Но вот встречный грузовик внезапно мигнул фарами, ослепил меня и остановился.
- Эй, товарищ, одну минутку! - раздался голос.
Из кабины вылез приземистый человек в черном полушубке и, подсвечивая карманным фонариком, направился ко мне. Подойдя вплотную и осветив меня с ног до головы вместе со скомканным парашютом за спиной, он спросил:
- Кто вы такой?
- Человек...
- Да вы бросьте шутить! Вы не майор Стожаров?
- Ну да, черт возьми!
- Где же вы пропадали?
- Как это понять? - усмехнулся я.
- Давно приземлились?
- Пожалуй, больше часа. Еле выбрался на дорогу,
- Фу ты черт! А мы с ног сбились. Скорее в машину! - И он подхватил мой парашют. - Сторожили вас на станции, кругом все облазили. Замерзли?
- Наоборот. Весь мокрый. Вот в машине, наверное, замерзну.
- Не успеете. Лезьте в кузов. Я бы вас в кабинку посадил, да мне надо дорогу показывать. Машина чужая...
Сколько человек было в закрытом брезентом кузове, я в темноте определить не мог. По голосам можно было предположить - не меньше четырех. Я оперся спиной о кабину, а ногами о что-то твердое.
Некоторое время мы ехали по шоссе, затем кузов накренился набок, машина перевалила через кювет и запрыгала на ухабах. Я был в каком-то блаженном состоянии.
Вскоре наша машина остановилась и послышалась команда:
- Вылезайте, товарищи!
Спрыгнув на землю, я увидел среди степи одинокий самолет, почти слившийся с белым снегом.
- Быстрее в самолет! - раздался тот же голос. - А то погода час от часу все хуже.
Я поднял голову - с неба опять начала сыпаться мелкая пороша.
Через несколько минут я снова был в воздухе. В самолете было светло, тепло, уютно. Мягкие кресла покрыты парусиновыми чехлами. Меня угостили бутербродами с ветчиной, горячим чаем из термоса, преотличным "Беломорканалом".
Как быстро все изменилось! Какой-нибудь час назад я сидел во вражеском самолете, бок о бок с оккупантами, с гитлеровцами Гюбертом и Рихтером. Час назад мне жал руку матерый диверсант, фашистский волк Гюберт. А сейчас я обменивался рукопожатиями с товарищами, советскими разведчиками. Всегда - и в детстве, и в зрелые годы - я увлекался приключенческими книгами, зачитывался романами Жюля Верна, Майн Рида, Луи Буссенара, Фенимора Купера. Я тайно и явно завидовал подвигам смелых патриотов-героев, борцов за справедливость и свободу, мечтал о путешествиях и приключениях, но разве мог я думать, что подлинная жизнь бросит меня в такой водоворот борьбы, опасностей, приключений! Разве мог я думать, что стану участником таких необычайных событий!
С самолета я вновь попал в машину, из машины - в горячую ванну, а из ванны - за накрытый стол. Московская ночь была уже на исходе.
Распоряжался за столом майор Петрунин, тот, кто подобрал меня на шоссе, - широкобровый, скуластый и очень энергичный. Помогал ему маленький лейтенант с пушком на верхней губе, которого все звали Костей. Они были радушны, оказывали мне самое сердечное внимание, проявляли трогательную заботу.
За столом я почувствовал, что меня начинает пробирать мелкий озноб. Этого только не хватало! Неужели простудился или подхватил грипп? Я высказал свои опасения товарищам. Тотчас же Костя сбегал к квартирной хозяйке и возвратился с тремя таблетками кальцекса.
- Эту утром, - поучал он меня, выкладывая таблетки на стол, - эту в обед, а эту перед сном. И как рукой все снимет, товарищ майор!
Действительно, все как рукой сняло. По-видимому, озноб был вызван сильной нервной реакцией. Я встал здоровым.
В полдень меня принял полковник Решетов. Я увидел то же хмурое, суровое лицо, те же внимательные и как будто сердитые глаза. Он по-прежнему то и дело массировал свою поврежденную левую руку.
Встретил он меня приветливо: вышел из-за стола, обнял, довел до кресла и усадил.
Беседа затянулась часа на три.
Полковника интересовало буквально все, что происходило на Опытной станции. Я восстановил в памяти все события и изложил их последовательно, день за днем, перечислил всех обитателей станции, дал им характеристику, а затем отвечал на бесчисленные вопросы полковника.
- Вы уверены, что Габиш полковник? - спросил он.
- Конечно. Я видел его в форме полковника, и обращаются к нему все как к полковнику.
- Значит, русским языком он владеет сносно?
- Вразумительно. Может обходиться без переводчика.
- А Гюберт?
- Хорошо. Так же, как и своим, только с акцентом.
