— Понятия не имею! — Лидочка вновь вытащила сигарету из пачки, но не закурила, а принялась вертеть ее в пальцах. — С натурщицами он сам созванивался по домашнему телефону. У него вечно не было денег на сотовом.
Навоев и Миронов быстро переглянулись, и капитан спросил:
— Вы не замечали в поведении Владимира ничего странного в последнее время?
Лидочка прищурилась и с подозрением осведомилась:
— Вы на что намекаете? Что значит «странного»?
— Но вы же приходили не только на занятия, но и, как сами сказали, накормить, обогреть… Сегодня, к примеру, как вы вошли в квартиру? Вас Кречинский впустил? Впрочем, когда вы застали его с натурщицей, кто-то ведь открыл вам дверь?
Лидочка покраснела:
— Если честно, то я давно дубликат ключа сделала. Только Володе не говорите, а то рассердится. Он ведь часто даже поесть забывает. А я еду для него приносила. Поставлю на плиту или в холодильник и ухожу, а он даже не заметит. Работа для него все! И сегодня я сама зашла. Он, правда, очень пьяный был, но вы не подумайте плохого. У нас настоящая любовь, и вообще, я — его муза. Только я помогаю ему творить, а Верка лишь кровь пьет.
— А для чего Кречинский использовал скальпель?
— Для очистки палитры! — пояснила Лидочка, подтвердив догадку Миронова. — Когда краску накладывают на палитру, она засыхает. Ножом очищать неудобно, а новую палитру каждый раз покупать накладно, да и к ней тоже привыкаешь… Погодите! Почему вы про скальпель спрашиваете?
Лидочка заметно перепугалась, перегнулась через стол и схватила Навоева за рукав.
— Видите ли, — осторожно сказал капитан, освобождая руку, — в течение двух месяцев были совершены нападения на нескольких женщин. Все они, как только что выяснилось, посещали мастерскую Кречинского. Поэтому я должен задать вам уточняющий вопрос: не приходилось ли вам испытывать на себе или, может быть, наблюдать вспышки агрессии со стороны Кречинского? Не казался ли он вам опасным?
Лидочка вытаращила глаза и как будто поперхнулась воздухом.
— Да вы с ума сошли! — возмутилась она. — Неужели вы думаете, что это Володя на них нападал? Уверяю, вы ошибаетесь. Я знаю, кто это сделал!
Кирилл замер, а Навоев подался вперед.
— И кто? — недоверчиво спросил он.
Лидочка снисходительно улыбнулась.
— Ну конечно же Вера! Убийца — она!
Кречинского все-таки не закрыли в «обезьянник», а оставили дома под присмотром одного из оперов с условием, что поутру тот приведет художника в чувство и доставит в угрозыск на допрос. С супругой художника разлучили, хотя Вера рвалась остаться в мастерской. Навоев также настаивал на ее задержании, чтобы допросить вторично уже в кабинете. Миронову пришлось уламывать следователя и доказывать, что неприятностей все огребут сполна, и это непременно скажется на объективности расследования. Но ухо с журналисткой нужно держать востро и ни в коем случае не допускать, чтобы она первой поговорила с протрезвевшим мужем.
— Кроме картины, которую она пыталась выбросить в мусор, нам нечего ей предъявить. Любой адвокат развеет по ветру наши обвинения, — убеждал капитана Миронов. — Пойми, одно дело, когда просто не станем ее задерживать, другое — когда придется выпускать из-под стражи! Поверь, Гаврилова мигом сумеет превратиться из подозреваемой в жертву режима. А Кречинского, гарантирую, расколешь завтра. С бодуна он будет слабеньким. Через сорок восемь часов продлим ему содержание под стражей, и у нас появятся десять суток для предъявления обвинения.
— Если смогу расколоть! — отозвался эхом Навоев. — Ты прав, недооценил я четвертую власть. Мало мне Быстровой, так теперь еще Гаврилова, не дай бог, пустит в ход тяжелую артиллерию.
— Все возможно! — усмехнулся Кирилл. — Я тебя сразу предупредил: не питай особых надежд. Журналисты — такая публика! Только задень, сразу вонь до небес!
— Да понял уже! — уныло согласился Навоев. — Надо вызвать дежурную машину, пусть развезут этих баб по домам, а журналистку проводят до самого порога! Будет сопротивляться, определим в «обезьянник».
В то время, когда решалась Верина судьба, она демонстративно, но, слава богу, молча, хваталась за сердце, терла виски, сморкалась, судорожно всхлипывала и порывалась упасть в обморок, но то и дело косилась на Навоева и Миронова подбитым глазом. Майор и капитан что-то вполголоса обсуждали за столом, пересадив ее в дальний угол. Когда же Миронов сообщил, что ее отвезут домой при условии, что она не покинет город в период следствия, Вера брезгливо скривилась и уже от порога бросила:
— Вы еще пожалеете! Завтра без погон останетесь!
