если избавлюсь от безбожных мыслей и приму Чернобога, то жизнь станет благодатью. А где-то там, через сто стен вообще есть выход, где нет тусклых ламп, а ярко светит солнце, — на последнем слове он ухмыльнулся. — Жить надо здесь. И способы жить надо тоже искать здесь.
— Тебе сколько гигациклов? — спросил Андрей, из-за чего на лице собеседника появилось недовольство.
— Сорок пять, кажется. Я не помню. А что?
— Я просто говорил с Чернобогом, — он вспомнил их беседу, — и он мне сказал про возраст вселенной. Он сказал, что она — ровесник моего сына. То есть ей шестнадцать лет.
— И что? — он вновь поморщился.
— Просто мне стало интересно, — он путался в мыслях. — Сколько вселенной и гигахрущу действительно лет. Я сначала про три гигацикла в дневнике ликвидатора прочитал, потом Черный Бог мне сказал про…
— Сказать он тебе мог, что угодно, — поморщившись, перебил его Михаил. — Они все там мастера дурить простых людей. Потом, он мог это сказать образно. Ты ведь ищешь сына? Вот он и намекнул, что вся твоя жизнь — это сын, а ему шестнадцать.
— Мы пока с тобой шли, я пытался вспомнить, — Андрей будто бы не услышал ответа, — прошлые гигациклы. Я могу вспомнить, когда Коля был поменьше. Когда я еще мог катать его на плечах по коридору. А все, что до этого — я не помню. Лишь смутные картинки. Ничего конкретного. Но я встречал людей, скажем, у нас на работе. Которые помнят свое детство. И могут рассказать о том, что было двадцать-тридцать гигациклов назад. А я — нет. И многие, с кем я говорил, не помнят. Отдельные эпизоды из прошлого. Но не могут сказать, когда точно оно было. Ты вот, например, помнишь, что было десять гигациклов назад?
— Я был рабочим на заводе.
— Что за завод?
— Второй бумагоделательный на триста двадцатом.
— А потом что?
— Устал от скуки, перешел в ликвидаторы.
— Ну ладно. А что было двадцать гигациклов назад, ты помнишь?
— Тоже на заводе работал.
— Это точно?
— Скорее всего. Где ж мне еще быть?
— Ну, а детство свое ты помнишь? — не унимался Андрей.
— Что-то помню, — он на секунду умолк, глядя исподлобья, затем раздраженно махнул рукой. — Да отстань ты! Заладил, черт тебя побери! Сколько гигациклов? Десять? Двадцать? — он передразнивал Андрея. — Не устал еще?
— Да я просто хочу понять…
— Я тебе вот что скажу, как бывший ликвидатор! — прервал его Михаил. — Ты замкнулся на этом вопросе о времени. А я вот, что читал: время — это абстракция. Его нет. Гигахрущ есть, а времени — нет. Стены и лестницы стоят, но в них нет никаких минут, часов и циклов. Это просто мы, люди, такое выдумали для удобства, чтобы знать, когда и что делать, — в голосе звучало сильное раздражение, — поэтому времени не придавай никакого особого значения. И о гигациклах не думай. От этого люди с ума сходят. Партия даже декрет издала о том, чтобы все электронные часы в обязательном порядке проходили модификацию.
— Какую? — Андрей округлил глаза.
— Дай сюда свои часы, — он помахал пальцами.
Андрей несколько секунд подумал и нерешительно снял часы.
— Смотри, показывает время, да? — Михаил показал собеседнику циферблат, затем нажал на одну кнопку. — Вот эта настраивает, правильно? — потом нажал на другую кнопку. — Вот эта секундомер включает, да? — щелкнул на третью. — Вот эта будильник устанавливает. — он нажал на последнюю, но ничего не произошло. — А вот эта что делает?
— Не знаю, она никогда не работала, — Андрей развел ладони в стороны.
— А дело в том, что раньше эта кнопка указывала сутки, циклы и гигациклы. Но это почему-то было причиной душевных расстройств. Поэтому такую возможность убрали. Сейчас часы с указателем гигациклов не найти. А если и есть такие, то их никому не показывают. Я слышал, что иногда их продают по цене нового автомата, но сам даже никогда такие не видел.
Он вернул часы удивленному собеседнику и нервно потер свои ладони.
— Ну и разговоры ты заводишь! — выпалил он. — Аж выпить захотелось!
Михаил покопался в своем вещмешке, достал оттуда бутылку, полную серебрянки и хлопнул ею об стол. Скрестив руки с локтями на столе, он смотрел на жидкость, в которой мелькали яркие серебристые искорки. Покрутив в ладонях бутылку, он просветил напиток в луче фонаря и все-таки убрал ее обратно. Андрей облегченно наблюдал за последними манипуляциями.
— Утомил ты меня! — живо продолжил Михаил. — В тоннеле даже не смей ко мне обращаться, уяснил?
Андрей утвердительно кивнул. Они собрались и продолжили путь.
20. Претенденты на власть
Шорохи, стуки и крики из глубины тоннеля заставляли напряженно озираться, останавливаться и вслушиваться в невидимый мир бесконечного гигахруща. Андрею казалось, что после каждой такой остановки Михаил слегка ускорялся и через пару часов одежда на спине была насквозь мокрая. Андрей даже не думал заикнуться о привале, потому что чувствовал, как по мере приближения к церкви менялось настроение его проводника. Он становился хмурее, задумчивее, а в глазах мелькала злоба.
В определенный момент Михаил, не говоря ни слова, зашел в открытую дверь технического выхода и проследовал наверх. Андрей испуганно огляделся, ожидая увидеть опасность, но тоннель вокруг них дремал тишиной. Последовав на лестницу, он закрыл дверь и понял, почему они свернули с прямого пути — на стенах красовались символы чернобожников. Они поднялись на этаж выше, прошли по коридору и пошли еще на несколько этажей вверх. Там они нашли безопасную ячейку и закрылись внутри гермодверью. Взглянув на часы, Михаил заговорил:
— Сейчас половина десятого, — он скинул рюкзак на кухонный стол, — самое подходящее время для визита на кладбище.
— Кладбище? — переспросил Андрей, стоя возле ванной комнаты в свете собственного фонаря.
— Если церковь ликвидирована, то там сейчас кучи трупов, — мрачно ответил проводник.
— Ночью туда не опасно идти?
— Нет, как раз наоборот, — одновременно он доставал из вещмешка концентрат. — Стервятники с верхних этажей сюда приходят в дневное время, они самые опасные. Хотя все равно стоит быть на чеку. А падальщики из серой зоны предпочтут пропустить нас. Хотя… — он на секунду оторвался от вещмека. — Есть еще те, кто охотится на падальщиков. Вот их надо точно боятся.
— Это кто? — поинтересовался Андрей, сухо сглотнув.
— Всякие. Которые могут переварить пожирателей мертвечины, — безэмоционально ответил проводник. — Не хочу тебя пугать. Если встретим, потом расскажу. А пока ешь, пей, отдыхай.
Андрей молча кивнул, чувствуя, как внутри просыпается страх — тупой и обволакивающий. Первая встреча с обезьянами сделала его смелее, но минотавр, которого он успел едва разглядеть, придавил желание и готовность