Полковник Решетов вставал, прохаживался по кабинету, вертел карандаш между пальцами, вглядывался в карту, висевшую на стене, и снова усаживался против меня в кресле. Он все время был в движении, в мыслях и ставил всё новые вопросы.
- Значит, гауптман Гюберт - заядлый охотник?- спросил он.
Я подтвердил.
- Это интересно. Очень интересно! А кто из них - Габиш или Гюберт посоветовал вам заинтересовать Саврасова деньгами?
Я ответил, что Гюберт.
- А как отнесся к этому Габиш?
- Он рассмеялся и сказал, что "это есть умно"!
- А какую цель преследовали вы, давая указание Кольчугину закрепиться на Опытной станции?
Я пояснил. Фома Филимонович, став необходимым спутником гауптмана в охоте, сможет упрочить свое положение и информировать Криворученко обо всем, что происходит на Опытной станции.
- Разве я поступил не так? - спросил я.
- Вы поступили совершенно правильно! - успокоил меня полковник. Кольчугин, говорите, человек вполне надежный?
- Да. За него я могу поручиться.
- Ну хорошо, - сказал Решетов. - На сегодня довольно. Я полагаю, что пора послать гауптману Гюберту такую телеграмму... Пишите. - Он подал мне блокнот и карандаш. - "Саврасов месяц назад арестован присвоение крупных денежных сумм и подделку отчетных документов осужден десять лет". Как вы находите?
- Пилюля для них неожиданная и горькая...
- Что поделать, - усмехнулся Решетов. - Все равно придется глотать. Раз он так любит деньги... Не меньше, чем вы. - Мы рассмеялись. - Вы не кладите карандаш, пишите дальше: "Брызгалов из больницы выписался, веду розыски. Сообщите, как поступить радиостанцией". Вот так. Теперь всё.
- Когда отправить эту телеграмму?
- Дней через десять - двенадцать после того, как вы уведомите Гюберта, что прибыли благополучно.
- Понимаю.
Полковник взял из моих рук блокнот, перечитал телеграмму вслух и заметил:
- Пожалуй, так будет правильно. Вы дали Саврасову телеграмму, а вам ответили, что его нет. Вы выехали или вылетели на место и разузнали все подробности. Времени вполне достаточно. Все коротко и предельно ясно. Для порядка порадуйте их кое-какой информацией. Ну, а этих ваших новых "друзей", шестерых железнодорожников, мы постараемся сегодня же устроить... О них можно будет сообщить дополнительно и по-разному. Все это мы обсудим. Кстати, вы хорошо запомнили фамилии, имена, пароли, не перепутали?
- Надеюсь, что нет... А Константина вы видели?
- А как же! Он сидел в этом же кресле, в котором сидите вы.
- Интересно, какое впечатление произвел он на вас?
- Как вам сказать... - Решетов на мгновение задумался. - Во всяком случае, человек решительный и преданный. Ведь он очень много перенес, много выстрадал и не согнулся. Ну и дал же он вам аттестацию!..
- Я думаю...
- Когда я назвал Константину имена Отто Бунка, Гюберта, Похитуна и прочих гадов из этого гнезда и сообщил, что пилот, который его вез, уцелел, парень задумался.
- То есть? - поинтересовался я.
- Задумался и сказал: "Вот оно что... Значит, кто-то вас информировал? Понятно! Вопросов я вам, товарищ полковник, задавать не буду, так как знаю, что вы мне на них не ответите, но теперь мне кое-что ясно. Придется произвести переоценку некоторых фигур". С уверенностью он, конечно, ничего сказать не может...
Мы помолчали. Полковник искоса поглядывал то на меня, то на свою руку, затем встал и спросил:
- Вы хотели бы повидаться с женой?
Ну что я мог ответить? Конечно, хотел бы, но пока идет война, это, вероятно, невозможно. Я так и сказал.
- Невозможного ничего нет, - объявил Решетов. - Так вот... Завтра возьмите мою машину и съездите в Л., на аэродром. И встретите жену. Самолет должен прилететь к шестнадцати часам...
Кажется, я изменился в лице.
- Завтра? - растерянно, глупо улыбаясь, переспросил я.
- Да, да. Ее по нашему вызову отпустили на пять суток. Ведь она работает в госпитале. Мы подумали с Фирсановым и решили, что, чем вам ехать туда, лучше ее сюда вызвать. Тем более что вы с самого начала войны не виделись. Да и вообще ей надо немного... - Что "немного", полковник не договорил, а сделал неопределенный жест рукой. - Идите отдыхайте!
Я скатился с седьмого этажа, не чувствуя ступенек, и пришел в себя лишь на морозном воздухе.
Значит, Маша работает в госпитале? А как же дочурка, как Танечка? Возьмет ее Маша с собой? А почему бы и нет? Таньке сейчас... Я подсчитал... Да, ей сейчас уже четыре года и восемь месяцев. Конечно, они прилетят вместе.