— М-да! — Навоев озадаченно почесал затылок. — Не повезло, однако, Кречинскому с бабой. Поневоле начнешь на людей с ножом кидаться. Может, это заразно? Кстати, что ты думаешь насчет показаний Павиной? Веришь, что теток Гаврилова резала?
— У нее мотива нет! Даже из ревности не стала бы резать! — задумчиво сказал Кирилл. — Павина в одном права: Гавриловой на мужа давно наплевать, а за копейку она удавится. И с Сотниковой более-менее понятно: приехала позировать, во дворе заметила машину Беликова, позвонила, а когда Быстрова вышла, затеяла свару…
Навоев душераздирающе зевнул.
— То есть Быстрову и Беликова ты со счетов списал?
— Ну какой у них резон эту бучу затевать? Тем более у них какие-никакие алиби на большую часть эпизодов. А вот алиби Кречинского мы пока не установили. Если честно, в то, что он маньяк, я тоже не верю. Если бы не картина эта…
Невзирая на поздний час, Кирилл обзвонил всех потерпевших. Женщины единогласно подтвердили: у художника Кречинского бывали, позировали, но не рассказывали об этом, потому что он, со всеми его слабостями, все-таки — человек известный, деятель искусства, и если приставал немного, то оттого, что был слегка выпившим и не совсем собою владел. К тому же нападения произошли вовсе не в те дни, когда они навещали художника, поэтому никто из пострадавших не связал их с визитами к Кречинскому.
— Кто бы мог подумать? — сокрушался Миронов. — Павина и здесь правду сказала. Все потерпевшие звонили с городских телефонов на домашний Кречинского. Может, он следы таким образом заметал? Как мне помнится, на АТС не фиксируются городские звонки, только междугородние! Учти этот момент на допросе.
Навоев снова зевнул:
— Непременно учту, а теперь поехали по домам, хоть пару часов поспим. Завтра я душу выну из этого субчика! Если он не при делах, то может что-то знать. А там, глядишь, эксперты подсуетятся.
— В ранах на теле Чупиловой нашли микрочастицы масляной краски и разбавителей, которыми пользуются художники, — произнес Кирилл, с трудом сдерживая зевок.
— Ничего себе! — изумился Навоев. — И до сих пор молчал?
— Мог бы и сам у Дмитрича поинтересоваться. Официальное заключение поступит на днях, а он мне устно сообщил.
— Краска, говоришь? — Навоев затянул молнию на папке с документами. — Вот видишь, еще один довод в пользу его виновности. Плюс скальпель! Я ведь не знал, что художники пользуются скальпелями, — и посмотрел на Миронова. — Подбросишь домой? Черт, мне же с утра на сутки заступать! Когда теперь высплюсь?
* * *
К тому моменту, когда Кирилл оказался дома, часы показывали четверть пятого. Спать оставалось всего ничего. Осторожно прокравшись в квартиру, Кирилл тихо разделся в прихожей и спрятал в сейф пистолет, чтобы утром сын не добрался до оружия. Из спальни доносилось легкое похрапывание. Ольга спала крепким сном. Кирилл почувствовал волчий голод и прошел на кухню с твердым намерением разорить холодильник.
Но там, в темноте, на подоконнике сидела Женька, курила и аккуратно выпускала дым в приоткрытую створку.
— Поздно домой возвращаетесь, майор! — прошептала она.
Кирилл закрыл дверь и включил свет. Женька прищурилась и часто заморгала, а затем затушила окурок в пепельнице и слезла с подоконника.
— Чего не спишь? — спросил Миронов.
Не дожидаясь ответа, он открыл холодильник. Зацепил пальцами скользкий голубец из кастрюльки и с жадностью откусил. Холодный сок потек по подбородку. Миронов вытер его полотенцем, на котором проступили жирные бурые пятна.
Женя покосилась на полотенце и брезгливо скривилась.
— Как можно есть голубцы холодными? Трудно разогреть?
— Ты специально уселась здесь, чтобы мораль читать? — осведомился майор, но переложил два голубца в тарелку и затолкал ее в микроволновку. — Даже сном пожертвовала? С чего вдруг?
— С того, что совесть грызет! Просто поедом ест! — невесело сообщила Женя, затем включила электрочайник и достала лимон из холодильника.
— Ты опять у Никитки была?
— Была! — сухо и коротко ответила Женя.
Запиликала микроволновка. Кирилл достал тарелку, устроился за столом и сумрачно посмотрел на Ольгину племянницу:
