— Терпите казаки, атаманами будете!
После того, как кожа мальчишек стала красной, хозяйка бросила на кровать одежду и коротко скомандовала:
— Теперь одевайтесь!
— Ты нас также будешь лечить? — с опаской спросил Кузьма.
— Нет, вы изнутри греться будете.
— Ну, слава богу!
— Мальчишки, вас соседи видели?
— Нет, там никого не было.
— Вот и хорошо. — Маша посмотрела на Кузьму и кивнула ему головой. — Первый пошёл!
Кузьма, войдя в образ военных приключений, приложил руку к воображаемому козырьку, сказал "есть!" и выбежал в коридор.
Мальчики не ошиблись, когда сказали, что их не видели соседи. Однако соседи всё прекрасно слышали. И это не удивительно. Только мёртвый мог не услышать истерический смех девятерых человек. А после того, как по коридору коммунальной квартиры раздалось шлепанье босых ног, соседи просто обязаны были наблюдать за происходящем через прицел замочной скважины.
— Ну, что там? — нетерпеливо спрашивал сосед свою жену, которая стояла в три погибели напротив скважины.
— Мужик пробежал в ванную.
— Какой мужик?
— Какой, какой — голый!
— То есть как это голый? Совсем что ли, без трусов?
— Похоже, что без трусов.
— Ты что же отличить не можешь в трусах или без? Дай мне посмотреть.
Сосед оттолкнул жену и сам прильнул к скважине.
— Ну, что, увидел?
— Да нет. Стол мешает. Кстати, это ты его к Веркиной двери придвинула.
— Потому, что она со своим столом на нашу территорию залезла.
— Что ты привязалась к этой территории? Можно подумать тебе свои столы ставить некуда.
— А это не Веркино собачье дело, куда я свои столы ставить буду, а на мою территорию пусть не залезает.
Муж выпрямился и посмотрел на жену.
— Ну, что ты молчишь? Онемел что ли? В трусах он или нет?
— Не разглядел. Стол Веркин мешает.
— Так чего же ты сам не смотришь и мне не даёшь?
— А чего смотреть? Он уже в ванной.
Супруги, расстроенные тем, что им так и не удалось узнать, в трусах был мужик или нет, отошли от двери. Однако не успели они сделать и шага, как из коридора опять послышалось шлёпанье ног. Жена оттолкнула мужа и заняла наблюдательный пункт.
— Слушай, а это уже другой, — почему-то перешла она на шёпот.
— А этот в трусах?
— Я же говорю, что из-за стола не видно.
Муж сочувственно покачал головой.
— Ой, ещё один!
Досчитав до четырёх, супруги просидели в дозоре ещё полчаса и разочарованные, тем, что не смогли увидеть картину целиком, сели за обеденный стол напротив друг друга.
— Четыре голых мужика! Это надо же! — воскликнула в сердцах жена.
— А почему голых? Может быть, они в трусах были.
— Ты сам-то подумай, зачем в этом деле трусы? Четыре мужика на одну, не много ли?
— Вот это баба! — с завистью и восторгом вздохнул муж.
— Эй, эй! Ты чего это размечтался!
— Да я и не размечтался вовсе.
— Я эту сучку теперь со свету сживу, — зло прошипела жена.
— Машку что ли?
— Да причём тут Машка?
Муж, совершенно обескураженный вытянул физиономию.
— Кого же тогда?
— Верку, конечно. Весь кайф испортила со своим столом, сволочь!
Толи неожиданные приключения, свалившиеся на детей, толи водка, проникшая в кровь через кожу, а может быть и то и другое погрузило мальчишек в глубокий сон. Николай сложил детей на кровате, подобно кильки и подложил под их головы подушки. Маша достала откуда-то одеяло и накрыла мальчишек.
— А ведь я твоего Андрейку в первый раз вижу, — сказала Маша Василию.
— Мать еле отпустила его со мной.
— Что так?
— Вспомнила Кемерово. Помните, как нас тогда чуть было не накрыли?
— Сейчас времена не те, — заметил Николай.
— Времена не те, а память прежняя, тем более, если дело касается ребёнка.
— Времена всегда одинаковы, — заметил Андрей Петрович, — Меняется только форма, содержание всегда остаётся постоянным.
— Философы, давайте к столу, а то я усну от ваших умных речей.
Николай вставил каждому в руку стакан с водкой.
— Помните то дерево у нашей пещеры? Давайте выпьем за него.
Никто не пытался даже спросить, почему надо было пить за дерево. Просто все выпили и улыбнулись.
— Вот так вцепиться корнями и держаться изо всех сил, — добавил Андрей Петрович.
