На следующий день ее опять ждали дела, и она слушала отчеты каких-то господ, которые отныне подчинялись ей, и делала вид, что понимает, о чем они ей говорят. Но когда у нее попросили подписать документы, она отказалась, отлично зная, что подписывать надо только то, в чем ты до конца разобралась и с чем полностью согласна.
Во время совещания ей звонил Кирилл, но она не успела ответить на его звонок и теперь досадовала на себя. «Стоило бы взять Кирилла в советники, или как там это называется… Без него я не управлюсь с делами или наподписываю такого, что меня разорят подчистую. И так я уже слышала о каких-то долгах и проблемах с налоговой… Только этого мне еще не хватало!»
Теперь у нее был свой дом, своя машина и свой шофер, который отвозил ее, куда она хотела. И, возвращаясь в розовомраморный особняк, она думала только о том, что надо переклеить почти везде обои, потому что они неудачно подобраны, а в незаконченные комнаты подыскать новые.
Однако в доме ее ждал сюрприз. Едва войдя внутрь, она наткнулась на Никиту.
– Что ты тут делаешь? – спросила Виктория с удивлением. – Как ты сюда вошел?
– Охрана меня знает, потому и впустила, – объяснил Никита. – Я хотел бы забрать свои вещи.
– Какие вещи?
– Те, что остались в твоей квартире.
Нет, подумала она, что-то тут не так… да все не так! Какие еще вещи в ее квартире – джинсы и пара маек? И почему он приехал сюда, чтобы сказать ей об этом, когда вполне достаточно было позвонить?
Виктория сделала шаг назад, но было уже поздно. Чья-то рука схватила ее за шею, другая прижала к лицу пахнущую чем-то сладким тряпку… или не сладким, не суть важно… но этого оказалось достаточно, чтобы мир накренился и развалился на части, и потом наступили абсолютная тишина и пустота.
Ззззз…
Муха жужжит… нет, вовсе не муха.
Звон хрусталя? Нет, тоже не он.
Утомительный, однообразный свист, который кажется таким знакомым… Пар, выходящий из чайника?
Нет. Нет. Нет!
Проснись, проснись, проснись!
Ах, как тяжело повернуть голову… даже приподнять веки и то мука.
– Скорее, она приходит в себя, – бубнит в высоте чей-то голос.
– Да ладно, – отвечает другой. – Никуда она не денется…
Три тени: одна – рыжая, в костюме цвета бордо, другая – в джинсах, это, стало быть, Никита… И какое-то суетящееся пятно неопределенного цвета.
Впрочем, волосы у пятна светлые, и это позволяет Виктории окончательно идентифицировать всех троих.
Вера, Никита и Вероника.
Три слепых мышонка… нет, это не из той оперы, совсем не из той… Я долго шел по лабиринту. По лабиринту памяти. И что нашел?
Почему я не могу пошевельнуть рукой, не могу, не могу…
– Надо было сразу ее убить, – говорит светловолосая с гримасой гадливости на лице. – Пока она валялась в отключке…
Ну да, Вероника сама доброта, как всегда.
Никита стоит, засунув руки в карманы, и ничего не отвечает. Вера подходит ближе, и выражение ее лица пугает Викторию. Это напряженная смесь любопытства и злорадства. Точно так же, наверное, она смотрела бы на предсмертные судороги раздавленной кошки: а как оно вообще?
– Что ты там сипишь? – Виктория и в самом деле пытается сказать что-то, но язык ей не повинуется. – Ну да, ну да, хлороформ, конечно. А ты что, думала, мы позволим все унаследовать бездарной писаке? Извини, с какой стати тебе должно все достаться? Мало я мучилась с этим ублюдком…
Раз – и Сергею Брагину дана исчерпывающая характеристика. То, что против нее не возражает гонщик, вполне понятно. Куда интереснее, что и сестра вроде бы не против.
Хотя какая она ему сестра – они вообще не родственники, если вдуматься. Так, прилепилась к нему бесталанная пиявка на том основании, что его отец был женат на ее матери, и заставляла себя продвигать и всячески способствовать своей карьере. Без него Веронике бы не дали даже вести хронику в газете «Районный вестник».
Интересно, она все еще работает в своем журнальчике? Судя по тухлому выражению ее лица (даже умирая, Виктория не может отказать себе в сарказме), Веронику турнули оттуда, едва Сергей вознесся на небеса.
Но не это важно в настоящий момент, а то, что три сволочи дивно спелись и собираются убить ее, Викторию. И свист, который ее преследует… нет, это никакой не свист. Это звон водяной струи, которая падает в бассейн.
Надо бежать, пытаться хоть как-то спастись, не ждать, когда ее прикончат… Но у нее не получается даже пальцем двинуть, не говоря уже обо всем остальном. Теперь и Вероника подходит ближе, нагибается над ней.
– Ну что? Как дела, Викуся?
Поиздеваться над беззащитным человеком – это наше все, куда ж без издевательств…
– Хочешь спросить, почему руки-ноги не двигаются? Ай-яй-яй, родная… Как нехорошо! Забывать средство, которое ты же сама описала в одном из своих романов и которое на время парализует… Дивная вещь! Одна инъекция, и готово…
Боже мой, думает Виктория в порыве черного юмора, ну что мне стоило писать сентиментальную прозу?
– Так что у тебя редкая для авторов детективов возможность – испробовать на себе то, о чем ты пишешь, – заканчивает Вероника победно.
Так, ударная фраза произнесена. В обычном романе после нее следовал бы еще более ударный ответ… но какой, к черту, ответ, когда она не может даже пошевельнуться? И Виктория просто закрывает глаза, чтобы никого не видеть и попытаться собраться с мыслями.
Мысли концентрируются, впрочем, в одной и той же точке: надо спасаться. Очаровательный совет, особенно когда тебя почти полностью парализовало и ты не можешь даже на помощь позвать.
Тогда что?
А ничего. Умирать.
Большое спасибо, помыслила Виктория. Умереть в Трианоне, дворце своей мечты, и… черт, как же холодно лежать на земле возле бассейна…
Но если она чувствует холод, не исключено, что способность двигаться вот-вот вернется. Надо только грамотно потянуть время, а потом…
Потянешь его, когда Вероника говорит Никите: «Ну и отлично, неси сюда водку». Виктория открывает глаза – и сразу же встречается со взглядом Веры, которая смотрит на нее без малейшего сочувствия. Типа, извини, милая, но ты по недосмотру оказалась между наследством и мной. Как будто ты не знаешь, что я и за меньшее глотку перегрызть готова…
– Что это? – шепчет Виктория.
Победа! Она уже может говорить… правда, пока еще совсем короткие фразы, но и этого должно хватить… чуть позже… потом.
– Ты о чем? – спрашивает Вера равнодушно.
– Зачем… водка?
Вера оборачивается к сестре мужа, словно приглашая ее дать ответ.
– Ну как же, – насмешливо бросает Вероника. – Новоиспеченная миллионерша, вчера еще никому не нужная писательница, напилась от счастья, полезла купаться и утонула. Красота! А я потом еще заметочку напишу. О том, как алкоголь и собственные бассейны вредны для здоровья.
Из дома вышел Никита, неся в руке бутылку, зажатую в платок. Платок – чтобы не оставлять отпечатков пальцев, конечно. Показалось ли Виктории или гонщик нарочно слегка замедлил шаг? Со своего места она видела, что проклятый бассейн, которому предстояло стать ее могилой, был уже почти полон.
Но нет, Никита приближался пружинистой, уверенной походкой, и в глазах его застыла пустота. Раз решили, надо прикончить, и нечего предаваться сантиментам.
– Бассейн готов, – сказала Вера очень спокойно, словно констатируя самый обычный факт, а не тот, за которым скрывалось готовящееся убийство.
– Надо ее напоить, – объявила Вероника. – Чтобы все было правдоподобно.
Виктория напрягается. Рука чуть-чуть шевелится… совсем чуть-чуть… и этого явно недостаточно.
А ног она не чувствует. Совсем.
Убийцы переглядываются. Болваны, думает Виктория, какие же олухи… Бассейн, водка… как будто Антон, который будет расследовать ее смерть, не поймет, что осенью в Подмосковье в бассейнах не купаются, и Виктория Палей водку не пьет, не в ее это духе. И она словно воочию увидела, как потрясенный Кирилл сидит напротив Антона в уже знакомом ей кабинете, стиснув руки, и говорит:
– Да что вы… Какая водка? У них в семье вообще никто не пил… И Виктория… Да я вам говорю!
Ах, Кирилл, милый Кирилл. Интересно, как будет выглядеть та дамочка, которая утешит тебя после моей смерти? А ведь ты утешишься, голову даю на отсечение, и очень быстро. Три месяца – и все мои фотографии будут засунуты куда-нибудь в самый дальний ящик, год – ты перестанешь ходить на мою могилу, три года – забудешь даже, какого цвета у меня были глаза. Да что глаза – ты и имя мое забудешь. Потому что мертвые никому не нужны. И плакать обо мне долгими одинокими вечерами будет только мать, с которой я недавно жестоко поругалась.
Но пока мы еще живы, не стоит думать о плохом. Лучше подумаем о том, как нам спастись, и побыстрее. Потому что, похоже, убийцы почти договорились.
Странно, впрочем, что несгибаемая Вера дала слабину.
– Я не могу… – бормочет она, отталкивая бутылку. – Лучше ты.
