– И по оружию, по стреляным гильзам пока никаких подвижек, – сказал Август Долгов. – Гильзы от патронов к АК. А там ведь еще из гранатомета палили.
– Очень все сложно, слишком как-то сложно, нагромождение фактов, – Гущин раздумывал. – Я простоту люблю. И за всю свою оперативную практику вывел одну для себя аксиому – преступление вообще совершается и задумывается просто. Если слишком много сложностей вокруг, значит, кто-то путает следы.
– Для того чтобы разобраться со сложным, надо хотя бы представить себе, как выглядел тот груз, – Август Долгов поправил галстук. – Мы сегодня от этого вашего свидетеля Мещерского получили весьма любопытную информацию. Но не забывайте – у нас имеются и другие свидетели. Я лично собираюсь навестить наконец того парня Даниила Клочкова и поговорить с ним. Конечно, фоторобот мы с его слов не составим, но хотя бы уточним, что там выскочило на них в Ховринке из темноты. А потом допросим всех остальных, кто был с ним, в том числе и дочь вице-губернатора Каратузова, если понадобится. Я себе адрес в тот раз в УВД записал, паренек живет у Павелецкого вокзала. Кто со мной?
– Я, – Катя ни на секунду не забывала о своих обязанностях «следить и докладывать».
– И я поеду, возможно, получим какие-то новые сведения для идентификации образца, – Ева закрыла ноутбук.
– У меня дела, но я их отложу, – Гущин явно не собирался оставаться в стороне на этот раз. – Паренек-то тот сначала чуть в штаны не наложил с испуга, а потом по телевизору прославился. А я вот что подумал: такая ли была бы вокруг всего этого происшествия шумиха в прессе, не окажись там, в Ховринке, дочка вице-губернаторская?
Глава 41
В доме у Павелецкого вокзала
Перед поездкой произошло крохотное недоразумение. Полковник Гущин и спецагент Август Долгов в вестибюле главка решали вопрос: а на какой машине поедем?
Гущин хотел ехать на своей служебной с шофером, но внедорожник Долгова, припаркованный возле Зоомузея напротив главка, тоже скучать не собирался.
Катя и Ева молча наблюдали за их вежливыми и язвительными коленцами, которыми они обменивались: зачем же на вашей? Лучше на моей. Нет, зачем же вам беспокоиться, у меня своя есть.
– Самцы, – тихо сказала Ева. – Брачное поведение самца человека. Нет, вы только на них взгляните, Катя. Они ведь, кажется, даже забыли, что едем по важному делу. Типичный случай, когда один доминантный самец пытается взять вверх над другим доминантным, но, увы, уже престарелым самцом. В нашем случае в смысле тачек. То есть по совершеннейшему пустяку. Я просто не могу, руки чешутся сделать им укол терразина. Утихомирить. Долго мы еще будем наблюдать это?
– Вы не были замужем? – спросила Катя.
– Нет. И не выйду никогда.
– Выходите, не бойтесь, – Катя улыбалась. – Они, эти самые самцы, очень даже порой милые. Станете наблюдать как ученый брачное поведение самца человека двадцать четыре часа в сутки.
Август переспорил Гущина – вся команда направилась к проходной главка, чтобы выйти в Никитский переулок, где стоял злосчастный внедорожник.
Доехали быстро и на удивление без пробок. Многоквартирный дом с множеством магазинов и кафе на первом этаже фасадом смотрел прямо на площадь Павелецкого вокзала – шумную, суетную, а торцом втискивался в узенькую улочку, по которой пилили со скрежетом и звоном переполненные трамваи.
Август Долгов свернул во двор дома, остановил машину. И в этот момент по капоту, по лобовому стеклу застучали крупные капли. Ливень хлынул как из ведра.
Полковник Гущин со страдальческой миной достал из кармана пиджака старый пухлый блокнот.
– Я адрес в Ховринском УВД записал, дом мы нашли, квартира 16.
– А у меня записана квартира 46, – Август Долгов сверялся с телефоном iРhon.
– Начеркано как курица лапой, я же в спешке там записывал, в этом дурдоме, когда журналисты наседали, нет, квартира 16, – упрямо повторил полковник Гущин.
Вылез и под дождем направился к первому подъезду, все устремились за ним. Зонтик с собой никто не догадался захватить.
Полковник Гущин набирал домофон.
– Добрый день, это полиция, я начальник управления уголовного розыска области полковник Гущин, откройте.
– Полиция? А что вам нужно? – в домофоне встревоженный женский голос.
Катя попыталась встать под маленький козырек над подъездом, она чувствовала, что начинает промокать до нитки.
– Даниил Клочков тут проживает, вы его мать? Откройте, нам надо с ним побеседовать.
– Никакого Клочкова тут нет и не было никогда. Наша фамилия Жорины, я сейчас мужа позову. Валерка, иди, здесь полиция кого-то спрашивает, да не тебя!
Август Долгов не стал ждать, махнул рукой и пошел под проливным дождем вдоль фасада дома, смотря на таблички над подъездами, ища сорок шестую квартиру.
Катя обогнала его, она прикинула – это третий подъезд, и там под козырьком можно укрыться, пока они будут сражаться с домофоном. Ева от нее не отставала, она тоже не желала мокнуть. Они вбежали по ступенькам, стараясь выбрать под козырьком место, куда дождь не доставал, но внезапно дверь подъезда с грохотом распахнулась, и оттуда вылетел как пушечное ядро молодой парень в футболке и рваных джинсах, опущенных на бедрах так низко, что казалось, они вот-вот сорвутся с его тощего зада.
Он чуть не сбил Катю с ног, даже не извинился и, шлепая по лужам, кинулся через двор к неказистой на вид черной иномарке.
– Осторожнее, ослеп, что ли? – вдогонку ему крикнула Ева, которую он обрызгал водой из лужи. – Сумасшедший.
Август Долгов набрал номер квартиры на домофоне. Звонок. Никто не отвечал.
Иномарка, визжа резиной, рванула с места. Август Долгов снова позвонил – нет ответа.
– Ну что, никого нет дома? – спросил полковник Гущин. – Зря катались?
Тут к третьему подъезду на велосипедах под дождем подкатили школьники. Один начал деловито тыкать дисплей домофона.
Дверь подъезда открылась, Август Долгов придержал ее:
– Давайте поднимемся, позвоним в квартиру, может, что-то с домофоном.
Катя спросила у мальчишек – не знают ли они Данилу из сорок шестой квартиры, которого недавно по телевизору показывали. Но мальчишки Даню не знали.
Поднявшись на лифте, они подошли к двери квартиры, позвонили. И снова никто не ответил.
Внезапно полковник Гущин потянул носом, принюхиваясь.
– Чувствуете?
– Нет, – ответила Катя. – Хотя тут краской пахнет.
– Краской пахнет внизу, там ящики почтовые свежевыкрашенные, – Гущин наклонился и глубоко вдохнул, водя носом вдоль дверного косяка, – неужели не чувствуете ничего?
Катя тоже вдохнула. Или это глюки обоняния, или память о той ночи в Ховринской больнице… нет, тут запах совершенно другой…
– Надо дверь ломать, – сказал полковник Гущин.
– Но как мы можем ломать дверь, Федор Матвеевич, надо из жэка кого-то позвать, – Катя растерялась.
– Тогда беги, ищи чертов жэк, знаешь, где он? Нет? – Гущин разбежался и всем своим немалым весом ударил в дверь сорок шестой квартиры.
Буммммм! Косяк затрещал. Дверь, к счастью, не была железной – обычная, обитая старым дерматином.
– Подождите, я сам попробую, – сказал Август Долгов.
Мощным ударом ноги (и как это у него вышло с первого раза?) он вышиб дверной замок.
Бац! Дверь распахнулась внутрь, ударилась о вешалку в прихожей. И они сразу ощутили этот запах – сладковатый, тошнотворный запах тлена.
Гущин и Август Долгов прошли по темному коридору в комнату.
Катя… она медлила. Потом пошла. Снаружи дождь. А тут смерть побывала.
Она увидела перевернутое кресло, затертый ковер, залитый кровью, и торчащие из-за кресла ноги в модных разноцветных кедах.
Даня-Душечка лежал навзничь на полу, раскинув руки. И теперь его было трудно узнать.
Полковник Гущин наклонился над трупом.
– Горло перерезано. И судя по состоянию тела, он уже тут давно, не менее трех дней.
Глава 42
В свободном полете
Гущин и Август Долгов остались ждать приезда опергруппы с Петровки, 38, – Гущин лично позвонил начальнику МУРа, своему старому знакомому. А Кате и Ершовой велел:
– Тут надолго, так что вы уезжайте. Чтобы у Петровки лишних ненужных вопросов к вам не возникло.
Август Долгов осматривал входную дверь:
– Следов взлома замка нет, и отмычкой не работали. Парень сам пустил убийцу к себе.
Катя и Ева Ершова спустились на лифте, вышли из подъезда. Ливень стих, но все еще с неба капало.
– Мне надо вернуться на работу в лабораторию, – сказала Ева. – Несчастный парень, за что его убили? За то, что он видел там, в Ховринской больнице, видоизмененный образец? Но ведь свидетелей много, целая группа. Значит ли это, что теперь начнут убивать их всех, устранять?
От такой версии Катя похолодела.
– Но они все уже успели всем рассказать, дали интервью, их даже по телику показывали, все получило такую широкую огласку. Кто бы ни старался держать все это в тайне, ничего не вышло. Ребята все рассказали. И что же, их за это начнут убивать? Мстить, что ли? Бессмыслица какая-то, – Ева смотрела на Катю, словно предлагая ей озвучить, что она думает.
