– «Пиарщик» этот был очень молод. Очень.
– «Очень» – это как? – поинтересовался отчим.
– Года двадцать два на вид ему было. Юнец. Только что после института.
– Самое время, чтобы созреть для подлостей, – заметил Ходасевич.
– Для подлостей – да, – согласилась Таня. – Но для глупых подлостей, вроде того «отката». Не верю, чтобы такой пацан смог целую спецоперацию организовать.
– Люди растут.
– Знаешь, Валерочка, – возразила Татьяна, – тот, кто способен предать своего шефа ради пятисот тысяч долларов, – человек мелкий. Поэтому, чтобы организовать такую мощную травлю, как в моем случае, у него элементарно не будет денег. А главное – размаха.
Ходасевич покачал головой:
– Люди меняются, Таня, – сказал он мягко. – И их финансовые возможности – тоже. А соответственно и размах.
– Почему-то ты, Валерочка, за этого молокососа уцепился? – спросила Татьяна.
– Не знаю, Танюшка, почему, – вздохнул Валерий Петрович. – Оперативное чутье, наверное, подсказывает – как говорит наш общий знакомый Паша Синичкин…Так, значит, этот «пиарщик» сам на вас с Андреем Федоровичем вышел?
– Точнее даже, не на нас с Андреем Федоровичем, а на меня лично.
– Это обычная практика – чтобы именно ты вела переговоры о финансах?
– Нет, – покачала головой Таня, – скорее это было исключением. Как правило, клиентов всегда находил, а потом договаривался с ними о деньгах Андрей Федорович.
– Уже интересно. И как, ты говоришь, этого прохиндея-»пиарщика» звали? Помнишь?
– Запомнила на всю жизнь, – кивнула Татьяна. – Звали его Николай. А фамилия его была Птушко.
Лицо Валерия Петровича вдруг закаменело. Даже не то что закаменело – оно мгновенно превратилось в маску.
– Птушко?! Ты уверена?! – спросил он, еле разжимая губы.
– Уверена, – кивнула Таня. – А что случилось-то?
И тут, в мгновение ока, Валерий Петрович вспомнил. Точнее, не вспомнил – он случившееся и не забывал никогда. Оно навсегда оставалось с ним. Просто прошлое вдруг предстало перед ним с удивительной яркостью и свежестью…
За семнадцать лет до описываемых событий14 июля 1987 года.Франция. Париж
Двое русских, выехавших с вокзала Монпарнас в полупустой скоростной электричке, не привлекали ничьего внимания. Они и похожи-то не были на русских, которые за границей всегда выглядели настороженными и топорно одетыми. Двое элегантных, наряженных во все импортное господ в поезде смотрелись даже большими парижанами, чем сами парижане. Один из них – плотный, если не сказать тучный – был одет в рубашку-поло с шелковым шейным платком. Второй – худощавый, красивый – щеголял в джинсах и джинсовой рубашке.
Народу в вагоне практически не было. Утром в праздник, День взятия Бастилии, парижане предпочитали проводить время в постелях или не спеша завтракать в маленьких кафе, посматривая по телевизору парад на Елисейских Полях.
Сперва мужчины в электричке говорили друг с другом по-французски, но потом, поняв, что их никто не слышит и не обращает на них никакого внимания, перешли на русский.
– Что там, у вас в Москве, говорят о Горбачеве? – спросил худощавый.
– Кто что, – неопределенно ответил крепыш-щеголь. – Кто по-прежнему радуется царю-реформатору, кто зубами скрипит.
– Отчего скрипят-то? – усмехнулся первый.
– Всяк от своего. Кто от безумной затеи с выборами руководителей. Кто от Раисы Максимовны. Кто от борьбы с водкой. Кстати, анекдот знаешь? Горбачева теперь минеральным секретарем называют.
– Ну, это я еще в Москве слышал, – снисходительно обронил худощавый.
– Тогда такой не слышал. – Элегантный крепыш скосил глаз на сухощавого. – Получил фермер надел земли. Работа у него кипит. Вот он с утра: корову подоил, свиней накормил, яблони окопал, колорадского жука потравил… Стоит на крылечке, пот вытирает, думает: чего б ему еще такого совершить? Потом спохватывается: «Ой, да у меня ж еще жена не оттрахана!»
Первый, слушавший анекдот настороженно, рассмеялся. И тут же, в русских традициях, подхватил:
– Зато ты, Валера, наверно, такую байку не слыхал – она местного производства. Просыпаются двое супругов после буйной вечеринки. Головы трещат. Он говорит: «Дорогая, это тебя я вчера имел в библиотеке?» – «Смотря в котором часу, дорогой».
Валерий Петрович рассмеялся, а затем дружелюбно саданул спутника под ребра локтем:
– Как тебе тут живется, в развратном Париже? Без жены-то?
– Ой, плохо, Валера. Как Маяковский писал: «Устала правая, работаем – левой. Левой! Левой!»
