- Держи! Держи! Грабят!
Вырвав портфель, Рыжий побежал к забору, за которым его дожидался Володя.
- Раз!
Портфель, перевернувшись в воздухе, полетел за забор. Володя подхватил его и, спрятав под пальто, побежал со всех ног. Неподалеку заверещал свисток.
- Караул! Грабят!
Скорей, скорей! Вот то самое место, где его должен ждать третий. Почему его нет?
Володя перескочил через канаву, свернул на тропинку и... попал прямо в руки милиционера.
Несколькими минутами позже был задержан и Колька.
Не везло Сашке последнее время!
А через час, забившись в угол камеры предварительного заключения КПЗ, Володя уже читал переданную ему записку: "Честно признавайся, что налет организовал ты, а Рыжий только помогал. И не вздумай Сашу приплетать. Ведь не было Саши. Понял? Твой брат".
По недосмотру работников милиции он и Колька оказались в одной камере. На час, но и этого было достаточно.
- Записку получил?
- Ну?
- Нне психуй. Мне за рецидив десятку дадут, а ты ккак-нибудь обойдешься. А Сашку путать ни к чему, сам знаешь... Так и гговори: "Родных не имею, места жительства не имею..." Со мной на станции снюхался и ппредложил идти на дело. Я о-отказывался. А ты угрожал, что, если не ппойду, плохо будет. Ппонял?..
- Гады вы все...
Однако на предварительном следствии Володя так и показал. А в душе копошилось сомнение: разве это и есть воровская дружба?
Чувствовалось, что следователь, пожилой толстый человек с одышкой, не верит ни одному его слову.
- Таким образом, вы утверждаете, что приехали в город пятнадцатого?
- Да.
- А откуда вы узнали о том, что Глуз выиграл?
- Из газеты.
- Где вы ее взяли?
- Прочел на витрине у вокзала.
- Так, хорошо. А за какое число была эта газета?
- Не помню.
- Я вам напомню. Заметка была напечатана в газете за шестое число. А газеты на витрине меняются каждый день...
- Ну, прочел не на витрине.
С каждым ответом Володя запутывался все больше и больше. Поняв это, он вообще отказался давать показания.
- Я свою вину признал и больше отвечать ни на какие вопросы не буду.
- Ваше право. Но зря. Мне кажется, что во всем этом деле замешана чья-то другая, более опытная рука...
Но Володя был уже не тем мальчиком. Воровская жизнь не могла пройти бесследно...
- Вы, гражданин следователь, бросьте на мою психику давить. Хотите большое дело состряпать? Не выйдет...
Следователь доложил о ходе дела своему начальнику. Тот полистал протоколы допросов свидетелей, прочел показания обвиняемых.
- Все в порядке. Передавайте в суд.
- Но вот тут некоторые неясности...
- Не вижу никаких неясностей.
Дело пошло в суд... И вернулось на доследование. Снова допросы - снова отказ давать показания. Следователь постоянно сталкивался с озлобленным упорством обвиняемого.
- Ничего не добьетесь, ничего, - говорил Володя.
И вновь дело, увеличившееся на несколько десятков листов, было отправлено в суд. Теперь оно обратно уже не вернулось...
Суд осудил Сысоева на три года лишения свободы.
В тюрьме ему вручили передачу: папиросы и пакет с яблоками - "подарок" Силы за свою свободу.
* * *
Отрываются один за другим листки календаря. День сменяется днем, месяц - месяцем. Весна. Осень. Зима. Снова весна.
Амнистия!
Ребята в исправительно-трудовой колонии в тот день не работали и не учились. Многие из них завтра покидали колонию. Среди освобожденных был и Владимир Сысоев. В колонии он пробыл два года.
Как сейчас, помнит Владимир первый разговор с воспитателем Василием Прокофьевичем.
- Какую профессию хочешь приобрести, Сысоев?
- А я уже имею.
- Какую же?
- Вор-карманник.
- Ну, на эту специальность спроса в нашем государстве нет. Придется переквалифицироваться...
Нет, "переквалифицироваться" Владимир тогда не собирался. Упрямым был.
Много хлопот доставил он своим воспитателям, ох как много! А специальность все-таки приобрел. Столяр четвертого разряда.
* * *
Северная дорога. Под толстым пластом уже подтаявшего снега - болота. Вдоль железнодорожного полотна - стена леса.
Деревья почти без ветвей, плотно прижались друг к другу, разве только руку меж стволами просунешь. Время от времени сине-зелеными пятнами проносятся массивы елей, реже - сосен.
Холодно, неуютно там, за окнами вагонов. Ранняя весна или поздняя зима? Не поймешь...
Два года назад Владимира по этой же дороге везли в арестантском вагоне в колонию. Тогда была осень, и этот же лес манил своими яркими зелеными, красными и желтыми цветами...
Телеграммы матери он не давал. Из писем знал, что отец вот уже год, как уехал и не подавал о себе никаких вестей. Значит, теперь она одна. Оно и к лучшему.
Вспомнил отца, потом Сашку... Ненависть к этим двум людям жила в каждой частице его существа.
А мать уже старуха. Последнее время уборщицей в школе работала. Тяжело ей одной приходится.
На одной из станций его окликнули:
- Вовка! Зздорово, кореш!
- Рыжий!
Действительно, перед ним Колька Рыжий, похудевший, с еще более вытянутой, чем обычно, шеей.
- У-угощайся, без монеты купил, - протягивает он Владимиру курицу.
- Нет, спасибо.
- Ккуда направляешься?
- Домой, конечно.
- А ппотом?
- Куда же потом? На комбинате работать буду.
- Ппродался, значит.
Владимир вместо ответа берет его руки, сжимает в своих.
- Ты свои грабки видел?
Несмотря на сопротивление, он подносит ладони Кольки к его лицу.
- Ппусти.
- Видел? Грабки вора. А вот мои!
Перед лицом Кольки две мозолистые ладони.
- Рабочие грабки. Так-то... Запомни это и Сашке при случае передай. Не трожьте меня, а то этими вот грабками придушу!
А на следующей станции в вагон ввалилась группа юнцов в ватниках.
- Где эта шкура?
- Спрятался!
Владимир почувствовал, как краска отливает от щек. Нащупал рукой столовый нож: дешево не возьмете!
Но тут с полки соскочил амнистированный, которого в вагоне звали Пашкой. Громадный, лохматый, меднолицый. Набычившись, рявкнул:
- Чего надо? Мотай отсюдова.
- Ты, дядя, потише. Тебя, видать, жареный петух еще в задницу не клевал. Гляди, успокоим...
- Что?!
Пашка схватил одного из мальчишек за шиворот, повернул к себе спиной, ударил под зад, тот кубарем вылетел на площадку. Бешено заорал:
- Вон, шестерня! Чтоб духу вашего здесь не было!
Ругаясь и угрожая, мальчишки ушли. А Пашка, повернувшись к Владимиру, отдуваясь, сказал:
- Ты, парень, своей линии крепко держись. А шпаны этой не бойся. В случае чего - ко мне. Понял?
В поселок поезд пришел рано, в четыре часа утра. Владимир вышел на перрон, огляделся. Не спеша перешел железнодорожный мост. Первомайская улица, улица Энгельса... поселковый Совет, потребсоюз... Вот он, дом буквой "Г". Одна половина - Нуримановых, другая - Сысоевых. Три маленьких окошка. На веревке от крыльца и до телеграфного столба развешано белье. Щеколда. Потянул за конец веревочки, спрятанной между двумя бревнами, и дверь открылась.
Скинул заплечный мешок, постучал согнутыми пальцами в дверь, из-за которой доносилось мерное тиканье ходиков.
Молчание.
Еще раз постучал, погромче.
- Кто там?
- Свои, мама...
Шлепают босые ноги. Со звоном падает крючок.
- Сыночек мой родненький, кровушка моя...
За самоваром - длинный и бессвязный разговор, обычная беседа между близкими людьми, которые не виделись годы. Мать расспрашивает про трудовую колонию, про воспитателей, друзей, а он рассказывает, то и дело перебивая вопросами:
- Николай Ахметович дома?.. А когда вернется?.. Не знаешь, на комбинате столяры требуются?..
В половине шестого мать ушла в школу. Владимир разделся и лег отдохнуть с дороги. Но не спалось. Голосисто кричал петух. Поскрипывая, проехала телега. Суетились скворцы.
Когда мать вернулась, вынул из мешка купленный в пути платок, набросил на худые плечи.
- Гостинец тебе.
Мать оглядела себя в зеркале.
- Хорош платок. Спасибо тебе, хозяин.
Она перебрала все его немногочисленные вещи. Выстирала и заштопала носки. Осмотрела со всех сторон ватник, нашла наконец прореху на подкладке и, щуря глаза под стеклами очков (раньше на носила!), зашила маленькими стежками.
- Вот теперь другой вид. Денег-то дать? Голяком, наверное, приехал?
Он, не торопясь, вспорол только что зашитую подкладку, достал из-под нее пакет.
- На, мама, до первой получки в хозяйстве пригодится.
- Ну и ну, - только смогла произнести Вера Николаевна. - Настоящий хозяин! Когда отдохнешь, ограду посмотри. Там две доски выломаны. Все руки не доходят...
- Хорошо, сегодня подправлю.
- Что так скоро? - удивилась она. - Сколько ждала - еще подождет. Не к спеху.
- Да я завтра пойду на работу устраиваться...
Материнские глаза пытливо смотрели на него. "Нет, не в отца, работяга".
* * *
Утром следующего дня Владимир был уже в отделе кадров комбината.
