— Как с какой? С женой барона.
— А что они делают?
— Пьют водку. Лица очень печальные. Я веду наблюдение с соседнего дома и всё вижу.
— Значит поминают?
— Кого?
— Вы что капитан радио не слышали?
— Никак нет, товарищ полковник. У меня здесь нет радио.
— Только что объявили, что умер товарищ Сталин.
На другом конце трубки послышалось что-то похожее на слабый стон.
— Не скулить, товарищ капитан!
— Я вот что хотел спросить: во сколько это объявили?
— Тридцать минут назад.
— А ведь они уже целый час пьют.
— Ну и что?
— Выходит, они это не по радио узнали.
— Вот что, капитан, не умничайте. Я не глупее вас и понимаю откуда можно ещё узнать такие сведения.
— Виноват, товарищ полковник!
— Так-то лучше. Слушайте приказ: Наблюдение снять. Операция отменяется.
Часть 2
Глава 13
Кода Альберт Эйнштейн обрушил на головы непосвящённых людей свою теорию относительности, то те, не нашли ничего лучшего, как объявить его сумасшедшим. И это было правильно, ибо только сумасшедший мог вообразить, что такое понятие, как время, которое, кстати выдумал сам человек для своего удобства, оказывается вовсе не зависит от него. Мало того — оно ещё и относительно: то есть может менять своё абсолютное значение в зависимости от окружающих условий. Нет, действительно — бред полнейший. Но то, что вчера было бредом — сегодня становится чуть ли не аксиомой. Вот тоже закономерность, претендующая на научное изыскание. Так и хочется всё бросить и запатентовать новое открытие, но увы — это уже сделали другие. Закон единства и борьбы противоположностей давно открыт и, к сожалению, не нами. Вернёмся же к физике, которую каждый из нас изучал со школьной скамьи, и, как говорится, впитал в себя с молоком матери. Не будем утомлять читателя доказательствами старика Эйнштейна, ибо каждый современный человек знает, что время понятие относительное. В детстве оно тянется, как резина, в молодости ускоряет свой бег, а после тридцати летит так стремительно, что порой оглядываясь на прожитое, удивляешься: неужели всё это было со мной? Прошло так много лет, а, кажется, что это было вчера. Если совсем недавно время было разделено барьером — "до революции" и "после революции", то теперь оно разделялось на "до войны" и "после войны". Законы природы неумолимы: люди от деятельности которых недавно зависел ход истории, должны передать штурвал молодым не зависимо от того, нравится им это или нет. А кто сопротивляется, не передаёт — становится смешным. Таких называют маразматиками или сумасшедшими. И это правильно, их время закончилось. Жизнь сохранена только с одной целью: не дать переписать историю с её победами и поражениями, не дать новым рулевым наступить на грабли, на которые наступали они — теперь уже отцы и деды. Увы, эта задача оказывается ещё труднее, чем стоять у руля. Однако ничего не поделаешь — всему своё время.
В Ленинграде местом сбора тех, кто уже понял, что ему надлежит передать бразды правления и тех, кто должен принять эти бразды, но ещё не знал этого, являлось Марсово поле. Девятого мая после прохождения военного парада и демонстрации трудящихся по Дворцовой площади, миновав улицу Халтурина, от стройных колонн отделялись маленькие струйки, которые сливались на Марсовом поле в большую людскую массу. Здесь у "вечного огня" ветераны, держа за руку своих детей или внуков, останавливались, как будто в растерянности, но быстро сориентировавшись по фанерным табличкам с наименованием номеров войсковых частей или названий соединений, распределялись по отдельным кучкам. К сожалению парады и демонстрации продолжались только до 1948 года. Праздник Победы перестал быть выходным днём. Однако Марсово поле не подчинялось постановлениям правительства, и ветераны продолжали встречаться на нём каждое 9 мая.
На скамеечке под большим кустом сирени, где не было никаких фанерных табличек, немного поодаль от "вечного огня" можно было увидеть четырёх мужчин и одну женщину, державшихся особняком. Рядом с ними на небольшом расстояние, устав от рассказов взрослых, которые они слышали, наверное, раз сто и наверняка знали наизусть, о чём-то своём говорили четыре подростка.
— Если бы я был правитель, то издал бы указ, чтобы День Победы праздновали бы вечно. По крайней мере, до следующей войны такого же масштаба, — сказал Василий.
— Ты думаешь, что такая ужасная война возможна? — спросил Николай.
— Атомные бомбы уже взорваны, — заметил Кузьма.
— Их сбросили на Японию, а не на нас, — поддержала своего мужа Маша.
