался негромкий щелчок, за проломом вспыхнул неяркий свет.
Арзамасцев потрясенно заметил:
– Надо же, тридцать лет прошло, а лампы работают!
Из проема выглянул Василий Дмитриевич и поманил пальцем Дайнеку, потом сказал:
– Иванов и Арзамасцев тоже со мной.
Все трое, переступив через битый кирпич, оказались по ту сторону стенки.
Дайнека оглядела помещение и ничего удивительного не заметила.
Труфанов сказал Иванову:
– Показывайте.
Борис Ермолаевич направился в глубь галереи, за ним пошли остальные. Скоро они оказались в большом помещении, уставленном стеллажами.
– Где? – спросил Труфанов.
Борис Ермолаевич указал на крайний стеллаж.
Василий Дмитриевич подошел и налег на него плечом.
– Не в ту сторону! – Иванов взялся за стойку и легко сдвинул стеллаж в сторону с частью стены величиной с небольшие ворота. – Прошу… – Он зашел внутрь и включил свет. Раздался его изумленный возглас.
Дайнека заскочила следом и оказалась в помещении размером с большой физкультурный зал. Оно было уставлено стеллажами, которые ломились от предметов разной величины и формы. Полки стеллажей заполняли коробки, рулоны, мешки, какие-то канделябры, вазы и мраморные головы. На полу стояли ящики, маркированные латинской буквой и трехзначным числом.
Труфанов присвистнул.
– Здорово же Роеву пришлось потрудиться…
Арзамасцев попытался поднять один ящик.
– Внутри что-то есть. – Он окинул взглядом другие. – Видать, не влезли в вагон.
Дайнека заметила:
– По крайней мере, теперь вы знаете, почему у электропогрузчиков разряжались аккумуляторы. И привидения здесь ни при чем.
Один из строгих мужчин, сопровождавших Труфанова, взял со стеллажа рулон и развернул его. Это была картина. На ней – зеленая рожа с выпученными глазами и красным побритым черепом.
– Гадость какая! – сказал он брезгливо.
Дайнека подошла и прочитала в нижнем углу картины:
– Пи-кас-со…
Другой строгий мужчина снял со стеллажа коробку из пенопласта, но, услышав имя художника, выронил ее из своих рук. Коробка упала на пол и раскололась. Из нее посыпались ювелирные украшения.
Труфанов прошелся по хранилищу:
– Сколько же здесь всего…
– А главное – на какую сумму? – сказал Арзамасцев.
– Сумасшествие какое-то! – воскликнул строгий мужчина.
Василий Дмитриевич Труфанов развел руками:
– Ну, все! Нужно звонить в Москву.
Дайнека во второй раз за два дня собирала вещи.
– Надеюсь, сегодня мы все же уедем, – вздохнула мать.
– Я заказала такси на попозже. – Дайнека перенесла дорожные сумки к двери. – На всякий случай.
– Что значит «на всякий случай»? – встревожилась Людмила Николаевна.
– Это я так, к слову. – Дайнека ее обняла.
В комнату заглянула Надежда:
– Мамы у вас нет?
– Мария Егоровна уехала в город.
– Я пообещала съездить в больницу к отцу, но меня вызвали на работу. Как же так… Он просил привезти тапки.
– Ему разрешили вставать? – спросила Дайнека.
– Да. И он ходит в больничных.
– Давайте я отвезу.
Надежда будто ждала: вытащив из-за двери пакет, протянула Дайнеке.
– Железноборская больница, восьмой этаж, кардиология, шестая палата.
Девушка из справочной службы нашла фамилию Кораблева в списке больных и выдала Дайнеке пропуск. На входе ей велели надеть бахилы, и она прошла к лифту. Ждать пришлось долго, лифт был один и вмещал не больше четырех человек. Очередь желающих подняться наверх росла на глазах и уже протянула свой хвост к лестнице. Дайнека решила подняться пешком. Добравшись до восьмого этажа, она, что называется, была готова положить язык на плечо. Еще пара пролетов, и ей самой могла понадобиться помощь кардиолога.
Она постучала в шестую палату, открыла дверь. У окна сидел Кораблев и читал газету.
– Здравствуйте. Я принесла тапки, – сказала Дайнека.
– Принесла, значит, давай. – Он свернул газету и отложил в сторону.
– Можно?
– Заходи.
Она вошла и села на стул.
– Слышал, что нашли тело Свиридовой? – спросил Кораблев.
– Нашли.
– Я знал, что этим закончится.
Дайнека опустила глаза.
– Это вы заставили Сопелкина соврать, что Свиридова уехала на машине?
– Я, – сказал Витольд Николаевич. – Роль Свиридовой у него тоже забрал я. И ты об этом знаешь не хуже меня.
– Вы так спокойно обо всем рассказали…
– А я, знаешь, полежал здесь, подумал и решил: терять больше нечего. Вчера мне сделали магнитно-резонансную томографию… – Он прикоснулся к виску. – Здесь обнаружили неоперабельную опухоль. Так что до суда мне не дожить.
– Мария Егоровна знает?
– Нет. И прошу ей не говорить.
– Зачем вы убили Сопелкина?
Кораблев взглянул в окно и поморщился.
– Он после разговора с тобой собрался в прокуратуру. Мы говорили за сценой.
– Поэтому вы решили его убить?..
– Непростительная глупость. – Кораблев опустил голову. – Кабы знать наперед… – Он вздохнул. – Машу жалко. Перед дочерью стыдно.
Дайнека задала вопрос, который давно вертелся на языке:
– Вы вспоминаете Лену Свиридову?
Витольд Николаевич помолчал, потом заговорил медленно, взвешивая каждое свое слово.
– Знаешь, как это бывает… Сначала уговариваешь себя, что так было надо. И долгое время веришь. Строишь свою башню из заблуждений и лжи во имя спасения. Оправдываешь себя, как самый дорогой адвокат. Потом приходят сомнения, и башня рушится. А ты вдруг понимаешь, что тебя придавило.
Дайнека повторила вопрос:
– Вы вспоминаете Лену Свиридову?
Он тяжело посмотрел ей в глаза:
– Хочешь знать, как все случилось?
Глава 48. Витольд Кораблев
Витольд Кораблев поднялся на третий этаж, приоткрыл дверь сорок четвертого кабинета и заглянул в щелку. Режиссер заканчивал разбор репетиции. Кораблев посмотрел на часы – без трех минут одиннадцать. Он прошел в темный кулуар, опустился в кресло и увидел красное женское пальто.
– Это мое.
Витольд обернулся, рядом стояла Лена Свиридова.
– А я как раз вас поджидаю.
– Вы муж нашей костюмерши Марии Егоровны?
– Это здесь ни при чем. Меня прислал ваш друг Олег Роев.
– С ним что-то случилось?
– Нет. Он ждет вас за сценой.
– Там ремонт…
– Это к лучшему, вас никто не увидит. Он хочет поговорить.
– Вы проводите меня? – доверчиво спросила она.
– Идемте.
Они прошли коридором, спустились по лестнице и остановились у противопожарной двери, ведущей на сцену. Кораблев потянул на себя тяжелое полотно.
Лена испугалась:
– Там темно. Я не пойду.
– Но вас ждет Олег.
– Я боюсь. Я туда не пойду. – Она отступила к лестнице.
В этот момент из темноты показалась бледная сухая рука.
– Не бойся, я здесь. Я с тобой.
