— В Женеве, — ответила Селеста. — Или, постой, может быть, в Генуе? Не помню. Он сейчас еще летит. Вылетел сегодня утром.
Гвен изучала ее зачарованным взглядом.
— У него экзотическая жизнь, правда?
— Да, — ответила Селеста. — Пожалуй, да. Я долго не задержусь. Это новый книжный клуб, и я не знаю, когда…
— Зависит от книги! — заявила Гвен. — В нашем книжном клубе мы недавно разбирали очень интересную книгу. Как она называлась? Она была о… о чем бишь она была? Честно говоря, никому она особенно не понравилась, но моя подруга Пип, она любит угощать блюдом, которое вроде как дополняет книгу. И она приготовила это изумительное рыбное карри, но очень острое, так что мы все еле отдышались. — Гвен помахала руками перед ртом, демонстрируя жгучесть блюда.
Единственная проблема с Гвен состояла в том, что от нее подчас было трудно улизнуть. Перри проделывал это очаровательно, но Селесте было неловко.
— Ну, мне уже пора. — Селеста наклонилась за телефоном, лежавшим перед Гвен на кофейном столике.
— Какой ужасный синяк! — воскликнула Гвен. — Что ты с собой сделала?
Селеста опустила на запястье рукав шелковой блузки.
— Ушиблась на теннисе, — ответила она. — Мы с партнером по двойной игре бросились отбивать один удар.
— Ух ты! — Она внимательно посмотрела на Селесту. На миг воцарилось молчание.
— Что ж, как я сказала, мальчики не должны проснуться…
— Пожалуй, пришло время найти другого партнера по теннису, — сказала Гвен.
В ее голосе прозвучал металл. Тот самый металл, который производил поразительное действие, когда мальчишки дрались.
— Ну, я в этом тоже виновата, — возразила Селеста.
— Готова поспорить, что нет.
Гвен смотрела прямо Селесте в глаза. Селесте пришло в голову, что за все годы ее общения с Гвен муж не упоминался ни разу. Гвен казалась такой выдержанной, такой словоохотливой и занятой со всеми ее разговорами о подругах и внуках, что мысль о муже представлялась излишней.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала Селеста.
Зигги продолжал плакать, когда в дверь постучала няня. Он успел рассказать Джейн, что три или четыре ребенка сказали ему, что им не разрешают играть с ним.
Он рыдал, уткнувшись в живот Джейн, которая сидела на его кровати. Она чувствовала нажим его маленького носа и влагу слез на джинсах, когда он утыкался лицом в ее ноги, словно пытаясь спрятаться внутри ее.
— Это, наверное, Челси.
Пытаясь переместить его, Джейн потянула Зигги за худенькие плечи, но он даже не пошевельнулся.
— Они убегали от меня, — рыдал он. — Очень быстро. Как будто мы играли в «Звездные войны»!
Ладно, подумала Джейн. Она не пойдет в книжный клуб. Нельзя оставлять его в таком состоянии. И потом, вдруг там будут родители, подписавшие петицию? Или те, кто не разрешил своим детям играть с Зигги?
— Подожди здесь, — пробормотала она, отрывая от своих ног его обмякшее тяжелое тело.
Он поднял на нее заплаканное мокрое лицо, а потом бросился ничком на подушку.
— Извини. Придется отменить, — сказала Джейн Челси. — Но я заплачу.
У нее не было ничего мельче пятидесяти долларов.
— О-о, круто, спасибо, — обрадовалась Челси.
Тинейджеры никогда не предлагают сдачи.
Джейн закрыла дверь и пошла позвонить Мадлен.
— Я не приду, — сказала она подруге. — Зигги… Зигги нездоров.
— Это из-за истории с Амабеллой? — спросила Мадлен.
В отдалении были слышны голоса. Некоторые из родителей уже пришли.
— Да. Ты слышала про ходатайство? — Джейн старалась говорить ровным голосом.
Мадлен, наверное, уже тошнит от нее — рыдания над бегемотиком Гарри, рассказывание постыдных любовных историй. Она, вероятно, проклинает тот день, когда подвернула лодыжку.
— Это возмутительно! — заявила Мадлен. — Я вне себя от гнева.
Послышался взрыв смеха. Шум стоял такой, как на вечеринке, а не на собрании книжного клуба. Этот смех заставил Джейн почувствовать себя скучной и всеми брошенной, хотя она и была приглашена.
— Не буду тебе докучать, — сказала Джейн. — Веселитесь.
— Я тебе позвоню. Не волнуйся. Мы все уладим.
Когда Джейн повесила трубку, опять послышался стук в дверь. Это была соседка снизу, мать Челси, Айрин, с пятидесятидолларовой купюрой в руке. У высокой, строгого вида женщины были волосы с проседью и умные глаза.
— Не надо платить ей пятьдесят долларов за ничегонеделание, — сказала она.
Джейн с благодарностью приняла деньги. Она потом пожалела, что дала Челси деньги. Все-таки пятьдесят долларов — это пятьдесят долларов.
— Мне было как-то неудобно.
— Ей пятнадцать. И ей надо всего лишь спуститься на лестничный пролет. Зигги в порядке?
— У нас кое-какие проблемы в школе, — сказала Джейн.
— О господи! — произнесла Айрин.
— Запугивание, — объяснила Джейн.
Она знала Айрин в основном по разговорам на лестнице.
— Кто-то запугивает бедного маленького Зигги? — нахмурилась Айрин.
— Говорят, что это Зигги запугивает детей.
— Ах, какая чепуха! — воскликнула Айрин. — Не верьте этому. Я двадцать четыре года преподавала в начальной школе. Могу отличить задиру за версту. Зигги не задира.
— Ну, надеюсь, нет, — сказала Джейн. — На самом деле я в этом уверена.
— Готова поспорить, родители подняли шумиху, так? — Айрин бросила на нее проницательный взгляд. — В наше время родители уделяют детям чересчур много внимания. Хорошо бы вернуть старые добрые времена добродушной беззаботности. На вашем месте я бы относилась к этому скептически. Маленькие детки — маленькие бедки. Вот погодите, когда придется беспокоиться по поводу наркотиков, секса и средств информации.
Вежливо улыбнувшись, Джейн взяла банкноту:
— Что ж, спасибо. Скажите Челси, что я скоро приглашу ее посидеть с моим сыном.
Она плотно закрыла дверь, слегка обеспокоившись замечанием Айрин по поводу «маленьких деток — маленьких бедок». Идя по коридору, она слышала плач Зигги — не сердитый настойчивый плач ребенка, требующего к себе внимания, и не испуганный плач ребенка, которому больно. Это был плач взрослого — невольные, тихие и печальные слезы.
Джейн вошла в его спальню и на миг остановилась в дверях, глядя, как он ничком лежит на кровати. Плечи его вздрагивали, а маленькие руки вцепились в одеяло со «Звездными войнами». Она почувствовала в себе какую-то силу и твердость. В этот момент ее не волновало, обижал Зигги Амабеллу или нет, унаследовал ли он от биологического отца некую скрытую склонность к насилию. И, так или иначе, кто сказал, что склонность к насилию у него от отца, ибо, если бы сейчас перед ней стояла Рената, Джейн ударила бы ее. Она с удовольствием ударила бы ее. Джейн так сильно ударила бы Ренату, что дорогие очки слетели бы с ее лица. Возможно, она даже раздавила бы эти очки каблуком, как настоящая забияка. И если ее посчитали бы одержимой родительницей, то ей было бы наплевать.
— Зигги? — Она села на кровать рядом с ним и погладила его по спине. Он поднял заплаканное лицо. — Давай поедем в гости к бабушке и дедушке. Возьмем с собой пижамы и останемся там ночевать.
Он засопел носом. Маленькое тельце горестно содрогнулось.
— А всю дорогу будем есть чипсы и шоколадные конфеты.
* * *
Саманта. Я знаю, что смеялась и шутила и все такое, и вы, наверное, считаете меня бессердечной стервой, но это было что-то вроде защитного механизма или типа того. Хочу сказать, это трагедия. Похороны были просто… Когда этот милый мальчуган положил на гроб письмо. Не могу прийти в себя.
Теа. Страшно грустно. Это напомнило мне похороны принцессы Дианы, когда принц Гарри оставил записку со словом: «Мамочка». Но мы не будем говорить здесь о королевской семье.
Селеста почти сразу поняла, что это такой книжный клуб, в котором книга вторична по отношению к жизненным ситуациям. Она почувствовала легкое разочарование, поскольку предвкушала беседу о книге. Она даже, немного смущаясь, как старательный юрист, подготовилась к обсуждению, отметив некоторые страницы самоклеящимися листочками и написав на полях краткие комментарии.
Взяв книгу с колен, Селеста, пока кто-нибудь не заметил и не начал поддразнивать ее, засунула книгу в сумку. Шутки будут добродушными, но у нее больше не осталось восприимчивости к шуткам. Брак с Перри привел к тому, что она всегда была готова оправдывать свои действия, постоянно контролируя свои слова и поступки, одновременно принимая оборонительную позицию. В результате ее мысли и чувства скручивались в жуткие узлы, и по временам, когда она, как сейчас, сидела в комнате с нормальными людьми, все невысказанные мысли подступали к горлу, и на миг у нее перехватывало дыхание.