— А для чего надо было их бомбить? Война и так уже кончалась. Квантунская армия практически не сопротивлялась.
— Это они чтобы нас запугать, — подытожил Василий.
Все почему-то посмотрели на Андрея Петровича.
— Американцы свою Вавилонскую башню строить начали.
— Так будет война или нет? — Маша с такой надеждой посмотрела на Андрея Петровича, как будто он сидел не на Марсовом поле, а в Белом доме президента США.
— Если наши свою бомбу успеют построить, то никакой войны не будет.
— Господи, только бы её не было, проклятой. — Маша перекрестилась и подняла глаза вверх.
Вверху силы небесные, будто присоединившись к проклятьям в адрес войны, разразились таким громом и молнией, что наши собеседники забыли о теме своего разговора и съёжились.
— Надо убираться скорее. Сейчас ливанёт, — сказал Андрей Петрович.
— Пошли к нам. У Маши всё приготовлено, — предложил Николай.
— Мальчики! Быстро домой! — скомандовала Маша детям.
Не успела она это произнести, как сплошной стеной хлынул ливень, не оставляя никому даже самой маленькой надежды не только сухим дойти до дома, но даже добежать до ближайшего укрытия.
Друзья сначала бежали, но потом, поняв, что это совершенно бесполезно, пошли пешком. Пройдя от Невы до Чернышёва моста, они скрылись в парадной.
Пытаясь не потревожить соседей, промокшее воинство проследовало по коридору квартиры в комнату Маши, оставляя за собой мокрые и грязные разводы. Закрыв за гостями дверь комнаты, Маша обнаружила, что потоки воды стекают с них, образуя на полу огромную лужу, грозящую протечь ниже этажом. Неприятности, которые могли быть у неё после этой протечки, можно было сравнить разве что с атомной бомбардировкой Японии.
— Живо раздевайтесь! — скомандовала Маша.
Хозяйка куда-то скрылась и снова появилась с большим тазом и тряпкой.
— Как это раздеваться, — не понял Василий.
— А вот так. Раздевайся и всё. Бельё в таз бросайте.
— А это самое… — всё ещё не понимал команды Василий.
— А этого самого я в госпитале насмотрелась столько, что на сто лет вперёд хватит.
Аргумент, который привела Маша, вероятно, был настолько весом, что больше никто никаких вопросов не задавал. В таз полетела мокрая одежда, а хозяйка к ногам гостей набросала тряпок, чтобы ликвидировать лужу. Когда Маша подняла голову, то увидела мужчин, стоящих в одних трусах и ждущих следующей команды.
Последним в процедуре раздевания был Василий. Он стащил с себя майку, бросил её в таз и начал стягивать трусы.
— Трусы можно не снимать, — послышался строгий голос хозяйки.
Где-то рядом хихикнул один детский голос, затем добавился другой, к ним присоединился мужской хохот, и вскоре вся комната содрогалась от гомерического смеха девяти человек.
Смех так разогрел голые тела, что от них повалил пар, наполняя комнату своеобразным банным запахом.
— А вы чего ржете, как жеребцы? А ну, быстро в ванную! Заболеть хотите? Смыться, растереться до красна полотенцем и назад, согреваться будете, — прозвучала команда хозяйки, обращённая к мальчишкам.
Те, как пули, вылетели из комнаты.
— Я сейчас бельё приготовлю сухое, после мальчишек вы пойдёте по-очереди. А пока надо согреться изнутри. Мы ведь тоже заболеть можем.
Николаю дважды повторять не пришлось. Пока Маша рылась в шкафу в поисках чего-нибудь тёплого и сухого, муж быстро накрыл на стол и разлил по стаканам водку.
— Машка, да брось ты эти тряпки! Всё уже налито. Иди к нам!
Как только водка проникла в кровь, сразу стало тепло и приятно. Захотелось вспомнить военные приключения, которые уже никогда в жизни не повторятся.
К сожалению, воспоминания пришлось отложить до лучших времён. Вернулись мальчишки.
— Сейчас водочкой греться будете, — тоном, не терпящим возражения сказала Маша.
— Вот здорово, значит, и мы выпьем!
— Ещё чего! Быстро на кровать!
Мальчишки вчетвером уместились на одной кровати, напоминая собой кильку, аккуратно уложенную в маленькую баночку. Водка действительно присутствовала в процедуре, только она попадала не в рот, как у взрослых, а на руки бывшей медицинской сестры. Грубые руки дворничихи, втирая в нежную детскую кожу водку, казалось, пытались вообще содрать её с мальчишек. Те охали, но сильные руки Маши не знали жалости. Она только приговаривала:
