— Хватит об этом, — оборвал великий князь. — Я прошу вас, господа, не выносить за пределы этого дворца то, о чем мы сейчас будем здесь говорить. События развиваются стремительнее, чем мы могли предположить. Капитан Сеньчуков, доложите, пожалуйста.
— После известного всем присутствующим совещания я заметил, что за мной была установлена слежка двумя подозрительными субъектами в штатском. Один из них сперва совершил неудачное покушение на меня на Большой Конюшенной. В первый день Рождества после службы в полку и визитов эти же двое преследовали меня до самого дома моего брата в Полюстрово, где собралась на праздник вся наша семья. Одного из них, — того самого, который на меня покушался, — я задержал и обыскал. Он выдавал себя за французского подданного, но имел при себе портсигар, подаренный ему ссыльными в Якутске. На следующий день эти же двое подсели в поезд, которым моя матушка с сестрою возвращались в Гатчину. Это заметил брат и телефонировал мне, сообщив, что у них имеется подозрительный предмет, а я, в свою очередь, спешно известил Его Высочество.
— Я телефонировал в Гатчину генералу Боборыкину и велел выслать на вокзал полувзвод кирасир, что и было исполнено. Однако, как мне доложили, заговорщики наперед были арестованы конвойными.
Великий князь на минуту умолк. Он решил не рассказывать о том, что сперва он телефонировал брату, но тот принимал в это время министров, и потому пришлось обратиться непосредственно к Боборыкину. Вечером он опять телефонировал брату, и тот сказал, что Черевин доложил и о кирасирах и о жандармах. Великий князь прямо спросил: «Пойманы ли террористы?» «Господь с тобой, какие террористы! — ответил царь. — Не было никаких террористов. Ты, Владимир, только обывателей напугал зря. Надо было Черевину телефонировать или хотя бы Ширинкину, они лучше знают, что в таких случаях делать, чем ты.»
— Шереметев, вы доставили мне того корнета, как я просил?
— Так точно, Ваше Высочество, вот он. Корнет Борхвардт кирасирского Ее Величества полка.
— Борхвардт, доложите, как было дело.
Великий князь присел на край стола.
Хромая, молодой кирасирский корнет, жертва собачьей злобы в деревне Загвоздки, вышел вперед, и сказал, заливаясь краской.
— Мы их атаковали и порубили. Но они бросили в нас бомбу, и ничего не вышло. — На глаза корнета навернулись злые слезы. — Убью, если встречу!
— Один раз вы их, корнэт, уже встретили, — подал голос с задних рядов конногвардейский штаб-ротмистр Пистолькорс. — Спортсмэн!
— Господа, господа! — возвысил голос великий князь.
— Да нам этого собакой драного кирасира слушать не интересно, Ваше Высочество, — сказал конногвардеец. — Приказа не выполнил, бомбы испугался, солдат своих бросил! А потом всем рассказывал, что штаны о какую-то загвоздку порвал. У нашего Пургольда брат поручиком у них в полку служит, он сказал, что вышибут его из полка.
Корнет вдруг заплакал.
— Перестаньте! Вы же офицер! — рявкнул на него Владимир Александрович.
— Пусть лучше расскажет, как злоумышленники выглядели! — крикнул штаб-ротмистр.
— Успокойтесь, Пистолькорс, — сказал великий князь. — Сейчас он нам расскажет.
— Один был высокий, в шубе и в очках. А второй поплоше одет, с бомбой. И оба в бороде.
— Это те же двое, что следили за вами, Сеньчуков?
— Да, Ваше Высочество.
— А на меня покушались такие же двое, только без бород… Что это может значить, господа?
— Конспирируются, — сказал Пистолькорс. — Сбрили бороды, чтобы поближе подойти.
— Как не тяжело мне пришлось этой ночью, но кое-что я сумел узнать лично, — сказал великий князь. — Высокого злоумышленника в очках зовут Степан.
— Я, Ваше Высочество, не хотел говорить, чтобы не огорчать вас, однако теперь должен сказать, — сказал Сеньчуков. — Накануне истории в Гатчине я встретил этих двух и проследил их до Шпалерной, до здания французского консульства. Они заметили меня и длинный, — как раз этот Степан, — напал на меня. К счастью, самому мне удалось отбиться, но задержать их не вышло.
Явился дворецкий и объявил, что протоиерей Свиноредский просит срочно принять его. Великий князь велел привести батюшку и тот, оттолкнув дворецкого, ворвался в зал.
— Отче, что с вами? — Владимир Александрович всплеснул руками. — На вас же лица нету!
— Хвала Господу, вы живы, Ваше Высочество! — вскрикнул отец Серафим. — Не ввергли вас злодеи в темницу!