…Так они и ехали до самого Версаля, перемежая анекдотами, прибаутками и сплетнями серьезный разговор о внутреннем и внешнеполитическом положении России и Франции. В том же духе они вели беседу и потом – в королевском дворце, осматривая парк с идеально подстриженными кустами и газонами. Они хорошо знали и понимали друг друга – друзья-приятели с восемнадцатилетним стажем, которых сейчас раз в год по обещанию сводит судьба то в коридорах Центра, то в загранкомандировке…
Потом они ушли в самую дальнюю часть парка, казавшуюся лесом. Но газоны и здесь были аккуратно подстрижены, и ни сучка, ни бумажки не валялось у деревьев. Вокруг не было ни души. И тут плотный крепыш вдруг неожиданно спросил своего приятеля:
– Ну, и как ты вчера провел время?
Худощавый, не ожидавший вопроса, вскинулся:
– Ты о чем это, Валера?
– Я о Жюли.
Второй сбился с ноги. Повисла пауза.
– О какой еще Жюли?!
– Не надо прикидываться, – устало сказал Ходасевич (тогда еще не полковник, а всего-навсего майор). – Не надо, Николя. Мы все знаем.
– Я не понимаю, о чем речь.
Ходасевич вздохнул, поморщился.
– Передо мной-то дурака не валяй.
– Я правда не понимаю.
– Хочешь услыхать от меня, что нам конкретно известно? Ладно, хорошо. – Валерий Петрович пожал плечами. – У тебя появилась любовница. Ты ее знаешь как Жюли Прево, двадцати восьми лет, разведенную. Она представилась тебе редактором издательства «Галлимар». Ты встречаешься с ней уже три месяца. Она ездит на «Пежо-205». Проживает на площади Шаттле, в мансарде на шестом этаже, и ты по меньшей мере трижды был у нее дома.
Первый, сухощавый, остановился. На его щеках заиграли желваки.
– Ч-черт, – выругался он. – Черт, черт и черт!
– Эх, Колька! – участливо сказал Ходасевич. – Почему же ты не доложил-то?
– Ты смеешься, Валера?! Я женат.
– Вот и я о том же, Коленька.
– Брось, Валера! Что за ханжество! Ты же не партбюро! Я уже почти полгода здесь торчу! Один-одинешенек, как хрен с горы!
– Ты же знаешь инструкцию. Ты должен был доложить – причем как только, так сразу. А еще лучше – в тот момент, как у тебя на нее первый раз встал.
Худощавый сморщился, словно объелся зеленых яблок.
– Перестань ты, Валера! Ты же знаешь Потапова. В тот же день, как я бы ему доложил, он меня бы сразу в Москву отправил. С первым же самолетом Аэрофлота!
– Ну и ладно. И отправил бы. Тогда у нас с тобой не было бы этого разговора.
– Ну, Валерка! Не будь ты ханжой! Что страшного в том, что мужик развеется в командировке?!
– Хочешь мое мнение? Личное мнение?
– Ну?
– Ничего. Абсолютно ничего страшного.
– Вот видишь!..
– Подожди. Я не закончил. Ничего страшного в этом бы не было, если б твоя Жюли не являлась установленным сотрудником Си-ай-эй.[9]
– Что?!
– Что слышал.
– О боже!!
– Да, малыш.
– Не может быть!
– Может, Николя, может. Так что, судя по всему, американцы готовят операцию.
– Какую операцию?
– Не прикидывайся. Твою вербовку. Классический случай: женатого разведчика, работающего под дипломатической крышей, поймали на бабе.
– О боже!
– Но они тебя не поймают.
– Почему?
– Потому что вчера в мансарде на площади Шаттле ты видел свою Жюли последний раз. Могу заявить тебе официально: завтра ты улетаешь на Родину. Заседание партбюро у тебя будет там. И молись богу, чтобы для тебя все счастливо кончилось.
Они остановились на высоком, идеально подстриженном холме, в тени платана – высоченного, наверное трехсотлетнего. На сухощавого было жалко смотреть. Он, еще получасом ранее выглядевший важным, элегантным господином, теперь сдулся, превратился в маленького, несчастненького, напроказившего типчика. Вдруг он вскинулся и вплотную приблизился к Ходасевичу.
– Валера, постой! Постой! – Он даже чуть не схватил его за грудки, но потом передумал. – Это же такой случай! Ты что, не понимаешь, какой это шанс?! Почему бы нам не сыграть с американцами? Не разыграть эту самую Жюли? Ты считаешь, они меня будут вербовать, – пожалуйста! Пусть попробуют! Прекрасно! Естественно, я сделаю вид, что сломался. Я соглашусь работать на них. А на самом деле буду работать на нас. На Центр. Стану двойным агентом. Буду сливать церэушникам «дезу»! Стану делать все, что вы скажете!
