Вымотавшись и издергавшись за день, Эдик решил не возвращаться домой, чтобы не продолжить череду неприятностей скандалом с женой. Купил огромный пакет острых чипсов и безалкогольного пива и забрался на вышку, чтобы посидеть в тиши и покое, а если явится дядька Ян, поболтать с ним. У старика, конечно, в башке полный кавардак, но Эдику нравилось с ним общаться.
Вконец измусолив сигарету, он выплюнул ее. Открыл банку пива и пачку чипсов. Сделав глоток, вернул взгляд на небо. Нет, звезды так и оставались неподвижными.
Отправив в рот горсть чипсов, Эдик скривился. И чипсы какими-то не вкусными были. А ведь он купил именно те, которые всегда нравились.
Корнилов не знал, что ему делать. Не с чипсами, естественно. И не со своим настроением поганым. Даже не с проблемами, связанными с бизнесом…
Он не знал, что делать со своей жизнью.
Ему скоро сорок. У него есть дом, деньги, положение… Корнилов радуется этому всему. Как и тому, что рядом с ним все эти годы преданная женщина. Жена. Полина. И в горе, и в радости. НО дальше что? У Эдика отменное здоровье, куча энергии, он предполагает дожить (как известно, человек делает только это, а располагает Бог) как минимум до семидесяти. То есть впереди еще тридцать лет…
…пустоты?
Жена отказывается рожать детей. Да что там! Она даже собаку заводить не хочет. Мелкую пучеглазую дрянь, с которой можно выйти в свет, нарядив ее в шикарные шмотки. Боится привязаться к ней, а потом потерять. Даже если псинка умрет от старости, все равно ее земной путь короче человеческого, и Поле ее хоронить.
Возможно, горе отца, потерявшего свое чадо, не такое сильное, как материнское, поэтому Корнилов готов был рискнуть и завести еще ребенка по истечении двух лет после гибели сына, а его жена до сих пор не готова к этому. И что теперь? Жить для себя? Еще тридцать лет? Ходить по огромному дому и саду, крича «ау» жене? Потворствовать тому, что она превращается в силиконовую куклу? Давать бабки на благотворительность и не быть уверенным в том, что они поступают немощным старикам, сиротам и брошенным котам, на которых та же супруга постоянно выуживает у него деньги?
Корнилов хотел заботиться о ком-то, кроме мамы и жены, в принципе способных в силу относительно молодого возраста — одной чуть за сорок, второй за шестьдесят — и здоровья сделать это самостоятельно.
«Разведусь, — решил Эдик. — Поставлю перед Полей ультиматум, и если она не изменит решения, расстанусь с ней. И сразу после начну искать женщину — мать и хранительницу очага. Буду рад, если у нее уже есть ребенок…»
Зазвонил телефон. У Корнилова дрогнуло сердце.
Полина?
Если она, то это знак. Значит, еще все можно исправить…
Но сегодня не день Корнилова.
Звонил Леша Земских.
— Добрый вечер, Эд.
Да какой уж добрый?
— Здравствуй, Леша.
— Не отвлекаю?
— Нет. Я пью безалкогольное пиво, давлюсь отвратительными чипсами и смотрю на небо, по которому не пролетают падающие звезды.
— Хотел с тобой встретиться для разговора. Если ты не против, я подъеду туда, где находишься.
— Я не в городе.
— Жаль.
— Ты скажи, чего хотел.
— Мне нужно уехать в Москву. Артур сказал, что это требуется согласовать с тобой.
— Что, нажился?
— Нет, я вернусь через неделю-другую.
— Лех, ты, конечно, спас мне жизнь… И вообще мой человек, но катись в свою Москву и не возвращайся. Ты вырос… вот есть выражение «из коротких штанишек», а ты вырос из тельняшки. Понимаешь, о чем я? Не надо было снимать крахмальный медицинский халат, под которым фрак, и напяливать на себя старую, пропахшую потом и рыбой тельняшку. Ты не на месте тут.
— Где ты, объясни, я приеду?
— На вышке у цыганской деревни. Знаешь, где она?
— Найду. Оставайся там, я скоро.
И отсоединился. А Эдик решил искупаться. Вода всегда действовала на него волшебно. Поэтому он подолгу стоял под душем, просыпаясь после кошмаров.
«Кстати! — встрепенулся Эд. — Ни разу с того разговора с дядькой Яном о «Надежде» я не то чтобы не видел привычного кошмара… Даже не боялся снова в нем оказаться. Он подкрадывался иногда не бесшумно, и я успевал отбежать. Ушел страх. Потому что я понял его природу!»
Корнилов слез с вышки и прошел к воде. На нем сегодня был костюм, на ногах отличные ботинки, привезенные женой из Италии. Она знала его размеры и вкусы и всегда в заграничных поездках приобретала мужу вещи. Причем элегантные, не то что себе. Эдик разделся и аккуратно положил пиджак и рубашку на ботинки. После этого нырнул в море.