— Какую темницу, святый отче? — изумился великий князь.
В гостиной повисла напряженная тишина. Отец Серафим оглядел притихших офицеров и сказал:
— Мне сегодня после заутрени прихожане такого наговорили! Будто этой ночью посылали гвардейцев вас арестовать и в Петропавловскую крепость заточить, а вы будто бы их обманули и в карете австрийского посла сбежали по Нарвской дороге в Ревель. Вас на Обводном видали в карете.
— Господа, да вы что, в самом деле! — сказал великий князь, увидев вытянувшиеся лица офицеров. — Успокойтесь! Это же бабьи сплетни! Нам пора прекратить заниматься ерундой. Вчера заговорщики совершили злоумышление на жизнь представителя августейшего семейства, то есть меня. Время действовать!
— Действительно! — поддакнул Пистолькорс. — Хватит ерундой заниматься. Стыдно сказать, кирасиры не смогли зарубить двух штатских безоружных мазуриков! Спортсмэны! Ваше Высочество, у меня есть преданные офицеры, которые смогут все быстро сделать. Не нужно только им мешать.
— Вы предлагаете ворваться во время приема во французское посольство и зарубить всех подозрительных?
— Поручик Пургольд хорошо знаком со французским военным агентом Муленом через его вторую жену, урожденную Шмакову, — сказал Пистолькорс. — Вы можете поручить ему дело с французским посольством. Если злодеи хотят взорвать вас и Его Величество во время приема, он, может быть, сможет через Мулена осмотреть помещения под столовой.
— Ваше Высочество, — вдруг вскочил капитан Сеньчуков. — У нас в Семеновском служит подпоручик Иелита фон-Вольский, брат его командовал караулом финляндцев во время взрыва в Зимнем дворце… Как звали злоумышленника, который динамит под столовую заложил?
— Батышков, кажется… Степан. Вы правы, капитан, это он! Его же тогда так и не нашли!
Зловещее напряжение разлилось по Дубовому залу, некоторые украдкой посматривали себе под ноги на паркет.
— У меня дома в сундуке есть фотографическая карточка этого Степана, — сказал отец Серафим. — Их превосходительство Константин Петрович Победоносцев тогда одиннадцать тысяч этих карточек по всем приходам для опознания разослал.
— В жизнь мою не забуду этого ужаса, — сказал великий князь. — Раздался вдруг страшный гул, пол под ногами заходил, и в тот же миг везде потух газ. Мы все бросились в желтую столовую: окна там все перелопались, стены потрескались, люстры почти все были затушены, и все покрыто густым слоем пыли и известки. Я тогда еще подумал: «Боже, раки а ля борделез! Все пропало! Где же мы будем обедать и что нам подадут?» С большого двора, из темноты доносились страшные крики и мы с братом побежали на главный караул. Еле с ним добрались: свет везде потух, и от дыма было трудно дышать. Вся большая караульня была взорвана, и все провалилось более чем на сажень, и в этой груде кирпичей, известки, плит и громадных глыб сводов и стен лежало вповалку более полусотни финляндцев, большей частью израненных, покрытых слоем пыли и кровью! Пожалуй, отправлю-ка я графу Монтебелло своих столяров, — добавил он. — Французы жадные, они задарма возьмут. А мои пусть присмотрят, глядишь, и вызнают, кто у террористов агентом в посольстве.
— Ваше Высочество, — сказал полковник Оболенский, дотоле молча сидевший в стороне. — А не лучше ли будет доложить-таки Его Величеству о случившемся вчера покушении на вас?
— Не думаю, князь, — ответил Владимир Александрович. — Брат отдаст все в руки этого пьяницы, генерала Черевина. А генералу Черевину многое доверялось еще при моем батюшке, покойном Государе, когда генерал Собственным конвоем командовал. Он был последним, кто осматривал столовую в Зимнем дворце перед тем, как она взорвалась. Да сегодняшний случай был прямо под его окнами, и вы думаете, он проснулся? Даже в австрийском посольстве уже смеются над ним.
— Тогда, Ваше Высочество, я бы посоветовал вам изменить для начала кое-что в своем распорядке, — сказал Оболенский.
— Это что же?
— Во-первых, вы не должны более сидеть у окна и любоваться видом набережной. Во-вторых, вы больше не должны по ночам ходить в обходы по гвардейским полкам.
Собравшиеся одобрительно загудели.
— Приятно видеть такое единодушие в гвардии, — сказал великий князь.
— И, в-третьих, днем вас должна сопровождать охрана из доверенных лиц. — Полковник обвел рукой сидевших в зале. — Кроме того, вы должны временно отказаться от любых приглашений и приемов, сославшись на болезнь.
