От такой версии Катя похолодела.
– Но они все уже успели всем рассказать, дали интервью, их даже по телику показывали, все получило такую широкую огласку. Кто бы ни старался держать все это в тайне, ничего не вышло. Ребята все рассказали. И что же, их за это начнут убивать? Мстить, что ли? Бессмыслица какая-то, – Ева смотрела на Катю, словно предлагая ей озвучить, что она думает.
Но Катя не торопилась с выводами. На этот раз рот на замок.
– Да, смысла мало, – она кивнула. – Я в главк, до свидания, Ева.
Они расстались в том самом дворе. Катя направилась к Садовому кольцу. Она старательно обходила лужи и размышляла.
Тот парень, что выскочил из подъезда и едва ее не сшиб. Он не шел у нее из головы. Его машина, номер которой она, да и все они там, под дождем, просто не разглядели. Так улепетывают с места происшествия лица, подозреваемые в содеянном. Тот парень – убийца? Она лоб в лоб столкнулась у подъезда с убийцей? Но Гущин сказал, что тело пролежало в квартире не менее трех дней. А если тот беглец – Иван Лыков? Но Катя тут же отбросила эту мысль. Нет, она же сразу узнала Лыкова на видеозаписи с камер, а здесь даже близко ничего нет похожего. Парень, что выскочил из подъезда, совсем молодой. Может, знакомый Данилы Клочкова? Пришел, увидел, что в квартире труп, и сбежал со страха? Но дверь, когда они звонили в квартиру, была заперта, как же этот знакомый попал туда? У него свой ключ, что ли? Тогда опять-таки подозрение на него падает, ведь дверь квартиры на момент убийства не была взломана.
Катя остановилась, зашла под прозрачный пластиковый козырек троллейбусной остановки. Направо над рекой – Дом музыки и столь памятный ей отель «Красные холмы», его башня видна с Садового кольца. Если поехать в ту сторону, то доберешься до проспекта Мира, а там институт Склифосовского. А кто у нас в институте Склифосовского?
Там лежит с переломом один из приятелей Клочкова, ходок в Ховринку, которому повезло меньше всех. Он единственный сейчас доступен для немедленного допроса. Адреса остальных ходоков она не знает, до дочки вице-губернатора Веры не добраться. А этот парень, что в «Склифе», он…
Катя подняла руку, и, на ее счастье, сразу же остановилось такси – желтое с шашечками.
– В «Склиф», – попросила Катя. – И побыстрее, если можно.
Час вечерних посещений больных еще не настал, Катя предъявила в бюро пропусков свое удостоверение – в институте Склифосовского привыкли к визитам следователей и оперативников к потерпевшим и поэтому пропустили ее на территорию без лишних вопросов.
Катя решила разузнать в справочной, в какой же палате… внезапно она поняла, что совершенно не помнит фамилии этого парня. Когда они пытались достать его там, в темноте из колодца… а он стонал от боли… Что они ему ободряюще кричали? И потом, позже, когда Данила Клочков рассказывал Августу Долгову… как он называл приятеля… кличка какая-то смешная… Смайлик, да, но у Смайлика была еще и фамилия Гер…
– Скажите, пожалуйста, в какой палате лежит молодой человек, которого несколько дней назад доставили с переломом из Ховринской больницы?
– А, это к которому телевидение приезжало? Зав отделением травмы не пустил. У нас тут не шоу, а лечебное заведение, – из окошечка справочной ответила суровая сестра. – Вы что, из газеты?
– Я следователь. В какой он палате?
– В двухсотой, отделение травматологии.
– Простите, а как его имя и фамилия?
– Вениамин Герштейн. Стойте, вы же сказали, что вы следователь!
Но Катя уже нажимала кнопку лифта.
В отделении травмы в двухсотой палате лежали трое. Смайлик Герштейн на кровати у окна играл сам с собой в «Танки» на планшете-компьютере.
– Вениамин, добрый день, я из полиции, капитан Петровская Екатерина, – Катя сразу же, чтобы не пугать и не расстраивать его, предъявила официально удостоверение. – Мне необходимо с вами поговорить.
– Я вас помню, вы были там, в Амбрелле, когда меня из провала доставали. Спасибо вам.
Паренек, худенький, кудрявый, Кате сейчас показался гораздо более симпатичным, чем тогда, когда он на носилках визжал от страха. Обе ноги – в гипсе, рядом с кроватью – костыли.
– Не за что, я об этом с тобой поговорить пришла. Что же все-таки вы там видели в больнице?
– Меня уже сто раз спрашивали. И родители, и журналистка из газеты и люди в черном. Я уже все им рассказал, – Смайлик Герштейн отложил планшетку.
– Люди в черном?
– Ну, кино смотрели, прямо вылитые двое, правда, не Уилл Смит и не Томми Ли Джонс. Они меня на диктофон записали. Сразу видно – товарищи из ФСБ.