— Командир, а почему ты до сих пор под чужой фамилией ходишь? Охота на нас давно окончилась, — спросил Кузьма.
— У меня сын был Мироновым, потом стал Смирновым, а теперь ему из-за меня в третий раз фамилию менять? Нет уж, пусть остаётся Смирновым.
— Сын это сын, а как же ты? — спросила Маша.
— А ты как же?
— А что я?
— Кем ты хотела стать до войны?
— Хотела в медицинский поступать.
— А почему не поступила?
— Ты же знаешь, командир. Так судьба сложилась.
— А причём тут судьба? Взяла бы да и поступила после войны. Тем более для фронтовиков льготы были.
— А сын? Кто бы его кормил? Коля-то сами знаете где был.
— Вот и у меня сын.
— Извини, командир, не подумала.
— А жаль, — прервал их разговор Николай. — Быть бароном солиднее.
— А то ты не знаешь, кто я?
— Так это я…
— Вот видишь, ты знаешь, а остальным знать не обязательно.
— А жена-то знает? — не унимался Николай.
— Ну, ты сам-то подумай, быть баронессой и не знать этого. Конечно знает.
— Я предлагаю выпить за командира, — сказал Кузьма.
За командира пили стоя. Каждый вытянулся в струнку, как будто стоял в строю перед полковым знаменем.
Совершенно естественно, что в компании состоящей из четырёх мужчин и всего одной женщины после нескольких тостов разговор так или иначе пошёл о политике. Сначала беседа велась попарно. Однако, учитывая, что собеседников было нечётное число, пришлось изменить тактику. Каждый говорил как будто бы всем, но получалось, что вроде никому конкретно. Разумеется, что если задавался вопрос, то ответа он не находил. Тогда вопрошающий пытался решить эту проблему путём повышения голоса. Так как и этот приём не помогал, вопрошающий переходил к хитрости: Он наливал водки и вставал, чтобы провозгласить тост. Это действие мгновенно вызывало тишину, все поднимали рюмки и замолкали. Этих несколько секунд хватало, чтобы провозгласить тост и задать всё-таки свой вопрос. Ответа вопрошающий конечно так и не получал, но оставался очень удовлетворённым, что всё же был услышан. Среди этого шума, который иначе, как балаганом и назвать-то нельзя, вдруг громко и отчётливо прозвучала фраза: "это же не справедливо!". Сразу стало тихо, как будто в комнате вообще никого не было, как будто даже дети, лежащие вчетвером на одной кровате вдруг перестали сопеть, как будто ходики, висевшие на стене были остановлены чей-то невидимой рукой, как будто мир вдруг остановился перед чем-то страшным и непонятным. Вот вам и теория относительности. Прозвучало слово, которое не только изменило ход времени, но и вообще остановило его. Справедливость — это слово было не только способно распоряжаться временем, но оно определяло весь смысл жизни для наших героев. Ради него они побеждали смерть, ради него они сидели в тюрьмах, ради него отказывались от карьерных благ, ради него они вообще существовали.
Сразу же хочется предостеречь читателя: не следует с помощью этого слова на виду у всех пытаться останавливать будильники. Помните — время понятие относительное. У вас может ничего не получиться. Эти условия применимы только к нашим героям и только для них останавливается время.
— Что не справедливо? — переспросил Кузьма, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно.
— Ты закрытое письмо читал? — спросил его Николай.
— Доклад Хрущёва двадцатому съезду?
— Оно самое.
— Не по-людски это, не по-русски, — сказал Андрей Петрович.
— Вы говорите о культе личности Сталина? — уточнила Маша.
Молчание собеседников говорило о том, что Маша поняла всё правильно и о том, что абсолютно все осуждают это так называемое закрытое письмо.
— Какое же оно закрытое, если о нём знают все?
— Это потому, что зачитывали его только членам партии, — уточнил Кузьма.
— Я не верю ни одном слову. Там сплошное враньё, — возмутился Николай.
— Даже если там правда, всё равно это не справедливо! — стоял на своём Василий. — Нельзя судить мёртвых.
— Его вообще нельзя судить, — сказал командир.
— Почему? — не поняла Маша.
— Потому что он был гений.
Андрей Петрович разлил водку по рюмкам и встал.
— Я предлагаю выпить этот тост за него!
— Вот от кого ни ожидал, так от тебя, командир, — удивился Кузьма. — Ещё от Василия — куда ни шло. Всё-таки потомственный пролетарий, а ты — царский офицер…
— Потому и предлагаю, что царский офицер. Ведь этот Хрущёв потому и готов ногами запинать своего вчерашнего шефа, потому что понимает, что сам в подмётки ему не годиться. Сталин был настоящим русским императором, при котором империя, как птица Феникс восстала из пепла.
