– Объясни мне только, при чем тут царь Яннай? – удивилась Сарит, – ведь он правил за сто лет до Йешу?
– В этом вопросе, действительно, имеется некоторая нестыковка…
– И как же она объясняется, эта нестыковка?
– По-разному... Например, по мнению Рабейну Тама, Гемара вообще ни разу не упоминает об основоположнике христианства. Везде, где написано имя «Йешу», речь идет об ученике рабби Йегошуа бен Перахии, жившем за сто лет до до Йешу христиан.
– Послушай, – неожиданно предположила Сарит, – а вдруг мудрецы допустили ошибку всех начинающих читателей ессейских текстов и отождествили Учителя Праведности с Йешу из Назарета?
– Но только, может быть, тогда это и никакая не ошибка?! – осенило меня вдруг.
– То есть?
– Подумай, ведь если Учителя Праведности звали именно Йешу, то они вовсе и не ошибались! Ведь учение Учителя Праведности тоже именовалось «Новым заветом»! Если и имя одно, и учение одно, то зачем вообще кого-либо различать? Дидактически проще относиться к ним как к одному лицу. Причем тогда очень может быть, что обнаруженный Андреем документ – это вовсе никакое не Евангелие, а как мы и думали в самом начале – кумранский текст! То есть там излагается какая-то история об Учителе Праведности, где он, наконец, назван своим собственным именем – Йешу.
– Ты прав, – обрадовалась Сарит. – Я вспоминаю, что в кумранских свитках определенно что-то похожее написано относительно конфликта Учителя Праведности с Первосвященником.
Я немедленно разыскал в интернете кумранские тесты, порылся в них и вскоре обнаружил в «Комментарии на книгу пророка Аббакука» следующий абзац: «Это означает Нечестивого Первосвященника, который преследовал Учителя Праведности, дабы поглотить его в гневе пыла своего, в доме скитания его, и в конце праздника покоя, Йом Кипура, он объявился среди них, дабы поглотить их. И дабы споткнулись они в день поста».
Здесь упоминалось то же, что и в рукописи Андрея: Учитель Праведности предстал перед Первосвященником на Йом Кипур.
– А Нечестивый Первосвященник, – заметила Сарит, – это как раз Александр Яннай. Пинхас, я помню, в своей книге это однозначно доказывает. В кумранских текстах написано, что Нечестивый Первосвященник стал живыми распинать людей, чего никогда не бывало в Израиле. А Яннай распял восемьсот раввинов.
– Ну да, – согласился я. – Эти казни, по всей видимости, имеет в виду и Гемара, рассказывающая о преследованиях, вынудивших рабби Иегошуа бен Перахию и Йешу бежать в Египет…
Уже потом, обстоятельно просмотрев с десяток кумранских текстов, я обнаружил, что в них говорилось и о других врагах Учителя Праведности – о «строителях ограды», которые не поверили его проповеди «Нового Завета». Кроме того, там порицалось вынесение «херема» как меры наказания. А в Талмуде Йешу подвергается со стороны рабби Йегошуа бен Перахия не казни, а именно «херему». Из тех же «Гимнов» было хорошо видно, что Учитель отвержен, что не только Первосвященник ищет его убить, но что и мудрецы против него.
Итак, оказалось, что Гемара все же упоминает об Учителе Праведности! Она упоминает о нем на 107-й странице трактата Сангедрин, в истории о рабби Йегошуа бен Перахии и его ученике Йешу из Назарета.
***
И все же после моего последнего разговора с Пинхасом, когда он рекомендовал мне поискать другую спутницу жизни, в Сарит произошел какой-то надлом. Изменения стали заметны не сразу, но постепенно, с каждым днем она выглядела все мрачнее, и ход ее мыслей принимал все более болезненный и отчаянный характер. Я уже и забыл, когда она в последний раз смеялась.
Я продолжал несколько раз в неделю навещать Сарит и все чаще слышал от нее, что она ужасная женщина, раз позволяет мне находиться возле нее.
– Брось, Сарит, – напоминал я, – это ведь я виноват. Я тогда, перед армией, обещал тебе звонить и не сдержал слова…
Замечая, что этот довод ее мало успокаивает, я подыскивал другие:
– Но ведь мы друзья. Просто друзья. Как можно сетовать на то, что рядом с тобой друг?
– Нет. Мы не друзья, Ури. В этом все дело...