Он долго плавал. Выбился из сил и наглотался воды, но умиротворился.
Когда выбрался на берег, лег на гальку. Раскинув руки и ноги, вновь посмотрел в небеса.
Звезды как будто приклеены!
— Эдииик, — услышал он далекий голос. — Ты где?
— Туууут, — откликнулся Корнилов.
Вставать не хотелось, как и одеваться. Поэтому Эд прикрыл причинное место трусами и остался лежать.
Вспомнился мультик «Ежик в тумане». Там герои вот так же перекликались. Ежик — Медвежонок! Лошадка еще вроде была какая-то…
Не любил Корнилов этот мультик. Ему «Капитан Врунгель» нравился. А из коротких «Крылья, ноги, хвосты».
— Ты бы хоть посветил, — пробурчал недовольно Леша, найдя-таки «ежика в тумане», а иначе говоря Эдика в темноте. — Привет еще раз.
Корнилов кивнул. Но не был уверен, что Земских это увидел.
— Твоя там машина на обочине?
— Ага.
— Тогда получишь только это. — Он сунул в руку Эдика бумажный пакет. Он оказался теплым.
— Что внутри?
— Шаурма.
— О, ты мой спаситель. — Эдик резко сел. Открыл пакет и втянул носом аромат. — Это божественно, — простонал он. — А что ты зажал от меня?
— Портвейн, приготовленный боцманом «Бывалого». Он налил его в маленькую бутылку из-под колы, чтоб ты помянул Мартина. Но ты за рулем, тебе нельзя.
— Знаю я эту жидкость для разжигания костров. Спасибо, я бы и так отказался.
— Ты бы оделся.
— Что, смущаю тебя своей красотой? — хмыкнул Эдик.
— Ты меня раскусил.
— Кто тебя привез?
— Таксист. Я подошел, спросил, знает ли он цыганскую деревню, тот ответил утвердительно.
— Боже, как пахнет эта шаурма! Я с ума сойду.
— Так ешь.
— Нет, я слопаю ее на вышке. Пойдем.
Эдик натянул на себя трусы, затем брюки. Рубашку он тоже накинул, но застегивать не стал. Пиджак и ботинки, в которые были запиханы носки, Корнилов взял в свободную от шаурмы руку.
— На эту вышку реально забраться, не повредив себе чего-нибудь? — спросил Леша, окинув сооружение взглядом.
— Да, главное, не наступать на ступеньки четыре и восемь. Полезли?
Земских кивнул и, когда Эдик стал карабкаться по лестнице, последовал за ним. Взобравшись на вышку, уселись. Корнилов достал вожделенную шаурму и вгрызся в нее зубами.
— Ну как? — полюбопытствовал Леша.
— Ммммм….
Это означало — бесподобно.
Пока Корнилов ел — сленговое слово «точил» было бы уместнее, Леша смотрел на звезды.
— И правда, не падают, — заметил он — Хотя сезон вроде бы.
Корнилов съел — заточил — шаурму минуты за четыре. Запил ее пивом. И спросил после этого:
— Так чего ты хотел?
— Мне нужно в Москву…
— Нет, это я понял. Дела у тебя там, что неудивительно, поскольку ты сорвался с места, на котором гнездо свил… — Эдик привалился к опоре, а перед глазами стоял волк из мультфильма (сегодняшний вечер был какой-то особенно мультяшный), который, наевшись до отвала, хрипел: «Ща спою!» — Надо — езжай. Если вернешься, пристрою тебя опять, но не факт, что на «Бывалый». Разве что Артур не против будет. Я просто владелец, а хозяин судна он.
— Я смертельно болен. Мне осталось от месяца до трех. Не хотел говорить, но… — Он шумно выдохнул. — Ты мой человек, и я хочу, чтоб ты знал.
Эдик воспринял это известие спокойно. Сначала он просто не понял, что означает этот набор слов — я-смертельно-болен-мне-осталось-от-месяца-до-трех, потом пытался осмыслить информацию…
— Теперь у тебя пазл сложился? — спросил Земских.
Эдуард кивнул. Все поступки Алексея Земских теперь были если не очевидны, то объяснимы.
— Мне так жаль…
— Вот не надо этого, пожалуйста, — замахал руками Леша. — Я не хочу слушать слова сочувствия, сожаления, а тем более бредни о том, что каждый может выжить, главное — настроить себя на здоровье, дать установку организму на излечение и бла-бла-бла…
— Диагноз точный? В жизни не сталкивался, но в кино показывают, что бывает так, что аппараты сбоят или медсестры путают карты.
— Эдик, я врач, — напомнил Леша. — И со мной киношный трюк не сработал бы.
— Тогда повторюсь, мне очень жаль.