– И все-таки что ты видел в Ховринке?
– Ужас. Я посветил фонариком, и это вдруг возникло в пятне света. С него словно содрали кожу, плоть багровая, и оно все блестело, как от жира, и жутко воняло. А потом оно заревело, и мы… и я побежал, я испугался, понимаете? Что-то запредельное.
– Не было это похоже на человека? – спросила Катя. – Пусть изуродованного, видоизмененного?
– Монстр это был, монстр настоящий. В полном реале. Было темно в том зале, и мы все там столпились, потому что до этого удирали от каких-то бомжей полоумных с финкой. А потом вдруг появилось это. Поймите, я не трус, я ничего не имею против экстрима, даже с парашютом однажды прыгал, но когда это выскочило прямо на нас и с четверенек поднялось на дыбы, заревело, как гоблин, я… Вера меня трусом теперь считает, даже не звонила ни разу с тех пор.
– Любой бы на твоем месте испугался, – сказала Катя. – Я бы там вообще в обморок хлопнулась. Как твои ноги?
– Нормально, врачи говорят – кости срастутся.
– А ты давно знаешь Клочкова?
– Кого? Даню-Душечку? Мы вместе учимся на одном курсе. Он парень с мозгами, только у него все какие-то коммерческие проекты. Ховринка – это ведь тоже коммерческий проект, он за деньги, между прочим, сталкером пашет.
– Веня, его убили.
– Как убили? Кто? – Смайлик Герштейн приподнялся на подушках.
– Если бы знать. И произошло это несколько дней назад, видимо, почти сразу после вашего приключения. Тело обнаружили только сегодня.
– Но кому надо его убивать?
– Он к тебе в больницу не приходил?
– Нет.
– А что ты о нем вообще знаешь? Кто его родители? Там, в квартире на Павелецкой, кроме него, никого.
– Родители у него давно в разводе. Он сам из Химок, а эту квартиру он снимал, так же как и мы с Верой. Чтобы близко к Плехановскому институту. Мы в Стремянном переулке, а они на Павелецкой площади у вокзала.
– Со своей девушкой?
– С Васькой Азаровым. Не подумайте чего про них. Просто они друзья и компаньоны по бизнесу. А эту хату Васька нашел через свою мать – кто-то из ее знакомых сдавал, ну они и сняли.
– Ах, Азаров, – Катя закивала. – Это такой толстый пацан, рыжий, да?
– Нет, Васька тощий, как Кощей, у него еще такие баки косые, он иногда отпускает ради прикола.
– А где Азаров живет, ты не знаешь?
– Он из Клина, у его матери дом загородный новый, мы как-то туда с ребятами ездили. У него мать – адвокат.
– А машина у него есть?
– Он все механизмы чинит, гараж ему от деда-артиста остался в наследство, и он там устроил что-то вроде автосервиса для ретротачек, ну не суперретро, а так, доступных. У него одновременно по две-три машины в ремонте. Обычно рулит он на старом черном «Субару», такое корыто.
Катя поблагодарила Смайлика Герштейна и пожелала ему скорейшего выздоровления.
На лифте спустилась в вестибюль, посмотрела на часы. Итак, судя по описанию, фигурант – это Василий Азаров. Он товарищ потерпевшего и он… убийца? Или он просто обнаружил труп? Последнее вернее. И куда же может скрыться двадцатилетний парень, внезапно вляпавшийся в нечто подобное? Да вообще куда угодно, Москва большая. Но если мать – адвокат, то самое надежное место – это под материнско-адвокатским крылом.
Надо не откладывая ехать в Клин. Возможно, Азаров что-то знает.
Катя подошла к стеклянным дверям больничного вестибюля. Нужно ехать на машине, а это значит сначала придется переться на родную Фрунзенскую набережную, открывать гараж во дворе и извлекать на свет божий свою таратайку – «Мерседес Смарт». Давно она на ней не каталась. Но на это столько времени уйдет, пока до Фрунзенской докандехаешь по пробкам. Есть другой вариант.
– Сережечка, алло, это опять я.
– Катюша?
– Сережечка, приезжай за мной, пожалуйста, прямо сейчас. Я в «Склифе».
– В «Склифе»?! А что с тобой случилось? Ты в порядке?!
Но коварная Катя уже дала по мобильному отбой. Мещерский примчится. Ничего, ему полезно проветриться, а то он прямо завял там у себя в квартире, терзаемый ломкой.
Это его отвлечет от вредных мыслей. Но неужели и правда к наркотику вот так мгновенно привыкают?
Катя вышла во двор, чтобы не проворонить Мещерского. И через сорок минут его машина зарулила на стоянку.
Мещерский – в джинсах, в пестрой «гавайской» рубашке, привезенной из Гонконга, бородатый, маленький, выскочил и…