– Хорошо, мы не друзья. Мы любим друг друга. Но разве это повод для слез? Есть люди, которых никто не любит, которые живут одни. Насколько же мы счастливее их! Или есть люди, которые любят друг друга, но разлучены. Например, те, кто были на войне или в лагерях. Моя бабушка была разлучена с дедушкой, кажется, лет семь или восемь, пока тот был в сталинском лагере, а потом на войне. Редкие письма – это все, что они имели. Подумай! Разве нашу ситуацию можно сравнивать с их! Мои бабушка с дедом все бы отдали для того, чтобы иметь возможность вот так просто видеться, как мы с тобой видимся.
***
Я старался успокаивать Сарит, но иногда и мне казалось, что все напрасно, что мы оба в страшной ловушке.
– Как же ты думаешь устраивать свою жизнь? – спросил меня однажды Йосеф. – Так ведь и без семьи можно остаться! Я тебе расскажу что-то. Я всегда думал, что отец – это что-то огромное, недосягаемое, и вдруг я слышу, как какое-то махонькое существо кличет меня «папа». Я – отец. Это невероятное чувство. Невозможно, чтобы ты лишил себя этого. А ведь этот Пинхас и впрямь может никогда не дать развода...
– Не знаю, Йоси, – ответил я. – Если в любви входить в такие расчеты, то для чего тогда вообще жить?
– Но если бы ее отношения с Пинхасом были нормальными, разве эти твои чувства к ней существовали бы?
– Если бы что-то такое возникло, я бы просто перестал у них бывать.
– Все-таки, Ури. Вот не даст этот Пинхас развода даже через пять лет. Что ты будешь делать? Жить без семьи?
– Яков ждал Рахель семь лет.
– Хорошо, через семь?
– Ой, не знаю, Йоси, – вздохнул я, действительно подавленный этим непомерным сроком, к тому времени мне должно было бы исполниться тридцать шесть! – Не знаю. Я знаю лишь то, что расчетов таких строить не могу...
– Сколько вообще эта история продолжается?
– Уже почти два года...
– Значит, через семь лет пройдут девять. Там еще год, и будет десять. Тебе не кажется, что тогда ты просто обязан будешь ее оставить?
Я, конечно, сразу понял, о чем он говорил. По закону Торы, если в течение десяти лет совместной жизни жена остается бесплодной, с ней требуется развестись и вступить во второй брак.
– Это относится к женатым людям, а я не женат на Сарит.
– Не юли. Сам знаешь, какова участь человека, использующего свое знание закона для поисков лазейки. Воля Законодателя в том, чтобы человек не оставался без детей. Если это требование справедливо в отношении женатого человека, то тем более в твоем случае.
***Летом Сарит кончила свои медсестринские курсы и осенью пошла работать в одну из иерусалимских больниц, в приемное отделение.
Как раз тогда суд в качестве меры воздействия лишил Пинхаса возможности выезжать за границу. Видимо, это нарушало какие-то его планы, так как он был совершенно взбешен. Приехав в очередной раз забрать дочь, Пинхас заявил Сарит, что не поддается дрессировке и что если раввины не сумели воздействовать на него с помощью доводов разума и морали, то тем более они ничего не добьются от него силой.
Этот разговор подкосил Сарит. С того момента с ее лица не сходило выражение страдания. Она часто плакала и вдруг отказалась добиваться каких-то дополнительных судебных санкций против Пинхаса.
***
Прошел месяц. Мне показалось, что Сарит начинает успокаиваться. Однако после очередной ее встречи с Пинхасом случилось то, чего я никак не ожидал. Когда на другой день после этой встречи я пришел к Сарит, то нашел ее очень расстроенной и напряженной.
Пытаясь ее отвлечь, я стал рассказывать о своих козах и об ощенившейся овчарке, которую теперь придется удалить с пастбища и предоставить двухнедельный отпуск по уходу за новорожденными.
Но Сарит не слушала и вдруг прервала меня на полуслове:
– Хватит, Ури, я больше не могу!
Голос ее прерывался от волнения, и она прошептала:
– Я думаю, мне следует вернуться к Пинхасу.
Я не верил своим ушам.
– Ты с ума сошла! Что ты говоришь? Ты же с ним не сможешь?
– Ури, он тоже страдает. Он всегда любил меня.
– Ага, и поэтому он променял тебя на рукопись?
– Он не согласился отпустить меня ни за что на свете, противостоя сильнейшему давлению со всех сторон.
– И это доказывает его любовь?
– Ури, я знаю очень хорошо, что он любит меня. У меня не было никаких причин оставлять любящего мужа.
– Любящего мужа?!
– Ури, ты не все знаешь. Он в самом деле любит меня. В действительности это единственная причина, по которой он не дает мне развод или, как он недавно выразился, «не поддается дрессировке».
– Да? А он сам называет другие...
